Заслуженный гамаковод России

«Не обижайтесь, ребята: я же пошутил. Зато взгляните сюда: тут у нас такие деликатесы, что просто пальчики оближете!» – Он отбросил крышку коробки в сторону, и сразу же на нас повеяло столь пряным и тонким ароматом, что все мы сгрудились вокруг, и местному предводителю стоило большого труда успокоить нас и привести в приемлемое состояние. – «Тише, тише: могу вас понять. Никогда такой колбаски не пробовали? Штучку потом можете взять, но не больше: редкость, знаете ли». – Он тщательно прикрыл крышку – стараясь не вводить нас больше в искушение – и полез на второй ярус: заставленный так, что обычной средней крысе тяжеловато было пробираться среди сплошных нагромождений и завалов.

Пока Зверь не смотрел на нас, мы с Толстяком перемигнулись: такая мысль, разумеется, не могла обойти его стороной, и он несколько отстал; далеко не сразу хозяин заметил его отсутствие, выразив сразу недовольство и возмущение. – «А что же ваш приятель-то: задерживается?» – «Но ты же сам видел: тяжело ему по этим горкам лазить. Да сейчас он будет: не волнуйся». – Я подбежал к краю и заглянул вниз: Толстяк старательно закапывал добычу в горке мусора, и я дал ему сигнал, чтобы он поторопился, не испытывая больше терпение подозрительного хозяина.

«Ну ладно: далеко мы не будем углубляться; здесь одно из традиционных блюд: сосиски и сардельки. Попробовать не желаете?» – Мы согласно закивали, и он отыскал в одном из ящиков уже вскрытую упаковку и показал нам. – «Одной на всех хватит?» – Мы снова кивнули: вдвоём с Длинным мы раскромсали её на четыре части, и пока хозяин расписывал дополнительные прелести и достоинства хранилища и содержащихся в нём продуктов, мы с удовольствием подкрепили силы едой более основательной, чем то, что мы пробовали до того.

«Ну как: все готовы? Тогда идём дальше». – С набитыми животами мы стали медленнее и неповоротливее, и ему пришлось ждать, пока мы преодолеем дистанцию между вторым и третьим ярусом; к счастью, здесь имелось много свободного пространства, и с гораздо большими удобствами мы разместились на весьма уже почтительной высоте, изучая коробки необычной формы и содержания.

«А тут у нас почти сплошная экзотика: и не каждой крысе ещё понравится то, что находится в некоторых коробках. Это для гурманов». – Он сладостно улыбнулся, похоже, имея в виду себя самого. – «Идём дальше?» – «Нет: а если попробовать?» – «Как хотите: желание гостей для нас священно. Возьмите хотя бы вот это». – Он ткнул носом в пакет, уже надкушенный и полный гранул, похожих на крупных личинок. – «Называется устрицами. И кое-чему весьма и весьма способствует». – Он ухмыльнулся и отошёл в сторону, давая нам дорогу; пока мы разгрызали непонятные на вид и вкус личинки, я тихо подошёл к Толстяку. – «Для чего это: знаешь?» – «Говорят: любовным играм способствует. Но пробовать раньше не доводилось: какие-то они всё-таки противные». – Он с трудом догрыз свою порцию. – «Экзотика она и есть экзотика».

«Ну как, ребята: челюсти не устали? От такой-то работы можно даже и заворот кишок получить: если вовремя не остановишься!» – «Да ничего: и не такое ещё бывало». – «Ладно, ребята: поберегу я вас всё-таки. На следующем ярусе – можно сказать – весьма любимая всеми еда, но вы её и в другом месте найдёте: сушки, баранки и прочее. Так что предлагаю перейти на последний ряд: там тоже найдётся кое-что интересное». – Мы молча кивнули и начали спуск: уже порядочно отяжелевшие и уставшие и от еды, и от явно затянувшейся экскурсии.

Оказавшись рядом с Толстяком я перебросился с ним парой фраз: он успел-таки стянуть две колбаски – что выглядело вполне достаточной и внушительной добычей – и экспедицию можно было счесть удавшейся. Только по настоянию хозяина мы пошли на третий круг: очень уж любезно он раскрывал нам богатства и демонстрировал возможности, как будто мы не являлись для него конкурентами и он был нам чем-то обязан.

