Зарождение мистического пламени

Дрожащими пальцами я попыталась осторожно открыть конверт, но тщетно. Я разорвала его, когда обнаружила единственную страницу аккуратного, сжатого почерка.

«Дорогая Мег,

Надеюсь, ты в порядке. Я счастлив здесь в Шотландии. Рабочие на Литейном заводе тут же приняли меня, и ощущать себя частью клана — это прекрасно. Наш последний разговор закончился не очень хорошо. Я хочу, чтобы ты знала, я часто думаю о тебе.

Несмотря на все то, что я здесь открыл, моя жизнь — уже не та, что была весной. Я делаю всё возможное, чтобы сделать моё имя таким, что ты сможешь мною гордиться. Надеюсь, судьба к тебе так же благосклонна.

До встречи. Надеюсь, что она случится скоро.

С любовью,

Уилл».

Я перечитывала записку снова и снова, мои глаза прослеживали каждый аккуратный мазок чернил на бумаге. Должно быть, ему потребовалось несколько часов, чтобы написать письмо. С одной стороны, мне хотелось большего. Мне хотелось, чтобы он наполнил страницу признаниями в любви и раскаянием в том, что бросил меня. С другой стороны, записка была сущим Уиллом, во всех отношениях. Он никогда не был тем, кто попусту тратит слова.

Проведя пальцем по фразе «Я часто думаю о тебе», я почувствовала, как что-то во мне сломалось. Как пружина, на которую слишком сильно нажали, мой хрупкий контроль надломился, и все остальные мысли в моей голове развалились. Всё давление, все тревоги отпали и сменились в моем сознании новым образом Уилла, счастливого и окружённого друзьями.

На страницу упала слеза, и я заплакала. Прижимая письмо к груди, я плакала до тех пор, пока меня не сморил сон у огня.

***

Когда я подъехала к каретному сараю для следующих занятий, моё настроение было таким хорошим, каким не было уже несколько месяцев. Я чувствовала шелест письма Уилла, засунутого в карман, вшитый в складки юбки. Обычно в кармане лежали пружинки, шестерёнки, письменные принадлежности и другие вещи, которые мне обычно требовались под рукой. Сегодня в нём находилось моё сердце. Поглаживая уголок бумаги, я не могла представить ничего другого, что мне хотелось бы держать так близко.

Мои мысли в кои-то веки не кружились вокруг кроме формул и механизмов, и это давало ощущение свободы. Уилл часто думал обо мне. Я была полна решимости сделать то же самое.

В действительности я поймала себя на том, что улыбаюсь, когда поднималась по склону во двор. К несчастью, там оказался Дэвид, как обычно с Сэмюэлом под боком.

И всё же эти двое не могли испортить мне настроение.

— Добрый день, — поздоровалась я, улыбаясь ещё шире.

— Что на тебя нашло? — спросил Сэмюэл со своим обычным хмурым видом. Дэвид просто внимательно смотрел на меня своими нервирующими светлыми глазами — как сиамский кот, пристально и с любопытством.

— Мне не позволено улыбаться? — я схватила юбку и игриво взмахнула подолом. Письмо мягко смялось, словно смеясь вместе со мной. Сэмюэл сделал шаг ко мне и подался вперёд, чтобы заставить меня отступить.

Я отступила в сторону и кивнула парню в тюрбане, стоявшему на ступеньках, ведущих внутрь. Он не сводил глаз с Сэмюэла.

— Ты бы не улыбалась, если бы знала, как неважно обстоят твои дела, — усмехнулся Сэмюэл.

Я дерзко наклонила голову.

— Я знаю, что на нашем последнем экзамене я набрала вдвое больше баллов, чем ты.

Рыжеволосый парень, который только что дошёл до верха склона, грубо захохотал. Сэмюэл кинулся к нему, но Дэвид схватил его и потянул назад.

— Не надо, — предупредил он.

Я начала подниматься по ступенькам, чтобы увеличить расстояние между нами, тогда как парень в тюрбане шагнул в сторону двора.

— На что уставился, Пенджаб?! — прокричал Сэмюэл и резким движением одёрнул жилет. Я повернулась и вошла в безопасные коридоры.

Там меня встретил Питер, который сопроводил меня к лекционной комнате. Он крепко сжимал свои книги.

— Тебе не стоит его провоцировать, — предупредил он.

— Он похож на собаку, лающую за воротами, — сказала я. Дэвид меня раздражал, но, по крайней мере, я могла неохотно признать, что он умён и разбирается в цифрах. Но он был высокомерным, привилегированным и вообще занозой в боку. Сэмюэл был ещё хуже, оскорблял других, но прятался за безопасным покровительством Дэвида.

— А ещё он сын директора, — Питер открыл дверь, и мы нашли место в конце зала.

— Правда? — я понятия не имела. Они мало походили друг на друга. Директор был худощавым и светловолосым, а Сэмюэл — темноволосым и дородным. Наверное, он пошёл в мать.

— Помяни чёрта, — прошептал Питер, когда Сэмюэл вошёл в комнату, его глаза всё ещё горели яростью.

— Эй, смотрите, — крикнул Сэмюэл классу. — Обе дамы хихикают сзади, как старые курицы.

Питер покраснел и уставился в стол.

— Почему бы тебе не сесть впереди, чтобы никто не видел, как ты шевелишь губами, пока пишешь? — предложила я Сэмюэлу.

И снова парочка мальчишек отреагировали на оскорбление тихим аханьем и смехом.

Сэмюэл готов был плеваться в меня огнём.

Я скрестила руки.

— Хочешь ещё затеять ещё один обмен колкостями, или для тебя это слишком обременительно?

— Я был бы не против повоевать, — вставил Дэвид, входя в двери.

Я перевела взгляд на него, и моя самоуверенность рухнула вниз вместе с внутренними органами. Шанса возразить у меня не было.

— Все до одного, займите свои места, — позвал знакомый голос.

«Оливер!»

Мое лицо расплылось в улыбке, когда я увидела Оливера, входящего через узкую дверь в углу комнаты за огромным столом. Его растрёпанные волосы пребывали, как всегда, в беспорядке, но лицо так и светилось хорошим настроением, когда он засунул большие пальцы в карманы жилета и оглядел класс. Я прижала руку к письму в кармане. На мгновение показалось, что солнце пробилось сквозь бесконечный зимний туман.

— Дэвид, на своё место, — сказал Оливер с небрежным предупреждением в голосе. Дэвид демонстративно зашагал вниз по лестнице, присмирённый своим старшим, богатым и высокопоставленным будущим шурином.

Я готова была сплясать джигу.

Питер открыл книги и приготовил чернильницу, но прежде, чем он окунул ручку, Оливер протянул руку и сказал:

— Книги в стороны, будьте любезны. Сегодня будет практическое занятие. Возьмите с собой только маленький блокнот и карандаш.

Все в комнате заговорили приглушенными голосами, возбуждение в воздухе стало ощутимым. Мы могли действительно что-то сделать, а не только слушать лекции и писать конспекты.