Засекреченное метро Москвы. Новые данные

Крепкую широкоплечую девушку-метростроевку в юнгштурмовке и с отбойным молотком в руках, со знаменитой картины Самохвалова, пожалуй, можно назвать секс-символом того времени. Ими восхищались, им подражали, о них складывали стихи.

Шли по колено в черной водеПороды вынули сколько!И вместе с бригадой —Всегда и вездеБыла проходчица Лелька.Тут(Это было в начале весны)Навстречу бригаде пошли плывуныИ сжатым воздухом заряженНа Лельку обрушился гром:«Доктор сказал:Мы на кессоныДевушек не берем!»А Лелька кричит:«Ставь на бюро,В газету пили вопросЯ в первую тыщу пришла на Метро,А мне утирают нос!»

Девушки шли в забой, не отставая от парней, но в кессоны их не пускали. Дело тут было не только в банальном сексизме. Физические возможности мужчины и женщины разнятся: объем легких, мощность сердечной мышцы… Поначалу врачи считали, что решение идти в забой может стать для юных энтузиасток самоубийственным. Но недаром говорят, что русская женщина коня на скаку остановит: девушки работали в забое наравне с парнями, и в списках награжденных метростроевцев есть несколько женщин-кессонщиц.

Плывуны

Как уже говорилось выше, состав московских грунтов сложный. Сверху – культурный слой, потом суглинок, под ним – слой ледниковой глины, ниже – пески доледниковые, затем глина юрского периода и известняки. К тому же только при строительстве первой очереди забойщикам пришлось преодолеть четыре крупных подземных реки – Рыбинку, Чечоры, Ольховку и Неглинку, – не говоря уже о множестве мелких ручьев. Их мутные воды, насыщенные песком и грязью, буквально заливали тоннели, грозя утопить героев-строителей.

«Прошли Неглинку,Тоннель наш прям,И путь недлинныйОстался нам,В соревнованьиИ я, и ты,В соревнованьиВедем щиты».

«А нам – неожиданно сказала девушка и смутилась, – а нам из-за той Неглинки пришлось очень трудно. Здесь плывуны. Постоянно прорывалась вода, крепления трещали как спички, перемычки сносило одним ударом. Бывало, работали по горло в воде. Боялись мы той Неглинки, но ничего – одолели!» (Паустовский)

Кессоны

На участке между Театральной площадью и Лубянкой в 1934 году пришлось вернуться к закрытому способу с использованием проходческого щита, но это сулило новые сложности.

К тридцатым годам XX века проходческий щит был уже сильно усовершенствован. Изменилась его форма: из четырехугольного щит стал круглым, как в наши дни. При проходке тоннелей в Москве использовали не только щит, но и его американскую модификацию – «летучую арку». Такая арка представляет собой половину щита на домкратах. Она считается более экономным и быстрым способом. Но и щит, и арка оставались по-прежнему немеханизированными: внутри полости стояли рабочие и кирками или отбойными молотками разбивали породу.

Это был очень тяжелый труд. Большую опасность представляли плывуны – подземные протоки, состоящие из воды, смешанной с песком или глиной. Они грозили затопить шахты и погубить находившихся под землей людей. К тому же при вытекании плывуна в земле образовывались пустоты, и, следовательно, могли просесть, рухнуть находящиеся на «дневной поверхности» дома.

Инженер Павел Суворов:

«При подходе под Малый театр 21 июня над самой головой щита неожиданно прорвался плывун. К этой встрече советский щит, введенный в заблуждение геологией, не приготовился. Это дало возможность плывуну прорваться в тоннель, правда, в количестве довольно мизерном – около 2–3 кубометров. Бригадир Лифлянд сорвал с себя спецовку и сунул ее в образовавшееся отверстие. Пока поднесли паклю, спецовка уже сыграла свою спасительную роль: плывун был остановлен».

Инженер Яков Тягнибеда:

«В 20-х числах сентября у нас появился мощный плывун. Плывун представляет собой смесь глины, песка и воды. Давление воздуха в кессоне нами было поднято до 2 атмосфер, но все же поток песка и воды отразить не удалось, и тогда мы подняли давление до 2,5 атмосферы. Температура в кессоне дошла до 40 градусов, воздух сделался спертым. В трех шагах не видно было человека. И все же и при этом давлении плывун не удалось удержать. Вода и песок шли сверху на работающих людей, обливали их потоками грязи, забивали нож, щит не двигался вперед, лез вверх. Но героическими усилиями нашего комсомола и наших рабочих, которые одолели эти трудности, самая мощная часть плывуна была все же пройдена. Вода приостановилась, плывун успокоился».

Щит с кессоном тоже оставался немеханизированным. В таком щите забой сзади щита перегораживается переборкой, а в образовавшееся пространство с помощью компрессора накачивается воздух (до давления в 2–5 атмосфер), что «отжимает» грунтовые воды в глубь пород и защищает забой от их поступления. Способ весьма эффективен с инженерной точки зрения, но чрезвычайно тяжел для рабочих. При подъеме и снижении давления возникает острая боль в ушах. От слишком плотного воздуха легкие быстрее изнашиваются, сердцу работать тяжело, кровь с трудом бежит по жилам. Поднимается температура тела, человек быстрее устает. А самое опасное – это кессонная болезнь.

Представьте себе, что вы открываете бутылку с минеральной водой. Что происходит? Вода как бы вскипает, в ней образуются миллионы пузырьков, она выплескивается через горлышко… То же самое происходит с кровью человека при резком снижении давления. Результат – кровоизлияния, микроинсульты, параличи… Именно поэтому водолазов рекомендуется поднимать на поверхность очень медленно, и так же медленно следует снижать давление в кессоне: 15 минут на вход в кессон и более получаса на выход. Но медленный выход из забоя – это потерянное время, снижаются темпы великой стройки.

Понятие «охраны труда» в те годы было иным, нежели в наши дни. Строители метро себя не щадили, нарушая все нормы: вместо положенных четырех, они проводили в кессонах по десять-одиннадцать часов! Сейчас за подобные штучки руководителей строительства отдали бы под суд, но в те годы «энтузиазм», «ударное отношение к труду» приветствовались. Санитарные нормы нарушались на всех уровнях, и даже если рядовой рабочий вовсе и не желал лишаться здоровья, то он все равно был вынужден работать сверхурочно, подчиняясь примеру руководителей. Рассказы старых работников об опасностях кессонов воспринимались как контрреволюционная пропаганда. А те предупреждали, что при повышении давления «схватывает за голову», что кессонщики глохнут, быстро становятся калеками и даже теряют способность к половой жизни – развивается импотенция. Но такие разговоры не приветствовались! Подчас «старики» желая попугать новичков, нарочно при заходе в кессон открывали кран подачи воздуха шире нормы – резкую и сильную боль в ушах выдерживали не все.

Лечили кессонную болезнь дедовскими методами: теплыми ванными и грелками. То есть попросту снимали симптомы. Конечно, при тяжелых случаях это не помогало, и даже самое крепкое здоровье не выдерживало. И тогда врачам приходилось тащить энтузиастов-ударников в лечебную кессонную камеру, порой силком.

Инженер Павел Суворов:

«Как только я вышел из кессона, около 3 часов ночи, я позвонил домой по телефону, чтобы приготовили ванну. Уже в ванне у меня началась сильная ломота в суставах ног, всей левой руки и левого плеча. Я едва доплелся до постели, так как у меня отнялись ноги. Поехать обратно на шахту в лечебный шлюз не хотелось. Надеялся, что утром пойду сразу в кессон и все пройдет, как это часто бывало».