Засекреченные трагедии советской истории

В следственном деле Фельдмана лежит записанный его рукой и, видимо, продиктованный ему план нужных следствию показаний в собственноручном изложении обвиняемых.

Скупее всех на вопросы следствия отвечал Уборевич.

Если верить протоколам, то все следствие по столь тяжкому, чреватому смертным приговором делу, шло без сучка и задоринки. Лишь изредка следователь очень корректно напоминает: «Вы говорите не всю правду».И тут же подследственный выдает еще несколько страниц разоблачительного и самобичующего текста.

Маршал

Тухачевского арестовали 22 мая в Куйбышеве, куда он только что прибыл из Москвы на должность командующего войсками Приволжского военного округа. При обыске были изъяты ордена, маузер, ружье, семь шашек, стереотруба, бинокль.

И сразу после этого в деле следует собственноручное заявление Тухачевского, адресованное капитану госбезопасности Ушакову: «Мне были даны очные ставки с Примаковым, Путна, и Фельдманом, которые обвиняют меня как руководителя антисоветского военно-троцкистского заговора. Прошу представить мне еще пару показаний других участников этого заговора, которые также обвиняют меня. Обязуюсь дать чистосердечные показания без малейшего утаивания чего-либо из своей вины в этом деле, а равно из вины других лиц заговора».

Заявление датировано 26 мая, четвертым днем после ареста. Этой же датой помечены еще два документа, тоже собственноручно исполненных — заявление наркому внутренних дел Ежову. Вот что в заявлении Ежову: «Будучи арестован 22 мая, прибыв в Москву 24, впервые был допрошен 25-го и сегодня, 26 мая, заявляю, что признаю наличие антисоветского заговора и то, что я был во главе его. Обязуюсь самостоятельно изложить следствию все касающиеся заговора, не утаивая никого из его участников, ни одного факта и документа. Основание заговора относится к 1932 году. Участие в нем принимали: Фельдман, Алуфузо, Примаков, Путна, и др., о чем я подробно покажу дополнительно».

Тухачевский пишет, что в 1932 г. у него были большие неудовольствия его положением в наркомате. Тогда и появилась мысль с помощью давнего своего сослуживца Фельдмана, возглавлявшего в наркомате кадровую работу, отобрать группу лиц высшего комсостава, которая могла бы обеспечить большее влияние его, Тухачевского, в армии.

Первоначально в этой организации троцкистского влияния не было, но в дальнейшем оно было привнесено Путна и Примаковым, которые бывали за границей, где поддерживали связь с Троцким. Цель заговора — захват власти в армии. Вдохновителем его был Енукидзе, который доверял Тухачевскому и гордился им как своим выдвиженцем (Тухачевский начал службу в Красной Армии в 1918 г. в военном отделе ВЦИК, которым заведовал в то время Енукидзе). Старались вредить в области вооружений.

27 мая Тухачевский собственноручно обращается с заявлением к Ушакову, где раскаивается в том, что во вчерашних показаниях сказал не все: «Но т. к. мои преступления безмерно велики и подлы, поскольку я лично и организация, которую я возглавлял, занимались вредительством, диверсией, шпионажем и изменяли родине, я не мог встать на путь чистосердечного признания всех фактов… Прошу предоставить возможность продиктовать стенографистке, причем заверяю вас честным словом, что ни одного факта не утаю…»

Сегодня можно сказать наверняка, что обещанные Тухачевским в заявлении Ежову от 26 мая «факты и документы» в деле отсутствуют.

Невинные жертвы имеют обыкновение взывать о возмездии. Настигло оно и капитана госбезопасности Ушакова (Ушамирского) Зиновия Марковича. Он сам был в 1938 г. арестован, признался на следствии в том, что являлся агентом германских разведорганов, был приговорен к высшей мере и расстрелян.

В собственноручных показаниях, жалуясь на избиения, Ушаков писал, что он сдался физически, т. к. не выносил не только побоев, но и напоминания о них. Далее я цитирую: «Можно смело сказать, что при таких избиениях волевые качества человека, как бы они ни были велики, не могут служить иммунитетом от физического бессилия, за исключением, быть может, отдельных редких экземпляров людей… Мне казалось ранее, что ни при каких обстоятельствах я бы не давал ложных показаний, а вот вынудили меня… Мне самому приходилось бить в Лефортовской врагов партии и Советской власти, но у меня не было никогда такого представления об испытываемых муках и чувствах».

Далее Ушаков писал с гордостью, что он выбил из Фельдмана показание о военном заговоре, на основании которого 21 или 22 мая состоялось решение ЦК об аресте Тухачевского и ряда других. Рассказывая и дальше о своих «заслугах», Ушаков похвастался, что даже в день процесса, рано утром, он отобрал от Тухачевского дополнительное показание об Апанасенко и некоторых других. Когда арестованные Аронштам и Фишман ничего не рассказали другим следователям, Ушаков попросил передать их ему и уже на следующий день имел то, чего добивался.

Применялись изощренные методы не только физического, но и морального воздействия на арестованных. В протоколе допроса в качестве свидетеля бывшего работника особого отдела Вула А. М. от 2 июля 1956 г. есть такая подробность. «Лично я, — показал свидетель, — видел Тухачевского в коридоре дома 2, когда его вели на допрос к Леплевскому. Одет он был в прекрасный серый штатский костюм, а поверх него был надет арестантский армяк из шинельного сукна, а на ногах лапти. Как я понял, такой костюм на Тухачевского был надет, чтобы унизить его».

Суд

Заседание Специального судебного Присутствия Верховного Суда СССР, состоялось 11 июня 1937 г. Председательствовал армвоенюрист В. В. Ульрих.

Подсудимым разъяснили, что дело слушается в порядке, установленном законом от 1 декабря 1934 г. Это означало, что участие защитника в судебном процессе исключается, приговор окончательный и обжалованию не подлежит.

Стенограмма содержала всего несколько страниц, свидетельствовавших о примитивности разбирательства, хотя обвинения были многочисленными и тяжкими. Тот факт, что «процесс» длился один день, говорил сам за себя. Пересказывать все содержание стенограммы нет необходимости. Чтобы лучше представить себе, какие показания давали подсудимые, мы их сгруппировали. И вот что получилось.

Тухачевский прежде всего заявил: «У меня была горячая любовь к Красной Армии, горячая любовь к отечеству, которое с гражданской войны защищал… Что касается встреч, бесед с представителями немецкого генерального штаба, их военного атташе в СССР, то они носили официальный характер, происходили на маневрах, приемах. Немцам показывалась наша военная техника, они имели возможность наблюдать за изменениями, происходящими в организации войск, их оснащении. До прихода Гитлера к власти наши отношения с Германией были взаимно заинтересованные».

Аналогичные показания об отношении к Родине дали Уборевич, Корк, Фельдман, Якир, Путна. Якир сообщил, что учился в 1929 г. в академии генерального штаба Германии, читал там лекции о Красной Армии, а Корк некоторое время исполнял обязанности военного атташе в Германии.

Разделяли ли подсудимые взгляды лидеров троцкизма, правых оппортунистов, их платформы? На этот вопрос Тухачевский ответил: «Я всегда, во всех случаях выступал против Троцкого, точно так же выступал против правых».