"Зарубежная фантастика 2024-9". Компиляция. Книги 1-19

Тот развернул eгo. Послание было кратким:

Дайте Джунгир-хану все, что он просит.

— Мне думается, мы выполнили приказ, верно? — сказал Салида.

Эпилог

Киалл и Танаки не стали ждать, когда их обвенчают по готирскому обычаю. Они порезали себе ладони, как заведено у надиров, и принесли брачный обет при свидетелях, прямо в Бел-Азаре. Потом они уехали в степь и сошли со страниц надирской истории.

Чиен-Цу и Оши вернулись в империю Чиадзе, где посла увенчали гирляндами и пожаловали ему в награду плодородные, известные своей красотой земли.

Гарокас поехал с Салидой в Новый Гульготир, где регент, хоть и нехотя, наградил и повысил капитана.

Семь лет спустя три всадника остановились перед первыми воротами Замка Тенаки.

— Когда-то, сынок, — сказал Чареос, — это был Дрос-Дельнох, самая неприступная Дренайская крепость. В те дни им правил Бронзовый Князь. Придет день, и этот титул будет твоим.

Мальчик посмотрел лиловыми глазами на шесть высоких стен, перегораживающих перевал.

— Я отберу его назад, — тихо сказал он.

Чареос с улыбкой повернулся к своей жене Равенне.

— Ты ни о чем не жалеешь? — спросил он.

— Нет, — ответила она, взяв его за руку.

Мальчик, оглянувшись в седле, посмотрел на север, в степь.

В тысяче миль от них другой мальчик с лиловыми глазами стоял, глядя на юг.

— Куда ты смотришь? — спросил его Аста-хан.

— Там враг, — шепотом ответил мальчик.

Дэвид Геммел Великое заклятие

Тридцать лет назад я увидел девушку, которая взбиралась на скалу под проливным дождем. Слишком маленькая, чтобы дотянуться до верхних опор, она никак не могла влезть на вершину, но упорно держалась за скалу и отказывалась спускаться. В конце концов она обессилела и свалилась. Двадцать лет спустя она пожелала принять участие в четырехчасовом Лондонском марафоне. На пятнадцатой миле она сломала ногу, но продолжала бежать и через три часа пятьдесят девять минут финишировала.

Эту книгу я с любовью посвящаю Валери Геммел

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Небо над горами было ясным, и звезды сверкали, как алмазы на черном бархате. Стояла зимняя ночь, полная холодной ужасающей красоты. Снег лежал шапками на ветвях сосен и кедров. Здесь не было красок, не было признаков жизни. Все тихо — только ветки хрустят порой, под тяжестью снега, и шепчет поземка, гонимая северным ветром. Из леса выехал всадник в капюшоне, на темном коне. Конь медленно продвигался по глубокому снегу. Всадник, низко пригнувшись от ветра, придерживал у горла засыпанный снегом серый плащ. На открытом месте ветер сразу набросился на него, охватив со всех сторон, но всадник упорно продолжал свой путь. Белая сова, сорвавшись с высокой ветки, промелькнула мимо него. Бегущая по лунному снегу мышь вильнула в сторону, спасаясь от когтей хищницы, и ей почти удалось увернуться — почти.

В этой дикой глуши «почти» равносильно смертному приговору. Здесь существует только черное и белое, четко разграниченное, и оттенков серого между ними нет. Только противоположности: успех или неудача, жизнь или смерть. Ни оправданий, ни возможности наверстать.

Сова улетела, унося добычу, и всадник посмотрел ей вслед. Его ярко-голубые глаза на черном лице казались серебристо-серыми в лишенном красок мире. Чернокожий направил коня в лес.

— Мы оба устали, — прошептал он, потрепав скакуна по шее, — но скоро мы отдохнем.

Небо оставалось ясным. Ночью снегопада не будет, подумал Ногуста, и след, по которому он едет, не скроется и на рассвете. При лунном свете, проникающем сквозь кроны, он стал искать место для ночлега. Несмотря на плотный плащ с капюшоном и теплую нижнюю одежду, он промерз до костей. Больше всего страдали уши. В обычных обстоятельствах он замотал бы их шарфом, но вряд ли это разумно, когда преследуешь трех отчаянных беглецов. Тут надо прислушиваться к каждому звуку. Эти трое уже совершили убийство и не поколеблются повторить то же самое еще раз.

Ногуста бросил поводья на седло и потер уши. Они отозвались сильной болью. «Ничего, — сказал он себе. — Не бойся холода. Холод — это жизнь. Бояться надо, когда твое тело перестает с ним бороться, когда ты начинаешь ощущать тепло и сонливость. В этом обманчивом тепле спрятан ледяной кинжал смерти». Копь продолжал вспахивать снег, идя по следу, как гончая. Где-то там, впереди, остановились на ночь преступники. Ногуста понюхал воздух, но не уловил запах дыма. Костер им поневоле придется развести, иначе они умрут.

Понимая, что в таком состоянии с ними не справится, Ногуста съехал с тропы в лес. Надо найти укромную лощину или скалу, где он сможет сам развести костер и отдохнуть.

Конь споткнулся обо что-то под снегом, но удержался. Ногуста чуть было не вылетел из седла, а выпрямившись, разглядел среди деревьев хижину. Снежный покров сделал ее почти невидимой — не споткнись конь, они бы проехали мимо. Спешившись, Ногуста подвел коня к заброшенному дому. Дверь висела на одной кожаной петле — другая отвалилась. К длинному узкому строению под крытой дерном крышей примыкал укрытый от ветра навес. Там Ногуста расседлал и вытер коня, насыпал ему в торбу овса и накрыл его одеялом.

Обиходив коня, он перешагнул через наметенный у порога сугроб. Внутри было темно, но он различил серый камень очага. Там, как заведено в диких местах, лежали дрова, но их засыпал налетевший через трубу снег. Ногуста старательно отряхнул его, сложил дрова заново и достал коробочку с огнивом. Трут тлеет всего несколько мгновений. Если скудная растопка не займется сразу, ему придется очень долго возиться с кремнем и кресалом. Ногуста, сотрясаемый дрожью, отчаянно нуждался в тепле. Он высек огонь, и трут затлел. Ногуста поднес его к лучине, молясь шепотом своей звезде. Огонек, лизнув растопку, охватил сухое дерево, и Ногуста вздохнул с облегчением. Пока дрова разгорались, он осмотрел хижину. Ее строили с заботой и старанием. Углы пригнаны тщательно, мебель — стол, четыре табурета и узкий топчан — сработана добротно. К северной стене приделаны полки, пустые теперь. Единственное окно плотно закрыто ставнями. У очага поленница, оплетенная пыльной паутиной.

Раз никакого имущества здесь не осталось, хозяин, видимо, перебрался куда-то. Любопытно бы знать, почему. Строитель, судя по всему, был человек терпеливый и основательный. Такой за здорово живешь с места не сорвется. Следов женского присутствия не заметно — хозяин, видимо, жил бобылем. Возможно, он ставил капканы, а когда зверя в округе поубавилось, ушел, не забыв оставить в очаге дрова для случайного путника. От этого Ногусте казалось, что неведомый ему владелец хижины встретил его, как друга. Славное чувство.