Затворник

Вперед вышел рослый пожилой человек с бритым подбородком и седыми усами, свисавшими чуть ли не ключиц. Навстречу ему, остановив отряд, направился Сотьер.

– Это кто, жители здешние?
– спросил Хвостворту, отерев пот со лба. От долгой ходьбы и от весеннего солнца - так он подумал - под курткой у него был настоящая баня.

– Да.
– сказала Кувалда - Вот этот усатый, это староста деревни, что чуть выше по реке. Должно быть, их сестрица прислала нас встретить.

– А здесь, как будто, весна раньше наступает?
– спросил Хвост - Лето, я бы сказал.

– Тут зимы и не бывает. Тут всегда лето.
– сказала воительница.

– Совсем?
– изумился Хвост.

– Вообще совсем не бывает.

Сотьер со старостой обнялись, и о чем-то коротко перемолвились. Потом старшина бенахов повернулся к своим людям, и прокричал:

– Раненных сажайте на телеги - и всем отдыхать! Старшины ко мне на два слова!
– и сам ушел с незнакомцем к его костру.

Подводы стояли тут же - пять колесных повозок, каждая запряженная парой невысоких плотных лошадок. На телеги погрузили раненных и больных, с ними вместе рассадили бывших турьянских рабов. Один старшина сел рядом с возницей головной повозки, и телеги укатили прочь, вверх по укатанной дороге.

– Их куда повезли?
– спросил Хвост.

– К сестре. Она их лечит начнет. А мы пока тут побудем. До ее дома больше дня пути, и все в гору. Так что пока здесь передохнем.

То же объявил и Валтоэр, вернувшись от воеводы:

– Сейчас тут передохнем, а завтра с утра пойдем в гору.

Матьянторцы бросали на траву пожитки, оружие и теплую одежду, и сами валились с ног, растягиваясь по земле, точно коты. Кувалда расстелила по плащ и сверху сложила свой арсенал: ремни с мечем и кинжалом, щит, секиру, сулицы в колчане, дубинку, шлем. Туда же бросила короткий кожаный панцирь, обшитый железными бляхами, который до сих пор был у нее под полушубком.

– Раздевайся смело, - сказала она Хвосту - хоть до подштанников. Простудиться не бойся! Тут круглый год тепло!

Хвостворту снял с себя и бросил на землю пропотевшую малицу. Скинул чеботы и пимы - словно освободил ноги, много дней зажатые в тисках!

– О-о-о-о-о...
– протянул он, разминая закочерыженные пятки, а ступив на землю, удивился оттого, какая она была теплая.

– Что это?
– спросил он, и даже, присев, пощупал землю руками.

Кувалда в ответ засмеялась, а развалившийся рядом на траве Валтоэр, сказал:

– Земля здесь горячая, точно! Видишь, облака из-под гор поднимаются - это кипящие ключи бьют! Пар такой идет, что сруб над ним ставят - вот тебе и баня готова, огнем не надо топить! И это еще те, что похолоднее! А в самых горячих еду варят над паром!

– Чудеса!
– сказал Хвост, и растянулся во весь рост, раскидав в стороны руки и ноги, чтобы в полной мере эти чудеса почувствовать.

Тем временем был готов обед. Местные расстелили по траве длинные полотна, и накрывали на них, как на столы: В высоких мисках - вареную репу и картошку в кожуре, в широких и плоских - срезанные с туш пласты мяса с шипящим жиром. Расставили кринки с маслом, творогом, сметаной и медом, разложили головы сыра, хлеб, яблоки и груши горками. В глиняных жбанах - воду и морс из какой-то ягоды, какого Хвостворту не пробовал в других местах.

Сотьер приказал всем обедать, и Хвостворту не стал уточнять, относится ли к нему этот общий приказ. Он сел, куда упал, и стал было ждать, что начальник отряда первым преломит хлеб, и первым попробует пищу, как это положено в добром застолье. Однако никакого порядка здесь не было: каждый матьянторец, едва подойдя к "скатерти" садился и начинал есть. Хвосту это показалось неправильно. В походе, где, порой, даже сгрызть на ходу кусок сухаря - и то счастье, там дело другое. Здесь же было и время и место для трапезы чин-по чину. "Но - решил дубравец - у них обычай свой. Не мне их учить!" Тем более, что еда сейчас отвлекала его от всех прочих мыслей и любых ритуалов.

