Затяжной поворот: история группы «Машина времени»

Саульский с Якушенко остались в растерянности, и мне тогда смеяться не очень хотелось. Было обидно. Я, ведь, уже был совсем не мальчиком …

Это смахивало на пример из недавнего прошлого, когда нам приходилось участвовать в разных смотрах. Поступает, скажем, установка: все ансамбли страны должны иметь «80 процентов песен советских композиторов в своем репертуаре» и пройти перетарификацию для дальнейшей работы. Я объясняю: «Мы не будем этого делать, не можем. Мы исполняем свою авторскую музыку». Меня вызывает гендиректор Росконцерта Владислав Степанович Ходыкин и говорит: «Я прошу, ты меня не подставляй. Вам и так делаются разные исключения, но есть какой-то предел. Вы можете для этого смотра хотя бы две песни этих советских композиторов подготовить? Две, любые. Ну, не все же у них полное говно. И я вам обещаю, вы их сейчас один раз сыграете, и забудете о них навсегда». Приходилось выкручиваться.

Одна песня считалась обязательной, вторая – на наш выбор. Первой была «День без выстрела на земле» Давида Тухманова. Мы ее сделали акапелльно, на три голоса. А со второй я придумал обратный ход. Нигде же не говорилось, что ее непременно петь надо? Можно просто сыграть. И мы из темы «Если бы парни всей земли» соорудили этакий инструментал, диксиленд. Формально все выглядело хорошо. Вот, один раз в жизни мы это и сыграли, перед пустым залом, в котором сидела комиссия из пяти человек.

До второй половины 80-х мы штурмовали ту же «Мелодию» многократно, и регулярно собирались такие вот комиссии и гигантские худсоветы, во главе с Таривердиевым и прочими и все нам рубили. Заседали-то в них те самые члены Союза композиторов, которые в ужасе понимали, что мы пришли за их деньгами. Вся страна поет не их сочинения, а какой-то самодеятельной «Машины Времени». Рапортички во всех ресторанах заполняются названиями наших песен. Это надо прекратить. Поэтому были даже доносы в ЦК об идеологической вредности творчества «МВ». А на самом деле худсоветчиков волновали только собственные «бабки» и ничего больше.

С Микаэлом Таривердиевым тебе не довелось откровенно пообщаться уже в постсоветское время?

А зачем? Мы всегда общались с Саульским и Якушенко, царство им Небесное, которые, как я говорил, воспринимали нас лояльно. Саульский был просто хороший мужик, ну и, наверное, играло роль то, что сын его когда-то выступал с нами. А Якушенко слыл продвинутым композитором, поддерживающим все передовое, но, тем не менее, он не забывал иногда нас попросить спеть и записать какую-нибудь его песенку. После всего хорошего, что он для нас делал, мы не могли ему отказать. Исполнили, например, его чудовищную вещь «Багги», блядь, страшно вспомнить…

В 80-х нам так же изредка помогала не согласованность различных ведомств. У кино был свой начальник, у радио – свой, у пластинок – свой. Они между собой не очень обменивались информацией. И из-за этого происходили забавные ситуации. Допустим, полноценный диск впрямую на «Мелодии» мы в очередной раз пробить не можем, но тут объявляют, что фильм «Душа» по зрительским сборам в Союзе попал в число рекордсменов и журнал «Кругозор» выпускает нашу гибкую пластиночку «За тех, кто в море». На «Мелодии» смотрят, ага, прецедент есть. И тут же допечатывают этих мягких пластиночек «За тех, кто море» миллионов сорок!

Сей яркий и полезный для «Машины» факт – из первой половины 80-х. Во второй же половине этого десятилетия группа, на мой взгляд, оказалась в замысловатом положении. Одни из пионеров и почти уже легенды отечественного рок-н-ролла, посреди горбачевской «оттепели», продолжали зачем-то цепляться за чуждую им, вроде бы, уходящую натуру. Что этот уничижительный экзамен в «Гнесинке» у советских композиторов, что сохранение верности эстрадному Росконцерту, когда вокруг уже во всю гремели знаковые рок-фестивали (Питер, Подольск, Черноголовка…), устраивались рок-елки, рок-панорамы, выглядели откровенным атавизмом…

