"Зарубежная фантастика 2024-9". Компиляция. Книги 1-19

— Я убью его!

— Возьми сначала мою руку, а там делай что хочешь. —Ногусте показалось, что Зубр откажется, но еще миг спустя их руки сомкнулись в крепком пожатии. Зубр испустил долгий дрожащий вздох и упал на колени. Кебра бросился на него, но Негуста успел перехватить запястье лучника. Лицо Кебры исказила злобная гримаса, светлые глаза выкатились из орбит. Ногуста продолжал сжимать его руку, держащую нож. — Успокойся, Кебра. Это я, Ногуста, твой друг.

Сведенное судорогой лицо Кебры расслабилось, безумие отступило. Вздрогнув, он выронил нож. В комнате потеплело. Ногуста отпустил обоих, и Кебра снова хлопнулся на кровать.

— Не знаю, что такое на меня нашло, — сказал Зубр. — Прости, Кебра. Мне правда жаль.

Кебра, не отвечая, смотрел в пол.

Талисман Ногусты угас — золотая рука и серебряный полумесяц блестели при огне, как обычно.

— На нас напали, — тихо сказал Ногуста. — Ты невиноват, Зубр, и Кебра тоже.

— Что ты такое говоришь? — поднял глаза лучник.

— Это колдовство. Не почувствовали разве, как холодно стало в комнате? — Оба покачали головами. Ногуста придвинул себе стул и сел. — Вот что спасло нас, — сказал он, коснувшись своего талисмана.

— В своем ли ты уме? — спросил Кебра. — Мы обозлились, только и всего. Зубр не давал мне покоя за то, что я проиграл на турнире.

— Ты сам-то в это веришь? Вы с ним друзья уже тридцать лет и ни разу еще не обнажали оружия друг против друга. Поверьте мне, прошу вас. Орендо говорил то же самое. Он сказал, что в доме купца вдруг сильно похолодало, и всех их обуяла ярость и похоть. Потому они и насиловали, потому и убивали. Демоны витали в воздухе, сказал он, а я ему не поверил. Зато теперь верю. Помнишь ли ты, что чувствовал, когда накинулся на Зубра?

— Мне хотелось вырезать ему сердце, — сознался Кебра.

— Ты и теперь думаешь, что хотел этого?

— Тогда точно хотел. — Кебра передернулся и провел рукой по лицу. — Почему ты сказал, что нас спас талисман?

— Потому что это правда. Это оберег, и он хранится у нас в роду много поколений.

— Он светился, когда ты протянул мне руку, — вспомнил Зубр. — Прямо как алмаз.

— Я тоже видел, — сказал Кебра. — Не пойму только, кому понадобилось насылать на нас колдовство? Боги праведные!

— Возможно, Маликаде. Не будь на мне талисмана, я бы тоже взбесился, а мы бы поубивали друг друга.

— Так давайте убьем Маликаду, — предложил Зубр.

— Хорошая мысль, — сказал Кебра. — А потом расправим свои волшебные крылья, поднимемся над горами и улетим.

— Что ж тогда делать? — спросил гигант.

— Уйдем из города, — сказал Ногуста, — но не к Белому Волку. Спрячемся на юге, в горах, пока армия не уйдет к кадийской границе, и лишь тогда присоединимся к колонне Банелиона.

— Неохота мне вот так убегать, — заявил Зубр.

— Я припоминаю, как ты улепетывал во всю прыть от наводнения, — сухо заметил Кебра. — А та львица под Дельнохом? Ты так поспешно спасался, что всю задницу себе ободрал.

— Это другое дело.

— Ничего не другое, — возразил Ногуста. — Маликада — королевский генерал, с ним не очень-то поборешься. Все равно что драться с бурей или с тем же наводнением. Притом мы не знаем наверное, что это работа Маликады. Безопаснее и разумнее всего будет покинуть город. Через два дня армия выступит, и у Маликады на уме будет совсем другое, так что про нас он забудет.