А какое пиршество это было, после стольких-то дней голодных и тягостных скитаний! Хвост ел так, словно семь лет не имел крошки во рту, и еще на семь лет вперед хотел набить живот! Он мазал на шмат пшеничного хлеба масло - слоем толщиной в два пальца, сверху поливал прозрачным золотым медом, и запихивал в рот столько, что едва мог разжевать. Зачерпывал из горшка полную, с горкой, ложку сметаны, нахлобучивал ее на картофелину, и отправлял туда же - никогда еще Хвост не жалел, что не может растянуть на целую ладонь! А мясо... Мясо было такое сочное, нежное и жирное, словно прямиком с небесных пастбищ... Свиной жир, сметана и мед смешались у Хвоста на бороде и усах в одну липкую кашку, когда он понял: места в брюхе у него не осталось ни на кусочек, а половину кушаний он даже не попробовал...

Хвостворту раздулся как шар на тоненьких ножках. От малейшего движения он чувствовал резь в животе, однако же нашел в себе дотянуться до горшка с водой и хорошенько оттереть с бороды объедки. После Хвостворту не без труда поднялся во весь рост, и повернувшись в сторону хозяев, поклонился в ноги.

– За угощение хозяевам - почет и благодарность!
– сказал он.

По рядам бенахов пробежал хохоток. Местные переглянулись с веселым удивлением, а длинноусый староста рассмеялся, встал против Хвоста и поклонился ему в ответ, неуклюже повторяя движения гостя. Потом он подошел к дубравцу, и похлопывая его по плечам. Сказал во всеуслышание:

– Угощайтесь на здоровье! Угощайтесь - вы наши гости!

Когда весь отряд набил животы, то хозяева сложили остатки еды в корзины, и попрощавшись, ушли в свое селение. Шатры оставили стоять - их нарочно приготовили здесь для матьянторцев. Староста напоследок еще раз обнялся с Сотьером, и объявил:

– Если что будет надо - присылайте прямо ко мне! Где найти меня - знаете!

Отряд расположился на отдых. Часовых не выставляли.

– Неплохо здесь гостей встречают!
– сказал Хвост.
– У нас не во всякий праздник такой пир!

– Да.
– ответила Кувалда - Здесь люди сытно живут, и гостей если Царица впускает, то уж привечают - будь здоров! Здесь земля плодородная, зимы-осени нет, урожай в год собирают по три раза. Всякие беды Царица отводит своей властью. Ни голода, ни поветрий не бывает! Можно если хочешь, даже жить весь год без крыши над головой, спать на земле!

Хвост лег на расстеленный по земле плащ, и почувствовал, как сквозь ткань достигает его мягкое тепло, идущее от самой земли.

– Вот жизнь-то здесь! А, Кувалда!
– сказал он, потягиваясь.

– Жизнь здесь сладкая.
– подтвердила баба-конь.

Едва Хвост лег, как его снова непреодолимо потянуло в сон. От самой мысли, что после всех мыканий последних дней (да и последних месяцев) можно, ни о чем не заботясь, лежать на травке; да лежать в таком месте, где даже костров не надо зажигать а греться прямо от земли, где кормят всякого гостя как князя, и где ни с какой стороны не надо остерегаться нападения - от этого уже тело расслаблялось в блаженной неге!

"Ой, Небо!
– успел он подумать - Неужели теперь правда, все позади! Откуда же я вырвался, и куда попал!" Успел так подумать, и уснул. Сквозь сон до него донеслись последние отголоски ратайской речи, и показалось дубравцу, что он снова среди своих. Даже не среди дружины Беркута, а в совсем родном месте, может даже - у Горюченскго Городища, прилег отдохнуть, умаявшись в поле...