Затмение

— Мне нужен этот человек, ты же понимаешь.

— Я понимаю, что ты никогда не сможешь ему доверять, а значит, лучше держаться от него подальше.

Верный страж совершенно прав, и в любой другой ситуации я бы с ним безоговорочно согласилась, но только не сейчас. Беспризорники хороши, когда речь идет о базарных слухах и мелком шпионаже, но в моей шахматной партии интриги высшего порядка: заговоры, шантаж, кровосмешение, похищения и подкупы, государственная переписка и записочки королевы своим любовникам, имена фавориток короля и даже даты их «красных дней». Вся эта грязная игра, которую возглавляет великий герцог Росс. Он тот еще шулер, и я собираюсь подготовить свою собственную колоду крапленых карт. У мошенников невозможно выиграть честным способом.

— Ты собираешься пойти? — обреченно спрашивает Грим.

— Конечно, я собираюсь пойти. И собираюсь купить этого парня в свою коллекцию.

Зверь Шагарата? Пфффф. Просто детские страшилки.

— Ты должна быть благоразумной, — уговаривает Грим, следуя за мной по пятом по лестнице, а потом без заминки проскальзывает в спальню. — Мы не знаем, что нужно этому парню. Думаешь, только деньги? Дэш, ты не можешь быть такой беспечной, когда за твою голову назначена награда.

Я поворачиваюсь и демонстративно начинаю расстегивать крючки на вороте домашнего платья — и Грим с ругательствами отворачивается. Хватаю со стола колокольчик и энергично звоню так, что уши закладывает. То, что нужно, чтобы мы оба успокоились. Знаю, что Грим волнуется и делает то, что должен делать преданный страж, и в моей жизни было множество живых доказательств его правоты. Точнее, мертвых доказательств, и это лишь тех, кого мне случайно удалось увидеть. Но дело в том, что иногда нужно рисковать. Потому что в играх за власть самые осторожные всегда позади. Жизнь на островах была почти беззаботной, там не было людей, которые перевернули мое прошлое с ног на голову, там не было ни шахматной доски, ни фигурок, которые могли бы стать моей армией.

Здесь все иначе. Здесь мне нужно выбирать, кем и как играть. И кому, как не мне, знать, что армия из одних только праведников не способна на дерзкую победу. А именно такая — мой единственный шанс выиграть.

— Грим, я все равно пойду на встречу, — говорю твердо и уверено. — И буду благодарна, если ты пойдешь со мной.

Он лишь обреченно кивает и выходит, уступая дорогу служанке.

Для встречи с Блайтом я одеваюсь сдержано и строго: черные брюки из толстой шерсти, простая светлая сорочка, камзол с простыми пуговицами. Волосы убираю под треуголку с одним единственным красным пером. Этот парень невероятно хорош собой и что-то внутри меня отзывчиво реагирует на его прикосновения, но играть по его правилам я не буду. И дразнить намеками тем более.

Прогулка верхом по городу немного расслабляет. Я сижу в высоком дорогом седле на мужской манер, и всюду, где появляюсь, вызываю живой интерес: знатная дама, да еще и в брюках, так неприлично сидит верхом на коне. Просто чудо, что всех инквизиторов в наше время сожгли на их же кострах поборники новой веры — Мать, согласно догматам «Стослова», не терпит надругательства над себе подобными.

Приходится то и дело спрашивать дорогу, потому что за время моего отсутствия город сильно изменился. Грим едет рядом и держится настороже, наверняка готовый к тому, что даже согбенная старуха-беспризорница, которая чуть не бросается в ноги моей лошади, упрашивая меня подать хоть медяк, может перерезать мне горло.

— Не нравится мне, даже в такое время здесь много народа, — озвучивает подозрения Грим.

— Ночная жизнь столицы куда интереснее происходящего днем, — отвечаю я.

Но все равно оказываюсь не готова к тому, что «Бархатная Маска» окажется… борделем. И стоны из окон на верхних этажах слышны даже на улицу. Я мигом краснею: и от стыда за чужую разнузданность, и от негодования, что меня, герцогиню Аберкорн, пригласили в такое место, да еще и ночью!

Мысленно посыпаю белобрысую голову «шутника» отборными проклятиями и даже успеваю развернуть лошадь, но знакомый голос откуда-то сверху останавливает меня.

