Зарубежная литература XX века: практические занятия

Появлению призраков Квинта и мисс Джесселл всегда сопутствует неестественная тишина. Непосредственно перед первым эпизодом явления Квинта гувернантка рассуждает об «очаровании тишины – молчания, в котором что-то назревает или подкрадывается. Внезапная перемена была действительно похожа на прыжок зверя». В момент явления призраков природа замолкает, время останавливается, зато зрение повествовательницы предельно обостряется. Она в мельчайших подробностях видит совершенно реальных людей, и то, что по ее описанию миссис Гроуз узнает покойного лакея Квинта и ее предшественницу на месте гувернантки, покойную мисс Джесселл, как будто свидетельствует в пользу реальности призраков.

Однако сами эти моменты встреч описаны так, что их реальность ставится под вопрос. Место, где является Квинт, «превращается в пустыню»; «все вокруг было словно поражено смертью», «в напряженном молчании потонули все вечерние звуки». И самый радикальный подрыв доверия к отчету гувернантки происходит в сцене на берегу озера, когда, указывая на призрак мисс Джесселл, она требует от Флоры и миссис Гроуз признания в том, что и они видят ее, стоящую на виду, «как пылающий костер». Но в ответ она слышит от ранее во всем поддерживавшей ее домоправительницы: «Что это за чудовищные выдумки, мисс?», а Флора заявляет: «Я никого не вижу. Я ничего не вижу. И никогда не видела. По-моему, вы злая». Сама четкость, с которой гувернантка видит призраков, тем самым переосмысляется: ведь повышенная четкость зрения, убедительная пластичность свойственны и галлюцинациям.

Лейтмотивы тихого дня, пристального вглядывания, плавания в непроглядной тьме сходятся воедино в финальной сцене гувернантки с Майлзом, когда она вырывает у него признание, что он украл ее письмо дяде и был исключен из школы за то, что «говорил разное». Оба признания страдают все той же мучительной недоговоренностью, потому что каждое слово мальчика гувернантка истолковывает с точки зрения уличения его в общении с Квинтом, и в самом деле, его последний ответ «Питер Квинт» может быть понят как признание, как неистовый порыв навстречу злой силе, овладевшей его душой. Однако стоит принять во внимание, что это финал мучительного, почти иезуитского допроса, а предсмертное смятенье чувств Майлза выражено неграмматическими формами его последних фраз, которые в оригинале вовсе не однозначно свидетельствуют о его связи с Квинтом. Местоимение «он» в последнем вопросе Майлза «Где он?» может относиться вовсе не к Квинту, а к дяде детей – все в Блае живут в постоянном ожидании его приезда, ведь ранее в повести говорится: «"Он", конечно, был их дядя с Гарлей-стрит».

Наконец, за хитросплетениями сюжета не должен остаться без внимания вопрос – что же именно остается в повести недоговоренным? Почему неземная красота и кротость детей пробуждают в гувернантке самые чудовищные подозрения на их счет, почему она, не колеблясь, называет их «скверными умишками», «несчастными дрянями», «сумасшедшими» и одновременно отдает себе отчет, что «пускает в ход хитрую механику, чтобы привлечь внимание патрона к ее незамеченным достоинствам»? Что именно она проецирует на детей, какие порождения собственного бессознательного?

Она говорит лишь о «порче», «испорченности» детей, но очевидно, что «испорченность», реальная или мнимая, связана в ее представлении с сексуальной сферой. Это та сфера, которая была запретной в викторианскую эпоху и потому мстила за себя самым причудливым образом. Гувернантка расспрашивает миссис Гроуз о взаимоотношениях «бесчестных» Квинта и мисс Джесселл: «Скажите, между ними было что-нибудь? – Было все». По догадке гувернантки, эти порочные слуги-любовники, которым ранее были поручены дети, «испортили» своих подопечных, развратили, посеяли в них зло и завладели ими. Максимум того, что она готова выразить, – это убежденность в их «тайном преждевременном развитии, или как бы там ни назвать эту отраву страшного воздействия»; пока дети были под их опекой, Квинт и Джесселл сделали детей коварными монстрами, чудовищами лицемерия, и гувернантка принимает на себя героическую миссию – спасти детские души.

