Заря и Северный ветер. Часть III

Но её не было. Окна её квартиры были черны. Я просидел в машине всю ночь. Ирина не появилась. Тогда новая мысль стала изъедать меня изнутри. С каждой минутой она становилась настойчивее, оттого как будто и реальнее. Мне казалось, что с Ириной что-то произошло. Я ходил кругами у её дома. Изредка садился на лавочку, на которой мы говорили в последний раз. Но не мог усидеть. Вскакивал и снова ходил. Убеждал себя, что всё с ней в порядке, уличал себя в хитрости и подлоге. Торговался с совестью.

К утру я поддался слабости и поднялся на третий этаж, позвонил в её дверь. В висках тяжело стучала кровь. А я представлял сонное лицо Ирины, её сипловатый спросонья голос. Готовился спросить Марию Вишнякову – это первое, что пришло мне на ум. Я должен был увидеть её, спросить Марию, извиниться за ошибку и уйти. Но никто не открывал. Я позвонил снова. В квартире было тихо. Не помню, как слетел вниз, как налетел на девушку в дверях. Но это была она. Это была ты. Слышишь? Снова ты, ты, ты!

Ты прижалась к стене, пропуская меня вперёд. Но твой испуганный голос пригвоздил меня к месту. Я узнал его, узнал твой запах. Так пахнет летняя ночь на цветущей липовой аллее, ею пахнут твои волосы и твоя кожа. Помнишь, я говорил, что знаю его наизусть, что всюду найду тебя? И этой зимой я снова нашёл тебя, Ирина. Я чувствовал твоё живое молодое тепло и не мог пошевелиться. Ещё миг – и я сделал бы какую-нибудь глупость и напугал бы тебя. Не знаю, что спасло тебя от моего безрассудства. Но я выскочил из подъезда, как из горящего, заполненного жаром дома. Я не мог дышать рядом с тобой, не мог доверять себе.

На улице я глотал воздух, но он не мог заполнить мои лёгкие. Он не мог смыть твой запах, Ирина. Не помню, сколько я просидел в машине, прежде чем очнуться от этого дурмана. Кажется, даже сейчас голова моя тяжела и не совсем трезва. Но не тревожься, я помню, что не должен ворошить прошлогодний снег. Я разберу документы Демьяна и уеду на объект, в «Скандинавию».

28 декабря 2019 года

Совесть не торговка на базаре. Её не уговоришь и не подкупишь. Сколько хочешь столковывайся с нею, спорь, бранись – всё пустое, Ирина. Весь месяц я этим только и занимался. Я подкупал собственную совесть – и оказывался под твоими окнами. Видел свет, видел тебя – задумчивую, отрешённую. Если бы я только мог знать, чем заполнены твои мысли, что занимает тебя сейчас. Да, я знаю, что ты учишься под покровительством Павла Фёдоровича и работаешь в больнице, я знаю расписание твоих занятий и график смен. И этого мне мало. Видишь, какой я? Видишь?

Ты была права – я всё делаю только для себя. Я снова переступаю через правила ради самого себя. Но разве я делаю что-то дурное, Ирина? Разве посягаю на твой покой? Мне достаточно только видеть тебя… Враньё! Я выгораживаю себя, Ирина. Я нагло и бессовестно лгу самому себе. Я хочу знать, о чём ты думаешь, что ты чувствуешь, я хочу большего и в тайне от самого себя лелею надежду, что наша встреча в метро – это не случайность, а знак. Я продал собственную совесть.

Знаешь, Павел Фёдорович однажды сказал, что совесть подобна ребёнку: предать её – значит совершить самое страшное преступление против жизни. И вот я продал её в угоду собственной слабости. Я откладывал поездку, чтобы ещё раз, в очередной последний раз увидеть тебя. И не мог остановиться – мне было мало. Так бывает, когда пробуешь живую кровь и ощущаешь всем своим омертвелым существом чужие живые чувства – отказаться от этого с каждым разом становится тяжелее. Слабость превращается в неутолимую жажду, а затем в безумие. Стоит лишь раз поддаться соблазну, переступить черту – и рассыплешься. Я вовремя одумался и понял это.

Я благодарен человеку, приведшему меня в чувства. Помнишь, утро двадцать восьмого декабря? Ты вышла из подъезда, когда твой сосед отвоёвывал у кого-то своё парковочное место. Ты вышла и лишь мельком взглянула на них. Ты не узнала, не увидела меня, Ирина. И это тоже отрезвляюще подействовало на меня. Я образумился. Чего этим я хотел добиться? На что надеялся? Я чужой и лишний не только в твоём дворе, но и в твоей жизни. Я не имею права занимать чужое место.

