Заря и Северный ветер. Часть III

Всё дошло до того, что Влад заявил, что у них свободные отношения, следовательно, никто никому ничего не должен и каждый волен общаться и встречаться с тем, с кем захочет; если Ирина не готова уважать личные границы другого человека, то им не по пути. Ирина плакала, сидя на его постели, но он был глух к «этой драматизации». Не выдержав тяжёлого холодного молчания, она дождалась, когда Влад закончит миссию в игре, и попросила прощения. Они помирились, но своих слов обратно он не взял.

Ирина надеялась, что, если она изменится, они обязательно вернутся к тому, что было между ними раньше – до того, как её сбила дочка какого-то мелкого чиновника. Ради Влада, чтобы не выглядеть «колхозной провинциалкой», она состригла свою гордость, доходящие до поясницы волосы. Но ни модная причёска с чёлкой, ни яркий макияж, ни новая одежда ничего не изменили. Ирина провалилась в какое-то всепоглощающее болото. Одни и те же перепалки и упрёки: чтобы она ни делала, как бы ни старалась, всё выходило не так, как надо.

Когда запас сбережений на банковской карточке истаял, Ирина устроилась медсестрой в больницу, где познакомилась с Любой. Сошлись они сразу, словно всегда знали друг друга. Правда первое время Ирина называла её Лизой. Она никак не могла избавиться от навязчивой ошибки. Это было странно: она знала только одну Лизу, одноклассницу, с которой не виделась лет восемь. Между ней и Любой не было ничего общего, так что Ирина не понимала, почему это имя засело у неё в голове. Люба не обижалась на это, а только переводила всё в шутку, представляясь пациентам двойным именем.

Ей Влад не понравился сразу, хотя видела она его пару раз. После волонтёрства в центре для пострадавших от домашнего насилия она легко распознавала «красные флаги на ножках». Она с завидной регулярностью коверкала фамилию Влада, чтобы продемонстрировать свою неприязнь, и вразумляла Ирину. Но ответом ей было одно: «Он хороший. Ты просто его не знаешь!». После этого Люба сменила тактику. Она старалась лишь мягко спрашивать, осторожно направлять и советовала книги по психологии. Кое в чём она преуспела – убедила Ирину перестать пить антидепрессанты, от которых у той кружилась голова и появлялась тошнота.

Вскоре после этого Влад потерял работу и увлёкся ставками. Начав с маленьких сумм, он со временем стал проигрывать всё, что у них было. После ссор пристыженная за жадность Ирина вымаливала прощение. И если со своей «меркантильностью» ей удавалось сладить, то вот с желанием прирасти к чужому человеку – нет. Одни ссоры заканчивались – начинались другие. Ирина постоянно чувствовала себя виноватой и зависимой от слов и настроения Влада. Она, как прилежная ученица, из каждой размолвки делала выводы, чтобы в следующий раз не доводить спор до ругани. Она старалась быть лучше: готовить разнообразнее, убирать чище, молчать, когда надо, но это не помогало, находились новые поводы для скандала, их она не могла предугадать. Это привело к их перепалке, после которой она словно бы проснулась: а так ли она виновата и нужно ли ей всё это.

В тот день Влад был у друга, они обсуждали идею «мутить свою тему» со ставками. Проснувшись после полудня, Ирина вдруг поняла, как хорошо и спокойно ей слушать тишину и смотреть на солнечные полосы на линолеуме. Ещё немного полежав в постели и почитав книжку, она взялась за домашние дела. В какой-то миг ей смертельно захотелось сочного жаренного мяса. Эта дикая, даже маниакальная тяга была не нова, иногда она внезапно поднималась в Ирине и затмевала всё – ещё одно странное последствие инцидента на пешеходнике, в которое Влад не верил. Он запрещал дома есть «убитых животных», поскольку стал вегетарианцем. Перекусив овощами и постной кашей, Ирина постаралась отогнать растущее в ней хищное желание. Но оно с каждой минутой становилось более навязчивым.