Андрей Макаревич

А нас туда, на эти рок-фестивали, не очень звали. Возникла новая плеяда советских рок-музыкантов, считавших себя альтернативой всему официальному. Они появились, в принципе, чуть раньше прихода к власти Горбачева, но тогда сидели в полной жопе, а тут все эти рок-лаборатории, рок-клубы и подобные организации стали раскручиваться ужасно. Тогда же, в виде «красной волны» это явление двинулось в США и окончательно развеяло иллюзии американцев, относительно того, что есть русская рок-музыка…

Мы никогда, в общем, негативных эмоций по отношению к рок-лабораториям не испытывали. Наоборот, вспоминали свою молодость, начало 70-х, бит-клуб, эту псевдо-комсомольско-гэбэшную, но единственную структуру, под опекой которой можно было хотя бы друг друга слушать и играть без опасности, что тебя повяжут. Мы туда рвались, и нас не сразу приняли…

А у этих молодых людей середины 80-х, в массе своей, возникла уже какая-то зависть по отношению к нам, которая очень подстегивалась самиздатовскими и перестроечными журналистами. Мол, эти вот ребята из клубов и лабораторий, настоящие, истинные рокеры, а «Машина» и ей подобные – продавшиеся. Непонятно, правда, кому и за что? Помнишь историю, как от московской рок-лаборатории было написано письмо в ЦК партии? Типа, мы, молодые, прогрессивные энтузиасты рок-движения, просим отобрать аппаратуру у толстых, зажравшихся, вроде Стаса Намина и «Машины Времени», и отдать нам. То есть, люди дошли просто до элементарного «стука». И, ведь, в числе прочих, это было подписано Темой Троицким, Сашей Липницким. Я тебе хочу сказать, что мы таких вещей никогда не делали.

Когда мы были молодыми и нас по четырежды в год «закрывали», мы по 2–3 месяца сидели без работы, выдерживали эти сраные худсоветы, читали критические статьи о «Машине», у нас и мысли не возникало накатать «телегу» в партийные органы, например, на «Веселых ребят». Просто у нас головы устроены по-другому. Все чего мы, в конце концов, добились, мы добились сами. Хотите стать лучшими – становитесь. Делайте свое дело. Только не за счет других.

Гниловатое, чего уж там, письмецо от инициативной группы Московской рок-лаборатории в Отдел пропаганды и агитации МГК КПСС появилось весной 1987-го года. Среди его подписантов, помимо Троицкого и Липницкого, значились, кстати, и такие не последние рок-герои, как Петр Мамонов, Александр Ф. Скляр, Василий Шумов и даже вечный радикал Сергей Жариков из «ДК». Непосредственно о «МВ» в письме не говорилось, но в некоторых абзацах текста легко улавливались намеки на определенные коллективы и организации, к которым относилась и «Машина Времени».

Вот характерные выдержки из «лабораторного» опуса: «Много лет люди, работавшие в концертных организациях, были монопольными владельцами и хозяевами сферы популярной музыки. Существующие в этой сфере принципы взаимоотношений между администрацией концертных организаций, средствами массовой информации /радио, ТВ, пресса/ гарантировали богатым людям бесконтрольное господство и процветание. Создание лаборатории сильно подорвало это господство, ибо на сцены учреждений культуры г. Москвы вышли люди, чья творческая одаренность развивалась вне конъюнктурно-коммерческих ограничений. Рок-лаборатория вывела на официальную сцену отечественную рок-музыку – новый самобытный жанр, с которым теперь стало необходимо считаться профессионалам. Молодая музыка стала конкурентоспособной.

Кроме того, статус, полученный лабораторией в декабре 1986 г., поставил её в приблизительно равные условия по организации концертной деятельности. Для людей, являющихся «хозяевами» профессиональной рок-сцены, лаборатория стала представлять реальную угрозу их благополучию, ибо помимо всего прочего, давала возможность музыкантам самим быть хозяевами своей творческой судьбы, заинтересованно и благожелательно решала их проблемы…

…В результате чего происходит реальное «удушение» лаборатории бесконечной волокитой по открытию счета, не решению вопросов по размещению коллективов на базах, приобретению аппаратуры и т. д.».

Андрей Макаревич

Прошли годы, Троицкий признал свою вину за подпись поставленную под тем письмом, хотя дословно нашего разговора на эту тему не помню. Тёма хороший журналист, интересный, образованный парень, но, мне кажется, он всю жизнь, и особенно в то, советское время, являлся в некотором смысле рабом своего имиджа. Ему нужно было изо всех сил поддерживать свою альтернативность. Помню, я как-то случайно встретил его на концерте Лаймы Вайкуле в «России», и он очень засмущался.