— Это место слишком непристойно для Сладенькой Герцогини?

Он не дает мне шанса ответить: слышу приглушенный шлепок, как будто что-то упало на землю, а потом, откуда ни возьмись, Блайт вырастает прямо перед моей лошадью и берет ее под уздцы. Он что — вот так запросто спрыгнул со второго этажа?!

— Только приехала — и уже бежать. Ну и как вести дела с такой чистоплюйкой?

— То есть это была проверка? — прищуриваюсь я.

— Вроде того, — качает головой он и делает шаг вперед, становясь так, чтобы свободно и совершенно без стеснения поглаживать мое колено. Попытки лягнуть в ответ носком сапога вызывают лишь сочувствующий смешок. — Хватит быть такой недотрогой, сладенькая. Поверь, если бы я хотел тебя трахнуть, уже бы сделал это, и ты бы просила еще. А это всего лишь знак внимания хорошенькой женщине — и ничего более. Я не путаю деловые отношения с личными.

Как ему дается одним махом, даже без усилий, вывести меня из себя? Воображение живо рисует приятные глазу картинные его расцарапанного лица. Пока придется утешиться этим.

— Все в порядке, псина, — не поворачивая головы, говорит Блайт в сторону Грима. — Я не обижу ее, даю честное слово. И последний бесплатный совет: не хватайся за клинок в подобных местах. Здесь, конечно, нет мастеров фехтования, но вдесятером местные дворняги сожрут любого.

Я перекидываю ногу через седло — и Блайт обхватывает меня за талию, помогая спешиться. Мгновение мы стоим так близко, что я успеваю оценить и его высокий — даже для местного — рост, и крепкое худощавое сложение, и то, что он гладко выбрит. Рубашка под кожаной курткой белоснежная, но на вороте остался след от женского напомаженного рта.

И все наваждение как рукой снимает. Триедины, я чуть было всерьез не заинтересовалась обычным повесой.

Он явно чувствует перемену в моем настроении, потому что разжимает пальцы и, позерски откланиваясь, предлагает зайти внутрь.

— И кому принадлежит этот рассадник порока? — спрашиваю с выразительной насмешкой. — Хочу знать, кому прислать благодарственное письмо за слухи, которые завтра подадут к первому блюду в каждом кабаке.

— Мне. — Блайт идет сзади и шепчет эти слова прямо мне на ухо. Губы прикасаются к коже, и я совершенно уверена, что он делает это нарочно. — Как и все бордели в столице. Самый прибыльный бизнес, между прочим.

— Торговать человеческой похотью? — морщусь я.

— Помогать людям расслабляться, — переиначивает он.

— Играть на чужих низменных слабостях, — не уступаю я.

— Дарить людям счастье плотской любви. Но, конечно, откуда об этом знать сладкой невинной Герцогине.

Никогда в жизни мне не было так стыдно. Никогда еще не приходилось вкладывать столько усилий в каждый шаг. И не ответить. Я понимаю, какую игру он затеял. Хочет вывести меня из себя, расшатать лодку и заставить думать только о том, как бы не вывалиться за борт. Но у него ничего не получится.

— Дальше, сладенькая, — говорит Блайт, жестом предлагая следовать вглубь заведения.

Я нарочно не смотрю по сторонам. Мне все равно, что тут происходит, я пришла не для того, чтобы собственными глазами увидеть рассадник продажной любви. Но стоны сверху раздражают и заставляют нервничать. Интересно, каким образом девочки ублажали только что своего хозяина? Помятым он не выглядит, и рубашка зашнурована аккуратно. Явно не одевался наспех, так что…

Я глотаю возмущенный вздох и проскальзываю за полог, который Блайт отводит в сторону.

Здесь небольшая, но уютна комната: пушистые ковры, большие подушки для сиденья, резные столики на коротких ножках. Центральный сервирован всякими угощениями: фрукты, сладости, графин с темно-красным вином, серебряные кубки. Дорого, роскошно и изыскано. Совсем, как в доме старого герцога.

— Подумал, тебе будет уютнее находиться в знакомой обстановке, — говорит Блайт, пока Грим со знанием дела идет по кругу вдоль стен.

На самом деле это просто уловка, а никакое не гостеприимство. В знакомой обстановке человек быстрее расслабится и потеряет бдительность. Старый, как мир, фокус.