Она всячески подчеркивает, что редкая женщина на ее месте справилась бы с подобной задачей: в одиночку, без внешней помощи (ведь она верна слову, данному дяде), вести схватку с самым противоестественным ужасом, быстро и решительно действовать в моменты встреч с призраками. Она беспощадно, сурово выведывает у миссис Гроуз, доводя экономку до слез, подробности о Квинте и Джесселл, об их взаимоотношениях с детьми, и решает бодрствовать ночами, чтобы не пропустить появления призраков. Она говорит об этом как о само собой разумеющемся, но читатель может отметить, что на ее взвинченное состояние накладывается хроническая бессонница.

Она выслеживает и выжидает, и «элемент неназываемого и неприкасаемого» преображает ее отношения с воспитанниками, которых она не выпускает из виду. По ее собственным словам, она «походила на тюремщика, готового к неожиданностям и побегам». И естественно, что дети возмущаются против своей тюремщицы, против тяжелой атмосферы притворства и умолчания, и великодушный Майлз прилагает огромные усилия, чтобы отстоять свою свободу и – высшую ценность – свое «я». Его благородство проникает сквозь всю предвзятость героической гувернантки, и она начинает ужасаться себе самой: «Каким бы путем я ни добилась признания, это будет жестоким насилием над этим маленьким беспомощным существом...», и в финальной сцене: «Казалось, я плыла не к свету, а к еще более непроглядной тьме, и уже минуту спустя в глубине жалости у меня возникла страшная тревога: а вдруг он ни в чем не виноват? На мгновенье передо мной открылась головокружительная бездна – ведь если он не виноват, то что же такое я?»

Эта мимолетная мысль на мгновение парализует гувернантку, но она доводит свою миссию до конца. Об объективном смысле этой миссии и ее итоге в повествовании нет окончательных суждений, так что читателю остается судить о ней на основании всего мерцающего спектра впечатлений по мере чтения повести, по видимости логичной, а по сути сплетающей воедино рационально несовместимые, взаимоисключающие компоненты.

Повествовательное искусство XX века унаследует от Джеймса виртуозную игру точками зрения рассказчиков и поэтику недоговоренности, столь блистательно осуществленные в хрестоматийной повести «Поворот винта».

Задания

Вы считаете гувернантку героиней или злодейкой? Приведите аргументы в пользу своего восприятия. Разберите первые два абзаца главы VI.

Гувернантка считает миссис Гроуз своей «подругой», «сообщницей», «сестрой» и утверждает: «она верила мне безгранично, это я твердо знала». Найдите в тексте моменты, которые не подтверждают ее уверенности и показывают, что у домоправительницы был свой взгляд на происходящее.

Что в образах Майлза и Флоры дает основания подозревать их в общении с духами? Почему это общение непременно должно быть «порчей»?

Что происходит с пространством / временем в момент появления призраков? Проследите на главах IV (первое появление Квинта), XV (последний абзац).

Проследите в главе XXIV контрапункт лейтмотивов зрения, тишины, плавания в глубинах моря.

Как фраза «поворот винта» (дважды встречающаяся в тексте – в Прологе и в третьем абзаце главы XXII) соотносится с рассказанной в повести историей? Прокомментируйте смысл заглавия.

Найдите в тексте повести пример преднамеренной двойственности повествования. Дайте все возможные интерпретации выбранного вами отрывка.

Литература для дальнейшего чтения

Елистратова Е.А.Предисловие // Г. Джеймс Повести и рассказы. М, 1973.

Селитрина Т.Л.Проблематика и поэтика романов Г. Джеймса 1890-х годов. Уфа, 1991.

Анциферова О.Ю.Повести и рассказы Генри Джеймса: от истоков к свершениям. Иваново, 1998.

Головачева И.Как сделан «Поворот винта» Генри Джеймса // Генри Джеймс. Поворот винта: повести, рассказы. СПб.: Азбука-Классика, 2005. С. 5-24.