— А что мы там станем делать, в горах? — спросил Зубр.

— Охотиться, а может, и золото в ручьях мыть.

— Золото? Это мне нравится. — Зубр подергал себя за белый моржовый ус. — Глядишь, и разбогатеем еще.

— Очень просто, дружище. Завтра куплю лошадей и припасы.

— И лотки — золото промывать, — напомнил Зубр, стягивая с себя сапоги. — И все-таки, Кебра, зря ты позволил этому вентрийцу выстрелить еще раз.

Кебра с безнадежным видом взглянул на Ногусту и улыбнулся:

— Я бы чувствовал себя куда лучше, если б не был согласен с ним. До сих пор не могу поверить, что я это сделал.

— А я очень даже могу, дружище, — сказал Ногуста. —Ты поступил благородно — иного я от тебя и не ожидал.

Ульменета, держась за цепи, сидела на качелях и смотрела на далекие горы. Они звали ее к себе, как мать зовет потерявшееся дитя. Дома, в своих родных горах, она была счастлива. Там обитает вековая мудрость, и от снежных вершин веет покоем. Пусть эти горы для нее чужие — они все равно манят ее. Ульменета, сопротивляясь этому зову, перевела взгляд на более близкие предметы. Летом кровельный садик императорского дворца просто чудесен — он весь пестрит яркими красками и благоухает всевозможными цветами. Парящий высоко над городом, он кажется зачарованным местом. Зимой он не столь богат, но теперь до весны остались считанные дни, и в нем расцветают нарциссы, желтые и пурпурные, и вишни подернулись белой дымкой. Здесь, на вольном воздухе и горячем солнце, демоны кажутся дурным сном, привидевшимся ребенку в темной комнате. Детство Ульменеты было радостным. Она росла в горах, на воле, окруженная любовью. Сейчас, крутя на цепях сиденье качелей, она снова почувствовала себя маленькой девочкой и хихикнула, когда горы завертелись у нее перед глазами.

— Что за глупый вид у тебя, — строго сказала Аксиана. — Не пристало монахине тешиться ребяческими играми.

Ульменета, не слыхавшая, как подошла королева, уперлась ногами в крышу и остановила качели.

— А почему? — сказала она. — Почему так много людей думает, что религия и радость имеют между собой мало общего?

Грузно поднявшись, она села вместе с королевой на скамейку под вишнями.

— Такое поведение недостойно, — пояснила королева. Ульменета промолчала.

Аксиана сидела, приложив ладони к разбухшему животу. «А вот ты теперь не смеешься больше, дитя, — думала Ульменета, — и в глазах твоих поселилось горе».

— Мне кажется, что достоинство — это понятие, которое мужчины придумали, чтобы как-то облагородить то, что они вытворяют во время совокуплений, — сказала наконец монахиня, и по лицу Аксианы прошла слабая тень улыбки. — Мужчины — странные создания: спесивые, тщеславные, бесчувственные и грубые.

— Ты для того и стала монахиней, чтобы больше не иметь с ними дела?

— Нет, душенька, — мне среди них досталась настоящая жемчужина. Потеряв его, я поняла, что никто другой мне не нужен. — Ульменета со вздохом посмотрела вдаль и увидела трех всадников, поднимающихся по горной дороге.

— Извини, Ульменета. Я расстроила тебя своим вопросом.

— Совсем нет, наоборот — он помог мне вспомнить о хорошем. Славный он был человек, мой муж. Два года он ухаживал за мной и вбил себе в голову, что я стану его женой, если он прежде меня доберется до вершины Пятирогой. Я тогда была тоненькая и бегала по горам очень быстро, — объяснила Ульменета, видя удивленный взгляд королевы. — Ни один мужчина не мог угнаться за мной. Виан старался два года, просто из кожи лез, и в конце концов я его полюбила.