Зарубежный детектив - 88

8

В конце вечернего тележурнала белокурая дикторша, устремив пристальный взгляд на тридцать миллионов зрителей, объявила:

— Сегодня утром на окраине Милана обнаружен труп Эфизио Пиццу. На Пиццу, шофера известного ведущего телевидения Жана Луи Шпаги, бандиты напали на улице и зверски убили его. Мотивы преступления неизвестны, ведется расследование.

— Полиция не дремлет, — хохотнул Риккардо. Он сунул в рот нанизанные на вилку спагетти, прожевал их и сказал жене:

— Позвони Джанни. Спроси, слышал он уже эту милую новость?

— Наверняка. Он ведь целыми днями торчит у телевизора.

— Тогда позвоним Шпаге и скажем, что и его ждет тот же конец.

Марина перестала есть и впилась в мужа своими голубыми, чуть выцветшими глазами. Все ее негодование вылилось в пронзительном крике.

— Нет, ты просто прирожденный кретин. Да ведь его телефон почти наверняка прослушивается! Хочешь, чтобы тебя упекли в тюрьму за этого шофера! Я не собираюсь больше… — Конец фразы заглушила громкая музыка, предварявшая телерекламу. Риккардо всегда включал звук на полную громкость, точно он был полуглухим. А вот Марина и в самом деле глохла от этого нестерпимого грохота.

Риккардо доел спагетти и с новой силой воскликнул:

— А вот и он! Вот и он!

Жан Луи Шпага уже начал свой тур вальса с молодой дамочкой, обдавая ее ароматным запахом, на экране — струйками дыма.

— Настоящие мужчины курят табак «Канди»! — проскандировал он с мужественной улыбкой могучего мужчины, обнажив свои натуральные и искусственные, но тоже белоснежные зубы.

— Больно у него уверенный вид, — в растерянности произнес Риккардо. — При «ударах Шпаги» он куда сильнее нервничал.

— Да это же запись, умник! — угрюмо отозвалась Марина. — И сделана она скорее всего давным-давно. Он уже целый год скалит зубы как орангутанг в любовном экстазе.

— А ведь ты права! Я как-то об этом не подумал.

Риккардо снова, но теперь без особого интереса, посмотрел на экран. А там уже не Шпага, а Паоло Феррари пытался «подружить» здоровенного весельчака и пугливую домохозяйку.

— Представляешь себе, Марина, какого он сегодня страху набрался? Ничего, теперь у этого наглеца навсегда пропадет охота вальсировать с телекрасотками.

9

— Постарайтесь вспомнить, синьор Шпага. Иногда можно одним неосторожным словом ранить человека.

Пьерантони оглянулся, не появилась ли в гостиной Паола.

— Ну, например, обидеть ревнивого мужа…

Шпага с такой яростью отмел подобное предложение, что Пьерантони понял — он буквально в стрессовом состоянии.

— По-вашему, черт возьми, у меня нет других дел, кроме как оскорблять мужей?!

— А скажем, разочарованных поклонников или сотрудников?

— Ну знаете, тогда написать письма мог и любой ненормальный, выпущенный из сумасшедшего дома или же туда еще не попавший.

Шпага откинул ниспадавшие на лоб волосы и, помолчав, заключил:

— Я… Я просто в полнейшей растерянности. Чтобы так упорно стремиться убить человека, должна же быть серьезная причина. Не так ли? А я хоть и невысоко ставлю ближних своих, но, кажется, никому не нанес столь тяжкого оскорбления, чтобы его надо было смывать ценой крови.

Пьерантони сокрушенно покачал головой.

— А не случалось вам увольнять прислугу за какое-нибудь мелкое упущение или зло подшучивать над подчиненными?

— Да что вы, Пьерантони! У нас одна-единственная служанка — Анджела. Женщина надежная и спокойная. Потом еще — Эфизио… был шофером Эфизио.

Он закусил губу, вспомнив морг и лицо Эфизио, похожее на маску ацтека.

— Но он, бедняга, на том свете. А больше нет никого. Ах да, Валенцано! Ему грош цена, хоть он и хвастает своим университетским дипломом. Сами видели, как на него подействовали анонимные письма и смерть Эфизио. Теперь он за собственную жизнь дрожит.

Шпага тоскливо поглядел на свои руки. И вдруг спохватился.

— А ведь вы не напрасно задаете мне наводящие вопросы. Я забыл о красавчике, который обхаживает Анджелу, она его женихом считает. Он взял себе за привычку рыскать по всему дому, в каждый угол заглядывать. Ну, а потом этот кретин стал рассказывать своим друзьям и приятелям, что я, Шпага, — обыкновенный буржуйчик, а они, мол, сами вознесли меня на пьедестал… Я велел ему убираться и больше на виллу не приходить. Может, он и обиделся, эти молодые ниспровергатели авторитетов весьма самолюбивые типы.

— Я с ним побеседую, — пообещал Пьерантони. Он посмотрел в окно на голые ветки сада и после секундного раздумья все-таки задал неприятный вопрос:

— Послушайте, синьор Шпага. Вам известно что-нибудь о тех людях, среди которых живет ваш сын?

Пьерантони показалось, что и без того круглые глаза Шпаги превратились в два огромных шара.

— Конечно, мой сын. Я все удивлялся, почему вы до сих пор о нем не спросили. Ненависть так его ослепила, что он, решив укокошить отца, убивает железной палкой Эфизио, приняв его за меня? Великолепная догадка. Что же вы медлите и не хватаете озверевшего преступника?

— Я говорил не о нем, синьор Шпага. Спрашивал о людях, которые живут с ним вместе, — спокойно уточнил Пьерантони.

Шпага вдавился в кресло, весь сгорбился, словно от навалившейся внезапно тяжкой усталости.

— О «людях» я ничего не знаю. Паола тоже — я ее об этом не раз спрашивал. Знаю только, что они выкачивают из него деньги, которые я даю. — Он опустил глаза и выдавил из себя улыбку.

— Вряд ли они захотят убивать курицу, которая несет золотые яйца, не так ли?

— Пожалуй, вы правы, — согласился Пьерантони. — Они по-прежнему живут все вместе в полуподвале на проспекте Гарибальди?

— Кажется, там. Но если вы туда пойдете, Пьерантони, постарайтесь вести себя так, чтобы они потом не отыгрались на моем сыне. Вы меня поняли?

Они посмотрели друг другу в глаза.

— Я прикажу следить за ними, но никаких других действий пока не предприму.

Помолчав, Пьерантони спросил:

— Вы не возражаете, если я пойду туда в качестве вашего друга и попробую поговорить с вашим сыном? Ну, просто спрошу, как ему живется?

— Если считаете нужным, идите. Только толку от этого не будет ни малейшего. Вот увидите.