Заставлю вспомнить Русь...

— Этого не знаю, спафарий. Я всего лишь сообщил то, что обнаружил мой разъезд и видел я сам.

Василий вскочил с кресла, отшвырнул в сторону плащ. Шагнул к стене, на которой висели его оружие и доспехи.

— Подожди меня у шатра. И прикажи заодно подать моего коня. Я хочу всё видеть лично...

Осадив взмыленного скакуна у толстого граба, под которым на низком складном стульчике дремал комес Пётр, Василий что было сил ударил плетью по краю щита одного из прискакавших с ним легионеров. Разбуженный громким звоном металла, комес поднял голову, взглянул на спафария осоловелыми, ничего не выражавшими глазами.

— Где русы? — крикнул Василий, наклоняясь с седла.

Пётр торопливо протёр глаза, вскочил со стульчика. Часто затряс головой, прогоняя из неё сонную одурь.

— Где русы? — переспросил он. — На горе, спафарий.

— Ты уверен? — прищурился Василий.

— Им негде больше быть, — уверенно заявил Пётр. — Мои легионеры перекрыли все лазейки. Если прикажешь, спафарий, мы сейчас же атакуем варваров крупными силами и уничтожим до единого.

— Именно это я приказываю сделать. Причём немедленно, при мне.

— Повинуюсь, спафарий, — вытянулся комес.

Начинало светать. Василий, оставаясь в седле, мог без труда наблюдать, как у подножия горы строились в прямоугольники три когорты легионеров. Как рассыпались на их флангах между камнями и по кустам прикрывавшие их лучники и пращники, как медленно двинулись впереди центурий повозки с «греческим огнём». Когда когорты под звуки флейт и мерное уханье барабанов тронулись с места, Василий и комес поехали за последней.

Вскоре за очередным поворотом горной дороги показался пересекавший её по всей ширине глубокий ров, за которым высился завал из камней и деревьев. Стрелки, опередившие атакующие когорты, которые растянулись длинной змеёй по узкой дороге, стали засыпать укрепление ливнем стрел и градом камней. Возле остановившихся повозок с «греческим огнём» захлопотала прислуга. Василий с Петром по обочине дороги пробрались в первые ряды легионеров головной центурии, спафарий пристально всмотрелся в завал.

— Прикажи не тратить напрасно огонь, — тронул он Петра за плечо. — Завал пуст.

Комес недоверчиво посмотрел на Василия:

— Пуст? Сомневаюсь. Час назад варвары отбили здесь подряд, три мои атаки.

Василий не мог упустить удобного случая задеть самолюбие подчинённого.

— Возможно... однако это было час назад. А сейчас славян нет, оказать сопротивление некому, и ты наконец-то сможешь отбить у них укрепление. Торопись, не упускай возможность одержать победу.

Никогда не отличавшийся живостью ума, комес не смог понять вложенной в слова Василия издёвки.

— Верю в твою проницательность, спафарий, — напыщенно произнёс он. — Разреши мне самому вести солдат на штурм.

Василий с жалостью посмотрел на Петра, с безразличным видом махнул рукой.

— Веди.

Спафарий наблюдал, как комес лихо осадил коня перед головной центурией, крикнул нечто воинственное легионерам, с мечом в руке во весь опор помчался на завал. Вздыбил скакуна перед краем рва, а изломанная линия стрелков, продолжая на бегу обстреливать вражеское укрепление, перемахнула через ров и в следующий миг, не встречая сопротивления, с торжествующими криками взлетела на верх завала. Василий не стал смотреть, как спешившийся комес повёл когорты по сменившей дорогу пешеходной тропе к вершине.

Съехав с обочины дороги в лес, он плотнее закутался в плащ, прикрыл глаза и так, отрешившись полностью от происходившего, замер в седле. Василий предчувствовал, что начавшийся день обещал быть насыщен событиями, и не хотел упустить ни одной минуты, которую можно было использовать для отдыха. В этом положении застал его вернувшийся с вершины горы комес Пётр. Он вновь был верхом.

— Спафарий, гора пуста. Мы не обнаружили на ней ни одного варвара.