«А теперь, ребята, готовьтесь: тут у нас кое-что весьма необычное!» – Он зарылся в большую упаковку – так что оттуда торчал один голый хвост – и показался с несколькими крупными зёрнами в зубах. – «Погрызите-ка. Но они крепкие». – Приличных усилий стоило даже мне такое занятие: вкус же у зёрен оказался терпкий и весьма горький. – «Называется кофе. И очень хорошо взбадривает: во всех смыслах. Но лучше не перебирать много: а то потом как заводные будете бегать». – Мы с благодарностью кивнули и полезли за ним дальше.

Однако этажом выше нас ждали предметы совсем уж не представлявшие интереса: огромные бутылки – в две крысы длиной – загромождали пыльное серое пространство, и нам пришлось лезть ещё выше: где были сложены пакеты знакомой формы и наружности.

«Ну а здесь, друзья, все мы можем вспомнить, что когда-то давно жили в полях и собирали зёрна – в том числе, разумеется, и такие – и при появлении ностальгических воспоминаний, когда надоедают деликатесы и изыски, и все прочие достижения цивилизации – то мы поднимаемся именно сюда!» – Без его напоминаний мы расползлись по полке, пробуя рассыпанные повсюду зёрна: как действительно это было приятно – после предыдущего слегка закусить самой естественной и привычной нам пищей! однако не стоило излишне увлекаться, и я наконец решил взять власть на себя.

«Выше, я надеюсь, нет ничего особо интересного?» – «Да как сказать: для кого-то может и найдётся». – «Извини, Зверь: но мы очень устали. И домой нам пора». – «Как же домой-то! А в гости?!» – «Нет, спасибо: нас ведь ждут, беспокоятся. И до рассвета уже совсем недалеко: ты ведь не хочешь, чтобы мы – на обратном пути – попали в лапы какой-нибудь кошке или были раздавлены? Давай уж в другой раз: но тогда точно, и не сомневайся!» – Соратники были полностью на моей стороне: кивнув на прощание они уже начали спускаться, устало передвигая лапами и не обращая внимания на разочарованного и обманувшегося хозяина, всё ещё надеявшегося на благоприятный ответ.

Однако когда я тоже – вслед за Длинным – полез вниз по стойкам и перекладинам, Зверь принял отказ и смирился: он устало улёгся на полке и зевнул. – «Ладно: идите уж». – «Прощай: и спасибо за экскурсию!» – Спускаясь, я следил за обстановкой: не исключалась коварная западня – как следствие нашего отказа – но когда мы оказались внизу и отправились за колбасками, то даже и там всё прошло благополучно: мы взяли по штуке и кружным путём – обходя продолжавших пиршество хозяев – двинулись к норе, приведшей нас в это царство пищи и разгула: мечту любой уважающей себя крысы.

Хотя и нелегко было с нашим грузом протискиваться и ползти по длинной системе ходов и коридоров, но мы безошибочно находили нужные ответвления и повороты, уверенно приближаясь к дому. До рассвета оставалось немного, и наши конкуренты – если они и потеряли всяческую боязнь – должны были также находиться на дороге домой. До выхода из здания мы так и не встретили больше никого: труп лежал в том же месте, явно никем не обнаруженный, и уже спокойно и уверенно мы выбрались на улицу.

Груз заметно мешал нам: мы тащили колбаски в зубах и не имели возможности общаться; Толстяк же явно сознательно избегал меня: он не забыл, похоже, нашего разговора, и мог теперь дуться за нанесённое оскорбление. Однако он сам был виноват: слишком уж сильно разочаровал он меня, выявив истинные мотивы поведения: получается, он легкомысленно и несерьёзно относился к нашим беседам, считая их обычным трёпом и развлечением. К сожалению, мне не удалось переговорить с Длинным: возможно, у него сложилось иное отношение; но сейчас всё внимание мы уделяли окружающей местности – и не стоило отвлекаться на вещи необязательные и требующие специальной обстановки.

На полпути – уже ближе к дому – нам пришлось переждать: одна за другой несколько машин пересекли дорогу перед нами; однако дальше опасности больше не возникали из сереющего пространства вокруг нас, и вполне благополучно мы добрались до высотки, где начиналась уже наша территория.

Я бежал вторым – вслед за Длинным – и не сразу понял причину заминки: потом только я увидел несколько тёмных силуэтов, выстроившихся у нас на дороге: Длинный уже спорил с кем-то – то ли не дававшим дорогу, то ли наоборот – старавшимся избавиться от него; и только подбежав вплотную я понял наконец ситуацию: Ушастый и Крикун устроили-таки мне западню, реализовав угрозу, о которой говорил Толстяк.