Заставь меня влюбиться. Влюбляться лучше всего под музыку
Шрифт:
– Вчера парень, который провожал меня до дома… Он… в общем, поцеловал меня. Или я его. Не знаю, как так вышло.
– А как же мой брат? – Усмехнулась я, зная, что в каждой шутке есть доля правды. – Как же эта боевая макака, с которой вы уже полгода переглядываетесь, словно осужденные на пожизненный срок из соседних камер?
– Даже не знаю, когда это я успела превратиться в шлюшку? Вряд ли у меня что-то с Пашкой получится, слишком долго была одна. Поэтому и налетела вчера я на этого провожатого, как голодная белка на орехи. Целовалась, как в последний раз, честно.
– Да ты развратница, фу.
– Мне ужасно стыдно, поверь. Теперь этот тип с утра названивает, а я трубки не беру: нервничаю, ем и ненавижу себя. Так что у меня теперь гамбургерная диета и детокс на чебуреках, мое плоскожопие от природы скоро обрастет толстым слоем жира.
– Да уж. – Покачала головой я.
– А еще я сегодня в салоне волосы высветлила. – Анька сняла капюшон, в дверном проеме мелькнула ее светлая макушка. – Не знаю, зачем мне это нужно было, но легче не стало.
– Ну, ты даешь, мать. – Я приподнялась с подушки, разглядывая стог сена на голове подруги. В принципе, ничего удивительного: Солнцева – экспериментатор, и меня всегда поражали мотивы ею содеянного.
– А ты как? – Она улыбнулась. – Упорхнула вчера с хозяйским сынком – вся такая серьезная, нахмуренная.
– Все нормально.
– И это все?
– Да.
– А что было-то? Я ведь о твоем счастье пекусь, переживаю. Пошла на свидание, не накрасилась, не приоделась – прям Дева Мария! По нему же сразу видно, что привыкший, чтоб девки сами на шею прыгали. Красивый, состоятельный, холостой, а она вырядилась в свитер и джинсы с ним на свидание. Тьфуй!
– Ох, Ань… Так я накрасилась, а он сам меня и умыл.
– Чего-о?
– Правда. Он, вообще, какой-то странный – приходится все время быть настороже. Жду подвоха, не могу расслабиться. Слишком милый, слишком заботливый: судьба не может сделать мне такой подарок. Видимо, очень хочется ему выиграть спор. Наиграется и бросит, вот увидишь.
– А что вчера-то было?
И я рассказала Аньке все подробно и обстоятельно, а она охала так громко, что несколько раз из своей комнаты выглядывала мама: качала головой, глядя на развалившуюся на полу в коридоре Солнцеву, и закрывала обратно дверь.
– А у Пашки это неизлечимо, по ходу. – Заключила подруга, вставая и отряхиваясь.
– Вот именно. Так что подумай сто раз, нужен ли тебе такой неуправляемый, отбитый на всю башку экземпляр.
– Пожалуй, нам было бы не скучно. Ой, – голос Ани вдруг прервался. Послышался щелчок замка, затем звук открываемой двери. – А вот и Рэмбо вернулся. Первая кровь!
– Ох, ты ж, – это уже голос брата. – Уснула головой в ведре с перекисью?
– Иди, знаешь куда. – Дерзко ответила Солнце и заглянула ко мне. – Маш, я пойду, мне пора. Позвоню завтра. – Махнула на прощанье и скрылась.
В коридоре послышалась возня. Видимо, этим двоим было тяжело разойтись в прихожей, не передушив друг друга. Пашка был не в духе, а, значит, обмен любезностями на сегодня был окончен.
Я сползла по подушке и накрылась одеялом, оставив одни лишь глаза. Отвернулась к окну, бросила
взгляд на телефон. Тишина.– Маш, – Суриков стоял в дверном проеме. Не дождавшись ответа, он снова позвал. – Ма-а-аш…
Голос звучал виновато и расстроено, братец топтался в проходе, подбирая слова.
– Я ведь хотел, как лучше. Чтобы у тебя было все самое…
– Уходи. – Собрав последние силы, я запустила в него тапком-зеброй. – Уходи, понял?! И не разговаривай со мной больше! Никогда!
Меня затрясло от обиды. От всего, что навалилось на меня в раз. От жестокого поведения брата, из-за болезни и потому, что Дима не писал и не звонил.
– Я…
– Вали!
Пашка выпустил из рук перехваченный в полете тапок и прикрыл за собой дверь. Через минуту из его комнаты уже послышалось заунывное треньканье. Я смотрела на темный экран мобильника и ждала.
Ждала. Ждала.
Тишина. Ни словечка. Никаких признаков жизни. «Ну, и черт с тобой! Провались!»
– Да хватит уже мучать гитару! Достал! – Я запустила вторым тапком в дверь, щелкнула выключателем ночника и закрыла глаза.
Предстояло еще поворочаться несколько часов, чтобы уснуть.
Извержение вулкана. Жутко непонятная хрень.
Мне снился громадный конус, растущий из земли и выплевывающий на ее же поверхность раскаленные обломки, пепел и магму, тут же становящуюся раскаленной вязкой лавой. Клубы дыма, наполняющие легкие, и раскаты грома, угрожающие взорвать небо.
Я подскочила на кровати и прислонила руку ко лбу: нет, температуры уже не было. Хотя мое тело и лежало на влажных от собственного пота простынях, жар определенно спал. Тогда к чему были эти кошмары?
Откинув одеяло, я приподнялась. Глаза сегодня видели гораздо лучше, хоть и продолжали слезиться. А вот кожа зудела – везде. Я провела ладонями по лицу. Все в порядке. На шее тоже пока не было волдырей. Облегченно выдохнув, я бросила взгляд на телефон – нажала на экран: по-прежнему глухо. Никто не звонил, не писал.
Вот и все.
Татуированный слился быстрее, чем можно было ожидать.
Странный, отвратительный шум в ушах повторился. Нет, скорее это был даже грохот. Я же проснулась, открыла глаза, так почему вулкан из моего сна все продолжал извергаться? Зевнув, я прислушалась. Этот шум определенно шел с улицы – наверное, мусоровоз, только эта железная махина могла передвигаться по двору с таким страшным рокотом. Я потянулась, выгнув спину, дав каждой затекшей мышце насладиться приятным тянущим покалыванием, и стряхнула, наконец, с себя остатки сна.
Любимый пижамный костюм в горошек нашелся на верхней полке комода. Натянув его на себя, я лениво разглядывала зудящие прыщики на ногах и на животе. Бросила взгляд в зеркало: ого! Да мною можно было детишек пугать. Адский клоун – а глаза-то, глаза! Их почти не видно, заплыли.
Скрутив волосы в кривую култышку на самой макушке, я подошла к окну. Громыхание никак не прекращалось и даже усиливалось, и мне захотелось выяснить, какой чудак с утра пораньше взрывает тишину громким уханьем и бабаханьем.