Завещание красного монарха

– Пошел вон!
– Анатолий даже не обернулся. Он рассматривал масонские символы и знаки розенкрейцеров, переданные ему на днях Кротовым. Продолговатый прямоугольник означал помещение, ложу, в которой собираются "вольные каменщики", но этим же знаком до Птолемея обозначалась и вся Вселенная. "Востоком" у них называлось высшее управление, край избранных. А череп, кости и гроб - символизировали презрение к смерти, печаль об исчезновении истины. Меч - карающую казнь изменника.

Днищев за его спиной вновь присвистнул, только как-то иначе, удивленно.

– Что это?
– спросил он, ткнув пальцем в бумагу.

– Ветвь акации, - раздраженно отозвался Анатолий.
– В масонской символике она означает бессмертие.

– Так, так, так...

Сергей сразу же вспомнил название аэроклуба Гершвина, возле которого произошла автокатастрофа. Случайно ли такое совпадение? Вряд ли. Бессмертие - для избранных, смерть - гоям. Мысли закрутились в голове Днищева. То, что Гершвин причастен к аварии - он не сомневался, но его "птицеферма для пернатых", где собираются представители высших слоев общества - политики, бизнесмены, журналисты, а также проходят и военизированные учения, очевидно, вообще связана с масонской гильдией. Недаром, в беседе с майором Чернявко, Сергей окрестил этот гершвинский змеюшник Бильдербергским клубом. Очень похоже.

– Что ты там бормочешь?
– спросил Анатолий.

– Сотворяю намаз. Кстати, куда делся мой любимый вальдхунд? Почему собака не встретила меня радостным лаем? Распустились вы тут оба...

– Леры больше нет, - мрачно ответил Киреевский, помолчав. Четыре дня назад ее убили.

– Как?
– опешил Днищев.
– Что за ерунду ты несешь?

– Это не ерунда... Ты же знаешь, я всегда отпускал ее гулять, а потом она возвращалась, когда набегается, и лаяла под дверью. А в тот день... Было уже довольно поздно, а ее все нет и нет. Я решил выйти во двор и поискать ее. Открываю дверь, прямо передо мной, на пороге лежит большой куль, какой-то мешок из рогожи. Ну... я нагнулся, развязал его.

– Можешь не продолжать, - произнес Днищев.
– Ясно.

– Ее сначала отравили, а затем перерезали горло, - глухим голос отозвался Анатолий.
– Так бы она к себе никого не подпустила.

– И к тебе тоже, - добавил Сергей.
– Ты сказал об этом Кротову?

– Нет. К чему? Это мои проблемы.

– Напрасно. Тут дело не чистое. Когда старушки травят, во дворе собак - это понятно. Но они не перерезают им глотку. Это - предупреждение тебе. Ладно, разберемся. Я подарю тебе другого щенка.

– Не надо.

– Тогда - удава. Его можно кормить раз в месяц. И носить на шее, как галстук.

Днищеву хотелось немного развеселить Анатолия, развеять хмурые тучи на его лице. Но это ему не удалось.

– Пойду я, - сказал он, шагнув к окну.
– Забыл! Пожарная машина-то уже уехала. До чего же не хочется выходить, как все нормальные люди, через дверь! Ненавижу эту дурацкую привычку. Ответь мне напоследок на один вопрос, с которым я к тебе и явился: вспомни, пожалуйста. Извини, что опять возвращаюсь к больной теме. Ты сказал следователю, что успел разглядеть в кабине "КАМАЗа" двух мужчин. Но ты мог запомнить и во что они были одеты: рубашки, куртки, их цвет. Меня интересует шофер. Тогда, после шока, ты ничего этого не сообщил. Но у тебя могло отпечататься в подсознании. Прошло время, и...

– Короче, - нахмурившись, произнес Анатолий.

– Короче так: не было ли на шофере брезентовой куртки желтого цвета?

– Да-а... Припоминаю, - после некоторого молчания, ответил Киреевский.
– Кажется, да. Точно, я уверен. А откуда ты об этом...

– Так я и думал, - перебил его Днищев. Он попал в точку: "бомж", найденный в трех километрах от аварии и голова которого была расплющена в лепешку, был одет именно в такую куртку. От него либо избавились по необходимости, чтобы замести следы, либо "наказали", за то, что он не справился с порученным делом: Киреевский-то остался жив... А теперь, похоже, они вновь начали за ним охоту.