Ирина решила пообедать в кафе, она часто так делала, когда не могла справиться с собой. Но с покупной едой ей не везло – она была сухой и безвкусной. Уже на улице, рассчитав, во сколько примерно может вернуться Влад, она поняла, что успеет приготовить, поесть и всё убрать. Он ничего и не узнает. Утолив свой голод, умиротворённая Ирина навела дома идеальный порядок. Влад вернулся в хорошем настроении, грея на ужин овощное рагу, он с энтузиазмом описывал разработанный им бизнес-план. Предлагаемые им схемы казались Ирине сомнительными и незаконными. Она постаралась намекнуть на эту мысль, но он был слишком окрылён задуманным.

Ирина и не заметила, как их беседа переросла в ссору. Она помнила, что стояла у окошка и смотрела на двух девчонок, сидящих на качелях во дворе, и думала об Оле, своей школьной подруге. Время и расстояние развели их навсегда, в этом Ирина убедилась ещё несколько лет назад, когда они встретились в кафе после долгой разлуки. И всё же иногда, вспоминая юность, она зажигалась идеей написать Оле и предложить встретиться, ведь сейчас они жили в одном городе. Но всякий раз, заходя в «Розетке» на страницу, пестревшую клишированными цитатами о саморазвитии и духовном просветлении, Ирина ощущала тоскливое отчуждение. Ей захотелось поделиться этим с Владом, но он опередил её вопросом:

– Ты что готовила дома мясо?

Её окатило ледяной волной. Она осторожно обернулась. Влад стоял у раковины с растворённой нижней дверкой. Он нашёл в мусорном ведре магазинную упаковку из-под стейка.

– Да… Но я всё помыла! Всё убрала!

Влад со всей силы хлопнул дверкой и процедил:

– Ты жарила в моей сковородке убитое животное?

Ирина застыла.

– Я ведь просил тебя. Неужели это сложно? Ира! Неужели сложно уважать чужие решения? Я ведь говорил: никаких продуктов животного происхождения в моём доме.

– Прости…

– Ты достала меня со своим «прости»! Достала! Я что, не мужчина? Я кто для тебя вообще? Моё слово ноль? Зеро? Пустой звук?

– Нет…

– Во дурак! Какой дурак… – Влад схватился за голову. – Я всё надеялся найти у тебя какую-то поддержку, хоть какое-то уважение к себе! Родители никогда меня не понимали, я думал, но Ира-то не такая, она меня поддержит… Но Ире пофигу, Ира самая умная у нас.

Ей было ужасно стыдно. Ну зачем, зачем ей понадобилось готовить мясо! Почему нельзя было сходить в кафе? Она снова была виновата.

– Единственная нормальная сковородка в доме! – Влад сунул посудину в мусорный мешок и направился с ним к выходу.

Ирина, ссутулившись, бессильно опустилась на стул и прижала пальцы к губам. Она просидела в оцепенении несколько долгих минут. Она ждала. Но Влад не вернулся. Он наказал её одиночеством и ушёл к другу, живущему в нескольких остановках от них. Почти физически ощущая нехватку воздуха, Ирина поплелась в комнату. Её всю трясло, сердце норовило проломить рёбра. Она легла на спину и закрыла глаза. Дыхание сдавило режущим узлом, по телу поползли мурашки, оно всё покрылось испариной. Когда узел стал туже, комната сжалась. Ирина стала задыхаться, она была заперта в клетке с прутьями из плюша – мягкого и синтетического. Когда-то он был ярким, но сейчас стал блеклым, он был пропитан пылью. Это реальность была бредовой, но такой убедительной и явственной…

Ирина взялась за решётку, и просветы стали зарастать. Что-то между ужасом и омерзением накрыло её. Ирину обволакивало тёмное облако духоты и грязи. Каждый вдох отдавал болью – в трахее застряло что-то сухое и плотное, оно перекрыло кислород. Это была смерть. Дикий ужас объял Ирину – она умирала, прямо сейчас, совсем одна. Она не могла пошевелиться, не могла открыть глаза. Она чувствовала неминуемое приближение смерти. Выдавив из себя придушенный крик, она оторвала от матраса руки и вцепилась в грудь. Царапая её ногтями, Ирина распахнула глаза и зарыдала. Ей удалось сесть. Это уже было с ней. Она помнила эти ощущения и эту клетку. Ей нужно было спрятаться куда-то, сбежать. Ей нужно было перебороть свой страх, своё одиночество и свою смерть. Рыдая, она сползла с постели и, запинаясь, пошла в ванную комнату.