Зародыш мой видели очи Твои. История любви
Шрифт:
Сюда они обычно заворачивают, чтобы поглазеть на алтарный образ в нашей низенькой церкви. Образок этот, размером не больше человеческой ладони, представляет распятие Христа. Помимо того, что образ является самым маленьким в мире (как говорится в туристических библиях – в тех трех строчках, что посвящены городку), ракурс изображения также считается необычным. Крест показан сзади, и единственное, что едва виднеется от Иисуса Христа – это его локти и колени. Тот факт, что художник, о личности которого вряд ли найдутся два одинаковых мнения, не сделал крест малость пошире, чтобы скрыть Спасителя полностью и тем самым избавить себя от бесконечных обвинений в неумении рисовать человека в несокращенном виде, делает нашу икону идеальным объектом для дискуссий.
Постояв
Однако что же это я все о приезжих? Ты и сам такой, не лучше ли рассказать тебе обо всем остальном? Хочешь послушать?
Решив за бедолагу, что ему, конечно же, хотелось послушать, Мари-Софи продолжила:
– Сегодня воскресенье, светит солнышко, вдали у горизонта видны редкие облака, а над ратушей в легком ветерке колышется флаг. Это желтый штандарт с красной двуглавой птицей – цыпленком, которому придан царственный вид. В когтях (это когтями называется у цыплят?) он держит цветок лука и веточку хмеля. Кто разбирается в геральдике, поймет, что это значит…
Итак, по площади прогуливаются мужчины и женщины с колясками или в окружении детей, а также те, что высматривают себе партнера для воскресного променада в будущем. Есть там и такие, которые уже столько воскресений здесь прогуливались, что теперь им не хочется ничего, кроме как сидеть весь день на лавочке. Как видишь, это самая обычная площадь маленького городка неподалеку от Северного моря. Впрочем, это миниатюрная версия площадей, которые встречаются и южнее, хотя я не могу сказать, что это уж совсем их точная копия…
– Конечно, не копия, только дураки станут специально планировать площадь! – Мари-Софи представила себе, что голос бедолаги был сильным и глубоким, а не болезненным и слабым, как его хозяин. – Площади возникают сами по себе: улицы встречаются, фасады зданий смотрят друг на дружку, и в один прекрасный день люди, выйдя из парадных дверей своих домов, оказываются на площади!
– Да, совершенно верно! Ты, должно быть, и сам видел, что наша площадь именно такая, как ты описал: она появилась здесь без какого-либо плана или обдумывания. Ой, ну что я такое говорю? Что ты мог увидеть? Ты ведь прибыл сюда ночью, когда все скрывала темнота! Зато сейчас здесь ясный светлый день, солнечные лучи отражаются от золотого сапога над мастерской сапожника, от золотого кренделя над кондитерской, от золоченой отбивной над мясной лавкой… Эта отбивная мне всегда казалась нелепой, но мясник, видимо, поддался общему ажиотажу, когда во «Всякой всячине» появились банки с золотой краской.
– То есть люди у вас, что называется, приукрашивают свое существование?
