Завещание рыцаря
Шрифт:
– Андрей. Лобанов.
– Антон, - тут же ответил он, резко встряхивая мою руку. Рукопожатие у него оказалось коротким и крепким, как тиски. И было видно, что он не силу показывал, как многие стараются сделать при первом знакомстве.
– Я правда чувствую себя неудобно… Твои родители не будут против, что ты привёл незнакомого?
– Я живу с матерю, её сейчас нет. И ещё три недели не будет.
– А-а… - протянул он. Как мне показалось - облегчённо…
…Антон отказался от еды и лишь спросил, где у меня душ. Когда я ответил, что во дворе и воды для него надо ещё натаскать, а уже поздно - моргнул,
– Я сейчас Геббельса отпущу, - предупредил я Антона, который сидел на диване и стаскивал сапоги, с интересом рассматривая корешки книг в шкафу.
– Геббельса?
– удивлённо посмотрел он на меня.
– Собаку мою.
– пояснил я.
– Ты ночью на улицу не высовывайся, сожрёт и фамилии не спросит!
Взгляд Антона из удивлённого стал странным, настороженным:
– Зачем мне ночью выходить на улицу?
– равнодушно спросил он.
Глава 4.
– Андрей… Андрей…
– Я всё куплю, мам, - быстро сказал я, переворачиваясь на другой бок, чтобы поймать ускользнувший сон.
– Ты иди, всё сделаю, пока…
– Андрей… - меня легко, но настойчиво тряхнули за плечо.
– Ма, каникулы!
– уже обиженно и сердито дёрнулся я под простынёй.
– Андрей… - потряхиванье повторилось.
Только теперь до меня дошло, что зовёт меня не мамин, незнакомый мальчишеский голос. Следующей моей мыслью было воспоминание о вечерней переделке и нежданном госте.
Я открыл глаза и сел в постели.
"Избушка на курьих ножках" - мой будильник - показывала всего пять тринадцать! За окнами ещё еле-еле рассвело, птицы, и те ещё не начали драть глотки! Я почувствовал, что злюсь, и с каждой секундой сильнее - хорошо началось утро!
Разбудил меня, конечно же, Антон. Не было его тут - и не надо, я раньше восьми вставать не собирался!Но сейчас он сидел на краю моей постели с весьма обеспокоенным лицом. Очевидно, тоже только-только проснулся, потому что был в одних трусах и босиком, волосы спутаны.
– Извини, но я никак не могу найти туалет, - вздохнул он и провёл ладонью по волосам.
– Во дворе налево, - я зевнул и, отбросив простыню, спустил ноги на пол.
– Пошли, подержу Геббельса…
И тут до меня дошло, ЧТО он никак не мог, видите ли, найти. У меня в доме, в частном особнячке, построенном в начале 60-х. Дураку же ясно, где в таком случае находится туалет! Если бы он разбудил меня и попросил придержать собаку, всё было бы логично. Но…
Очевидно, он прочёл ошарашенность в моём взгляде, потому что весь подобрался. А я, не спуская с него взгляда, сказал:
– Так ты и правда иностранец… Поляк, что ли? Или болгарин?
– Почему?
– тихо спросил он, вставая. Бесшумно отошёл к окну, встал ко мне лицом. Руками за спиной нашарил подоконник, оперся.
– Ну… - я сделал в воздухе неопределённый жест рукой.
– Антон… Или чех, что ли?
Антон вздохнул. Поставил ногу за ногу. Поднял голову.
– Меня зовут Энтони Джеральд Спенсер Колвилл, младший граф Мерсисайд.
…Помнится, я сказал одно-единственное слово, очень точно отражавшее
моё настроение. Я сказал:– Дурдом…
Это вовсе не значило, что я не поверил. Наоборот! Поверил, сразу! Почему? Не знаю… Наверное, потому что всегда мечтал о приключениях, а при одних этих словах - " Энтони Джеральд Спенсер Колвилл, младший граф Мерсисайд " - повеяло Киплингом, Хайнлайном, "Первым рыцарем" и сериалом про Горца.
Короче, я поверил разом, как прыгают в холодную воду. Но иных слов, кроме "дурдом" у меня не нашлось. Зато нашёлся вопрос:
– А эти… Сергеич и Витёк… Они кто?
– Если бы я знал, - вздохнул Ан… Энтони.
– Прицепились ко мне в Санкт-Петербурге. Я думал, что стряхну их с себя - не поехал на поезде, рванул сюда на мотоцикле. Догнали, хитрые…
– А что им нужно?
– быстро спросил я.
– Тоже не знаешь?
Энтони посмотрел на меня в упор, не мигая. Я не отвёл взгляда, и он медленно сказал:
– Нет. Как раз это я знаю.
Потом тронул кассеты в стойке, отведя взгляд. Длинно вздохнул - и словно на что-то решился:
– Знаешь, что?… Давай сейчас ты всё-таки подержишь своего Геббельса, а то я и лопнуть могу… Потом, если ты это не сочтёшь за наглость, мы что-нибудь поедим. А потом я тебе всё расскажу. Ну а уж ты сам решишь.
– Что… решу?
– осторожно спросил я. Энтони снова вздохнул и сказал:
– Сможешь ли ты мне помочь. И захочешь ли…
…Не очень приятно развивать "туалетную" тему, но куда денешься? Пока я привязывал Геббельса, Энтони нашёл "совмещённый санузел" - там располагались и душ, про который я говорил вчера вечером, и хранилищем зерна для кур (которых сейчас всё равно не было). И вернулся он оттуда какой-то растерянный:
– Послушай, разве нельзя провести канализацию?
– спросил он, заглянув в кухоньку, где я пытался приготовить подобие завтрака. Вопрос меня разозлил не меньше, чем злит реклама разных средств для чистки этих самых туалетов. Я резко поставил на плиту сковородку и повернулся к англичанину:
– Слушай, ты… - тщательно выговаривая слова, сказал я. Глаза Энтони стали недоумённо-тревожными.
– Моя мать - учитель. Просто учитель в школе. Ты знаешь, сколько она получает в пересчёте на ваши деньги? Чуть больше ста фунтов в месяц, понял?! У вас даже чернорабочие, всякие там пакистанцы, больше получают, да? А мы на эти деньги вдвоём живём!
– У тебя нет отца?
– тихо и сочувственно спросил Энтони. Я мотнул головой, помедлил и объяснил:
– Он есть, конечно. И даже алименты платит… знаешь, что такое алименты? Но с нами не живёт уже пять лет. Мать развелась.
– Не сошлись характерами?
– Почти, - усмехнулся я через силу.
– Он пил по-чёрному.
– По… чёрному?
– В лоск, в стельку, в дребадан, до чёртиков, до визга. Здорово, значит.
Энтони медленно наклонил голову. Как-то странно посмотрел по сторонам и вышел, но вернулся ещё до того, как я успел вновь заняться завтраком. В руке он держал тугой свёрток.
– Держи, - англичанин протянул этот свёрток мне, и только теперь я увидел, что это деньги! Банковская упаковка из ста сторублёвок нового образца1, свёрнутая в рулончик!
– Держи, это… тебе.