2

Перед тем как выполнить акцию возмездия, Герасимов решил - что надо сделать с рукописью Просторова, которую он так и не дочитал до конца. Слишком торопился, слишком спешил, что бы покарать подлеца, жирующего на людском горе. Возможно, прочитай он всю рукопись целиком - и поступил бы иначе, судьба бы повела его по другому пути - к Русскому Ордену. Но сейчас перед ним была самая крупная дичь на его горизонте, которую он, волею случая, должен был охранять. Сиди подобная дичь в Кремле, он и тогда бы нажал на спусковой курок, до такой степени отчаяния и ненависти был доведен. Борис из соседнего подъезда, любовник его жены, привел Герасимова к Гапониди, тот был зачислен в охрану, через несколько дней - когда подвернулся удобный случай - и произошла трагедия, всколыхнувшая общество. "Началось..." - подумали многие. Цепные псы стали убивать своих хозяев. Глядишь, и произойдет нечто подобное "албанскому варианту", где жители маленькой горной страны показали всему миру - и в первую очередь России, ее народу, - как надо поступать с грабителями и что делать?

Но прежде, чем сделать тот роковой выстрел (и получить ответную очередь из автоматического оружия от Бориса), Герасимов определил судьбу коричневых папок. Он знал, что материал представляет большую ценность и должен стать достоянием общества, но наивно полагал, что лучший способ достичь этого - передать рукопись в какую-нибудь газету. Уж там разберутся, как поступить с ней дальше. Там сидят профессионалы, это их дело. Но куда именно? В киосках и на лотках было столько самых разнообразных газет! А он совершенно не ориентировался в них. Единственное, что выписывали в его семье - был "МК", которую взахлеб читали жена и теща. Статьи из нее пересказывали и товарищи по работе. То смеясь, то плюясь. Значит - решено. Взяв с подоконника свежий номер, Герасимов бегло просмотрел его: вроде пишут правильно, хотя и не поймешь сразу. Есть какая-то гнусная хитреца, издевка, словно кто-то прячется в зеркале и корчит тебе рожки. А кому именно отправить портфель в посылке? А вот хотя бы этому... Выбрав фамилию под одной из статей, Герасимов отправился на почту, упаковал в коробку портфель с папками и написал адрес: "Газета "Московский комсомолец". Юрию Шепотникову"...

...Когда пронырливому заместителю главного редактора положили на стол посылку, он побледнел. Почему-то Шепотников сразу же решил, что внутри бомба, и с ним хотят "разобраться", как пару лет назад с Холодовым, который тоже был слишком болтлив. Он даже чувствовал, что это - наказание за "наводку" на Гершвина - в приятной беседе с тем психом из Домжура. При воспоминании о Днищеве, Шепотникова передернуло и лицо теперь пошло пятнами. Тоскливо глядя на посылку и ощущая тиканье часов в ней, замглавного боком выскользнул из своего кабинета и побежал по коридору, чуть не сбив свою молодую сотрудницу.

– Клара, вот тебе ответственное задание, - сообразил он.
– Я тороплюсь, а ты иди в мою комнату и оперативно разберись, что там за материалы мне сегодня прислали в почтовой коробке. Срочно.

Журналистка была юной, неопытной, глупой, но стремящейся к сенсационным разоблачениям. Она зарделась от счастья и поспешила в кабинет Шепотникова. Сам же он, свернув по коридору за угол, стал напряженно ждать взрыва. "Жаль дуру, надо было ее хоть трахнуть напоследок", - цинично подумал он.

Кто-то тронул его сзади за плечо, и он чуть не потерял сознание от страха.

– Дай закурить!
– попросил коллега.

– Иди в жопу!
– отозвался Шепотников, еле ворочая языком.

– Согласен. Когда начнем?

Прошло минуты четыре, а взрыва все не было. "Может быть, там действительно что-то ценное, а эта дура возьмет и все сворует?" - подумал Шепотников. Отделавшись от голубого коллеги из молодежного отдела, он торопливо побежал обратно. Клара сидела за его столом и разбирала коричневые папки. Рядом с ней лежал кожаный портфель.