– Да, это стало здесь навязчивой идеей. Наш магазин «Всякая всячина», к примеру, вообще больше похож на дворец, чем на торговое заведение. Владелец не дал пропасть остаткам краски и пустил их в дело, выкрасив весь магазин снаружи и внутри, и я слышала, что его дом блещет не хуже. Другие же новости о владельце такие, что его вместе с прочими посадили в тот самый поезд, и теперь у его магазина и у его дома новый владелец – сын местного председателя Партии. Только теперь во «Всякой всячине» закупаются немногие, хотя там, на бесчисленных полочках и в бесчисленных ящичках, покрывающих стены от пола до потолка, есть абсолютно
все, что может пожелать душа. Старый владелец с точностью знал, где у него что было: каждый кусочек, каждый лоскуточек лежал в соответствующем ящичке или в соответствующей баночке в его голове, к тому же на Земле не существовало вопроса, который мог застать его врасплох. «Крылья бабочки, крылья бабочки…» Он бормотал название товара себе под нос, затем внезапно замолкал, и тогда было почти слышно, как под его кипой отпиралась какая-то дверка – и он в мгновение ока взлетал на лестницу, скользившую по рельсе вокруг всего магазина, открывал где-то под самым потолком крошечный шкафчик, затем так же стремительно бросался вниз, укладывал нужный предмет на прилавок и принимался очень медленно и с исключительной тщательностью его заворачивать.Обычно никто никогда не видел, чтобы он двигался быстрее улитки, пересекающей бескрайнее поле вечности, а все эти прыжки и форсажи при поисках товара – они будто были вызваны паническим страхом не успеть найти глаз черного дрозда, детскую погремушку из Праги или что там еще хотел получить покупатель, прежде чем дверца шкафчика в каком-то закоулке его мозга навсегда захлопнется, и это бесценное сокровище канет в вечное забвение.
– Туда и канули все эти сокровища, когда его посадили в поезд…
– Да…
Мари-Софи вздохнула и задумчиво потерла кончик носа в ожидании, что бедолага продолжит диалог. Они помолчали. Потом он что-то невнятно пробормотал, она вздрогнула и вспомнила, что говорила и за него тоже:
– То есть теперь в Кюкенштадте никто не торгует запчастями для Творения?
– Нет, сын председателя Партии совершенно не помнит, где что хранится, он невосприимчив к мелочам жизни – раньше работал на производстве танков…
Человекоподобное существо в постели застонало. Девушка прикусила губу: какая же она зануда!
Даже не заметила, как принялась талдычить о плохом. Она ведь собиралась развлечь бедолагу забавными историями из жизни Кюкенштадта, и вот насела на него с жалобами, что с тех пор, как началась война, город изменился к худшему.
Мари-Софи присела на край кровати и аккуратно разгладила одеяло, укрывавшее ее соседа по комнате, ее пациента… Да, она позволяла себе так его называть, хотя никаких прав у нее на это не было, и она предпочла бы сейчас быть совсем в другом месте – в кафе с громким названием «Берсерк», которое среди местных было больше известно как «Парикон», потому что находилось между парикмахерской и кондитерской. Там, в «Париконе», сидел ее жених, Карл Маус, и возможно даже, что в эту самую минуту у него был угрюмый вид – ведь посыльный мальчишка принес ему сообщение, что его невеста не сможет с ним сегодня встретиться. И, конечно же, настроение Карла не улучшилось от того, что за эту плохую новость ему пришлось заплатить цену пивной кружки.
«Таков прейскурант, понимать нужно!» – заявил мальчишка. Но это также означало, что за свои старания он был вознагражден дважды – ибо она, со своей стороны, заплатила ему поцелуем в щеку. Конечно же, сейчас он еще ужасно несуразный, такой кудлатый и прыщавый, но что-то из него в конце концов выйдет. Одному Богу было известно, во что оценивалось мальчишки-но состояние в эквиваленте пивных кружек: все праздничные дни носился он с поручениями для каждого встречного-поперечного, вплоть до собак и кошек, и неважно, что это была за работа, – все платили по его прейскуранту. Все, кроме Мари-Софи.
Карл однажды не на шутку разозлился, увидев, как она чмокнула мальчишку за то, что тот гладил столовые салфетки. Это случилось незадолго до Рождества, и ей хотелось освободиться пораньше, чтобы успеть пройтись по магазинам со своим ненаглядным Карлом: они собирались купить друг другу подарки.
«Как ты можешь целовать этого урода?» – спросил Карл, когда они уселись на лавочку в зоопарке. Так называла это место городская управа, потому что там в загонах содержалось несколько животных с близлежащих ферм, которые позволяли детворе кормить себя крапивой и мелкими камешками.