Глава 4. Впотьмах

Новый год Ирина встретила в больнице. Была не её смена, но она согласилась выйти на работу. Дома она бы просто жевала салаты перед экраном ноутбука и после полуночи легла спать. Поэтому она охотно отозвалась подменить коллегу, собравшуюся с семьёй в «Скандинавию», грандиозный парк-отель, разрастающийся вокруг озера на территории бывших советских баз отдыха. В порыве благодарности Ульяна всучила Ирине два билета на «Фестиваль особенного кино».

– Нет, нет, – отказывалась Ирина. – Не надо. Правда! Мне не сложно. Я рада, что могу хоть кого-нибудь выручить. А то все только меня…

– Возьми, Ира, мне неудобно, – упорствовала Ульяна. – Мы с Никитой всё равно не любители.

– Да мне и идти-то не с кем!

– До марта полно времени, найдёшь, – Уля отвернулась, показывая, что спорить с ней бессмысленно.

Настаивать на своём значило бы обидеть её. А у них и без того были натянутые отношения. Ульяну раздражало, что всему младшему медперсоналу приходится подстраивать свои графики под студентку. Она часто говорила: «Ты либо учись, либо работай. У нас тоже свои планы!». Ирина миролюбиво сдалась и поблагодарила за билеты. Но про фестиваль пришлось забыть, как и про другие праздники и важные события. То, что обрушилось на Ирину после сессии и каникул, заставило её забыть даже о себе самой.

Зародившееся в провинции Китая новое заболевание раскинуло свои щупальца по всему миру. Не сегодня-завтра они должны были доползти и до родного города Ирины. При всей своей очевидной неотвратимости вирус всё же застал россиян врасплох. О нём слышали, читали, смотрели новости, но его не воспринимали всерьёз. Его ждали, но к нему не готовились. Слово пандемия, прогремевшее в марте, как первый военный выстрел, перестало быть чем-то далёким и чужим. Слова локдаун, дистант, масочный режим угнездились в буднях. Пока одни тщетно пытались отыскать в аптеках маски и антисептики или тележками скупали продукты, а другие демонстративно фыркали, не веря в опасность, медики приняли основной удар на себя. Они оказались в эпицентре событий, и для них границы между днём и ночью, рабочей сменой и выходным стёрлись на многие месяцы.

За несколько суток больницы и отделения, перепрофилировавшись, возвели новые перегородки и стены, устроили шлюзы, в которых сотрудники могли переодеться перед входом в «красную зону», и шлюзы для возвращения из неё. В первую же неделю реанимация заполнилась до отказа – рук катастрофически не хватало, дальше было хуже. Многие медики уволились из-за перегрузки и страха заразить родных, а пожилые сотрудники оказались в группе риска. Начался добор из студентов и специалистов всех мастей. Для них разрабатывались специальные инструкции. Ушедшая на дистанционное обучение Ирина практически жила в больнице. Она надевала защитный костюм, в котором было жарко, плохо видно и постоянно хотелось пить, заходила в «красную зону» и растворялась в работе.

Перед её глазами всё мелькало, как в бешеном сюрреалистичном калейдоскопе. От прилива адреналина она носилась по отделению, не замечая усталости, потребностей своего тела и хода времени. Ирина стала роботом, чётко и своевременно выполняющим заложенные в его программе задачи. Она перестилала больных, проводила их сан обработку, меняла бельё и повязки, возила их на томографию, переворачивала на живот для облегчения дыхания, измеряла давление, пульс, сатурацию, вводила препараты и выполняла другие назначения врачей. Она мыла аппарат КТ с хлором, опрыскивала помещения из пульверизатора, вывозила отходы и сдавала бельё в прачечную, прежде дезинфицируя его. Это была лишь малая доля всего того, что нужно было делать в защите, которую нельзя было ни расстегнуть, ни снять, без возможности поесть и сходить в туалет.

К концу шестичасовой смены многим становилось плохо. Тамара, которую нельзя было назвать изнеженным созданием, однажды упала в обморок, но, придя в себя через несколько секунд, снова пошла работать. Ирина всё переносила стоически, её выносливости удивлялся весь персонал. Анатолий Евгеньевич, называвший пандемию войной, разглядел в молодой медсестре верного крепкого бойца и стал полагаться на её силы. Ирина заслужила его доверие и стала главной опорой, когда другие выпадали из системы. Она видела особое отношение к себе и старалась оправдать его. Анатолий Евгеньевич пользовался её беззаветной преданностью, но никогда без серьёзных оснований не злоупотреблял ею.