Заре навстречу(Роман)
Шрифт:
Мария стала упрашивать:
— Да посидите вы! Успеем все сделать! Вы, Давыд, нам ничего еще о себе не рассказали!
— А нечего и рассказывать, — ответил Илья.
— Нечего?
И Мария с нежным лукавством перевела взгляд с Ильи на Ирину: «Ну, ладно! Скрытничайте! И без рассказа все на виду!»
Проводив Ирину, Илья столкнулся у подъезда с Матвеем Кузьмичом, который совершал ежедневную прогулку, сам себе предписав моцион.
— А, — сказал тот, здороваясь с Ильей, — вас-то мне и надо, молодой человек. Попался, голубчик!
Он говорил шутливо,
Албычев так и впился глазами в Илью: заметил худобу, лихорадочный румянец на скулах… И вдруг осенила его мысль, что он может отказать Илье под благовидным предлогом. Албычев даже руки потер от удовольствия.
Шутливо подталкивая, он заставил Илью войти в переднюю, раздеться и, подхватив под руку, провел к себе в кабинет.
Ирина вошла следом и села в кресло у топящейся печки. Начинался ранний зимний вечер, и в комнате с коричневыми обоями и портьерами стало совсем темно. Албычев включил свет. Задернул тяжелые гардины. Водрузился за огромным темным письменным столом. Все молчали.
— Дочь мне сказала, что вы решили… сочетаться браком! — начал Албычев. — И я, признаюсь, был озадачен…
Илья молчал.
Он мог бы успокоить Албычева, сказать ему то, что недавно сказал Ирине… но он боялся оскорбить, задеть нежную восприимчивость девушки.
Не дождавшись ответа, Албычев продолжал:
— Должен вам сказать прямо: я, врач, не могу рисковать здоровьем и жизнью единственной дочери!
Илья удивленно поднял глаза.
— Что вы удивляетесь, милейший? Не можете же вы не знать, что вы тяжко больны…
— Чем же я, по-вашему, болен?
— У вас чахотка.
Ирина вскрикнула. Илья усмехнулся:
— Нет у меня чахотки.
— Есть.
— Вы, Матвей Кузьмич, не прослушивали меня, а диагноз ставите. Я здоров.
С суровой прямотой поглядев на Албычева, Илья сказал:
— Все это одни увертки, и давайте говорить начистоту!
— У меня глаз наметанный, — упрямо сказал Албычев, — уж вижу я!.. Я здесь лучшим специалистом считаюсь… Но, чтобы не быть голословным, давайте я вас прослушаю. Выйди, Ируська!
— Что за комедия, — с неудовольствием начал Илья, делая шаг к двери, но умоляющий, отчаянный взгляд девушки остановил его.
Ирина не пошла к себе, осталась в передней. Присела на подзеркальный столик, в отчаянии ломая пальцы. Слово «чахотка» звучало как смертный приговор. «Если окажется действительно чахотка — сейчас же уйду к нему! Пусть хоть отталкивает, хоть что, буду с ним! Буду с ним!»
— Дышите глубже, — услышала она голос отца, — еще глубже!.. Кашляните!.. Так, так!.. Потеете?.. При быстрой ходьбе задыхаетесь? А нуте-ка, здесь послушаем… Глубже дышите.
Ответов Ильи она не могла разобрать, он говорил тихо.
Через несколько минут отец разрешил ей войти.
— Так, молодые люди, — начал он, торжественно усевшись за стол, — вот вам мое решение и как отца, и как врача: брак надо отложить на неопределенное время…
— Он правда болен, папа?
Албычев посмотрел на трагическое лицо дочери, и жалость шевельнулась в нем.
— Как тебе сказать? — он задумчиво посмотрел на Илью. — Чахотки еще нет, но легкие слабые… предрасположение налицо… Вы что, не верите мне? — вдруг вскипел он. — Достаточно
хар-р-ошей простуды — и все! Вам необходимо хорошо питаться, не утомляться, избегать простуды, беречь нервы… а летом обязательно на кумыс!.. Вот такие ваши дела. Не верите — идите к другому врачу… но я — лучший здесь специалист! Лучше меня диагност по этим болезням только профессор Владимирский… но до него рукой не дотянешься, он в Петербурге!Ирина увидела, как блеснул взгляд Ильи при слове «Петербург», угадала его мысль: «Вот и предлог!» — девушка не знала, досадовать ей на Илью или восхищаться им…
Илья сказал:
— Что же, съезжу в Петербург. Здоровье надо беречь!
И он улыбнулся не свойственной ему насмешливой улыбкой, как будто заботиться о своем здоровье было и смешно, и недостойно его.
Албычев сказал:
— Я думаю, Илья Михайлович, вы как честный человек…
— Разумеется, брак будет отложен на долгое время, — сказал Илья.
Илья с Ириной вышли на платформу и уже направились к зеленому вагону третьего класса, как вдруг Ирину окликнули два голоса — мужской и женский.
— Ира!
— Ирочка! Куда поехала?
Она оглянулась.
К ней приближался священник Албычев — в меховой рясе, в треухе, с ручным саквояжем. За ним шла, укутанная поверх шубы шалью его жена, вела за руку маленькую Веру.
— Куда тебя бог понес?
— Это не я… — сказала Ирина. — Едет мой жених в Петербург, к профессору Владимирскому.
— Я тоже в Питер, — объявил отец Петр каким-то многозначительным задорным тоном. — Вместе поедем, Илья Михайлович? Вы тоже в третьем классе?
— Да.
Илья ничего не имел против совместной поездки со священником. Для конспирации это было даже хорошо.
Они сели в один вагон, заняли нижние места по обе стороны столика.
Матушка хлопотливо проверила, не дует ли от окна, затоплена ли круглая чугунная печка, обогревающая вагон, надежно ли укреплены верхние полки, — не обрушился бы на отца Петра «верхний» пассажир! Маленькая Верочка внимательно наблюдала за матерью и облегченно вздохнула, когда та сказала: «Ну, все в порядке!»
— Если будет крушение… — тихо начала девочка.
Мать испуганно прервала ее:
— Что ты! Что ты! Бог милует!
— Я так буду молиться, что ты, папа, не бойся, — с чувством сказала Вера, прижимаясь к плечу отца, — если и будет крушение, ты будешь «чудом спасен», как император.
Отец похлопал ее по румяным щекам, которые подпирали шаль и воротник шубы.
— А вы сами верите в чудеса? — спросил Илья.
— Верую! — строго ответил отец Петр и обратился к жене, давая ей последние указания. Проводил ее из вагона.
— Береги себя, — шепнула Ирина и, заметив удивление Ильи, добавила: — От простуды!
Отец Петр откинулся на спинку и спросил с вызовом в голосе:
— А вы, стало быть, в чудеса не верите?
И стал приводить случаи чудесных исцелений в Семеновском монастыре. Илья слушал внимательно.
— Верю, — заговорил Илья, — если паралич, слепота, немота — следствие нервной болезни, или, вернее, сама нервная болезнь выражается таким образом, больной может излечиться при помощи самовнушения.