Вид у него был такой, словно его только что вытащили из проруби. Глаза виновато метались по сторонам, левая рука мяла зажатые между пальцами поводья. Василий с нескрываемым презрением посмотрел на Петра:

— Я давно уже догадался об этом. Признаю собственную вину: почему-то решил, что ты и стратиг Иоанн научились в конце концов думать и поступать как подобает истинным полководцам. Но вы ещё не доросли до этого, вас нельзя оставлять одних ни на минуту, каждого надобно держать возле себя на привязи.

На сей раз его оскорбление достигло цели. Щёки комеса заалели, он со злостью дёрнул повод так, что жеребец взвился свечой.

— Спафарий, не мы загнали варваров на эту гору, они по собственной воле пришли на неё. Потому что задолго до появления в бухте ладей облюбовали её для предстоящего отступления, для чего заранее построили в нужных местах укрепления, сплели и сбросили в пропасть лестницы из сыромятных ремней. Пока один из нас обдумывал, уничтожить их в бою либо уморить голодом, а другой развлекал варваров ложными атаками, они спокойно спустились на дно ущелья, чего мы никак не ожидали, и ушли без помех в горы. Так что не мы устроили им ловушку, а они нам, — с явной ехидцей закончил он.

Хотя в словах комеса была изрядная доля правды, Василий привык признавать собственные ошибки лишь перед начальством, но никак не перед подчинёнными.

— Тебе было приказано непрерывно атаковать варваров, не давая им ни минуты для передышки. Если бы ты так поступил, они не оторвались бы от наседающих легионеров, поэтому часть их не смогла бы спуститься в пропасть. А если бы стратиг выслал конников вокруг горы сразу после моего приказа, его разъезды обнаружили бы беглецов на дне ущелья ещё до того, как им удалось укрыться в горах. Однако вам обоим не только не дано мыслить самостоятельно, вы не можете даже с толком исполнить уже полученные приказы.

Василий увидел, что собеседник снова открыл рот, чтобы возразить, и решил прекратить разговор. Как бы ни был комес глуп, не стоило раньше времени наживать в нём врага. Кто знает, как ещё могут обернуться события в дальнейшем, а языком в императорском дворце Пётр научился владеть намного лучше, чем умом или оружием на поле битвы.

— Хватит об этом, — примирительным тоном сказал Василий и первым улыбнулся комесу. — Просто славяне оказались немного умнее, нежели мы предполагали, и на этот раз сумели уйти от смерти. Мы же должны сделать из допущенных ошибок правильные выводы и не повторять их в дальнейшем. Теперь вели центурионам собрать легионеров и отвести в лагерь. Дай им до обеда отдыха, а вечером со стратигом приходите в мой шатёр. Мы должны сообща решить, как скорее уничтожить варваров на суше и море.

Всю обратную дорогу к лагерю Василия мучил вопрос: почему и болгарский лазутчик, и стратиг Иоанн говорили ему о десяти — одиннадцати центуриях славян, принимавших участие в событиях у бухты и на седловидной горе? Откуда именно это число, если по подсчётам самого спафария варваров должно быть вдвое больше? Правда, на берегу и в ущелье он не видел ни одной убитой или раненой вражеской лошади, не слышал, чтобы кто-либо из легионеров видел хоть одного всадника противника. Выходит, варвары ещё до боя, прекрасно зная его исход и желая сберечь коней, отправили их обратно в горы. Хорошо, пусть с лошадьми ускакало полсотни коневодов, табун для верности охраняет ещё столько же воинов, однако и в этом случае только одних встречавших должно быть не менее пяти центурий! Только встречавших!

Теперь о приплывших. Он собственными глазами насчитал двадцать восемь русских ладей, а это ещё полторы таксиархии. Так почему болгарин и стратиг настаивают на числе в десять центурий? Неужели часть славян смогла уйти в горы другим маршрутом? Но каким и когда? Почему их никто не обнаружил? Как важно ему знать истинное число врагов на берегу.

Сколько ни ломал Василий голову, он так и не смог найти приемлемый ответ. Решение пришло совсем с другой стороны. У ворот лагеря его поджидала группа конных, среди которых спафарий издали заметил друнгария. По его виду и тону, которым он приветствовал Василия, тот сразу догадался, что ничего хорошего он сейчас не услышит.