Завещание с простыми условиями

Ясно слыша неестественно громкий стук собственных шагов, я двинулась в сторону супермаркета. Куплю, пожалуй, еще бинт да йод, пусть выдадут мне чешский абсент! Поднимем бокалы за мое наследство!

Я пребывала в какой-то безумной эйфории.

В приподнятом настроении зашла в магазин и потребовала подать бинт и йод, приготовив тридцать восемь рублей.

Продавщица удивленно подняла на меня глаза.

— Бинт и йод продаются в аптеке.

Видя мое недоумение, она пояснила:

— Выйдете на улицу, пройдете за трамвайную остановку, через книжный магазин и конфетную фабрику, и на самом углу, у стадиона — аптека.

— А как же акция — купившему бинт и йод — чешский абсент?..

— Какая акция? У нас не продаются медикаменты, — повторила она.

Ничего не понимая, я вышла и начала спускаться вниз по улице.

Внутри опять поселилось неясное сомнение.

Я шла вперед, без особого интереса разглядывая попадающиеся на пути здания. Несмотря на то, что я обитала на проспекте Касаткина уже несколько дней, дальше магазина и остановки ни разу не заходила.

Но, как оказалось, улица там не кончалась, напротив, она вилась длинной лентой, сужающейся лишь на горизонте. На пути мне, действительно, попались небольшой книжный магазин под коричневым шатром, конфетная фабрика с нарисованными на вывеске большими конфетами и, наконец, аптека. Дальше улица спускалась с горки вниз, а с правой стороны появился большой стадион без названия. В аптеку заходить я не стала, а сразу свернула к стадиону. Выглядел он очень значительно.

Все-таки странно, что я прожила в этом городе всю жизнь и ни разу не была в этом районе. А здесь все так необычно и интересно!

Изнутри стадион поразил меня своим величием. Он был поистине огромен, и я сразу потерялась на его необъятных просторах. Передо мной простиралась арена, которую не окинуть взглядом, а над ней по кругу возвышались скамейки болельщиков.

Кроме меня здесь никого не было.

Потрясенная зрелищем, я присела на скамейку и достала из кармана сигареты. Выпуская тонкий дымок, подняла голову к низко висящему тяжелому небу.

— Закурить не найдется? — раздался сбоку хриплый голос.

Я вздрогнула от неожиданности и посмотрела в ту сторону, откуда прозвучал вопрос. Рядом стояла невысокая приземистая баба, с ног до головы закутанная, как в спальный мешок, в болоньевое стеганое пальто с капюшоном.

Откуда она здесь взялась?

— Вот, возьмите… — Я вынула из пачки сигарету и протянула ей.

Закурив, баба присела рядом.

— Давно тут живешь? — завела она беседу.

— Несколько дней.

— Ну и как, нравится?

Я неопределенно пожала плечами.

— Ничего, тут красиво, только странного много.

— Что же тут странного? — удивилась женщина и слегка придвинулась. Я ощутила неприятный запах какой-то тухлятины.

— Да так… — Я решила не вдаваться в подробности.

Она придвинулась почти вплотную, коснувшись рукой моей куртки, и вдруг вскрикнула:

— Ой, чегой-то у тебя в кармане горячее такое, прямо руку жгет?!

Я посмотрела на карман.

— Да нет там ничего. Это вы сигаретой, наверно, неосторожно ткнули…

Она пристально заглянула мне в глаза.

— Наследство получила? — вдруг попала она в самую точку.

— Откуда вы…

— Такие тут редко появляются. Только если наследство получат…

Мне показалось, что она сделала ударение на словах «такие» и «наследство».

— Какие «такие»? — насторожилась я и сделала попытку отодвинуться. — Я что, какая-то особенная?..

Но женщина ничего не ответила.

Я затянулась и опять посмотрела в небо.

— А там где жила? — опять спросила невесть откуда взявшаяся собеседница.

— Где там? — не поняла я.

— Ну ТАМ — на другом краю моста.

— Какого моста?..

Она опять ничего не ответила. Мне стало неуютно. От нее веяло чем-то жутким. Я хотела встать и уйти, но какое-то неясное чувство удержало меня на месте.

Баба меж тем сообщила:

— А я раньше жила на Старореченской, дом девять. Меня Света зовут.

Она сделала паузу, явно ожидая ответа.

— Марта, — нехотя представилась я.

Я вспомнила этот дом. Там снимала комнату моя институтская подружка.

— У меня в этом доме подружка жила, — решила я оживить странный разговор общими воспоминаниями.

— В какой квартире? — прищурилась баба.

— В тридцать первой.

— У Аллы Иванны? — проявила она осведомленность.

Я припомнила, как звали старушку-хозяйку. Точно, Алла Ивановна.

— А когда снимала? — не на шутку заинтересовалась Света.

— Четыре года назад. В девяносто девятом году.

— В девяносто девятом? Да, помню, жила у нее какая-то девочка. Невысокая такая, волосы темные, вьющиеся…

Она довольно точно описала мою однокурсницу.

После чего беседа опять зашла в тупик.

— А вы как сюда попали? Тоже наследство получили? — спросила я ради приличия.

Мне было абсолютно все равно, как она сюда попала.

— Нет, — ответила она, — я не наследница. Я — наследодатель.

Фраза прозвучала странно. Получается, ты либо наследница, либо наследодатель.

— Третьего не дано, — эхом отозвалась женщина.

Мне стало совсем жутко.

— Как это не дано? — вступила я в глупый спор. — Тысячи людей никому не оставляют никакого наследства и сами ничего не наследуют!

— Только не здесь… Только не здесь, — зашептала она.

Я решила, что пора закругляться.

— Извините, — сказала я, поднявшись, — было приятно познакомиться, я бы еще с удовольствием посидела, но меня ждут.

Света не выразила никакой реакции. Я одернула куртку и зашагала к выходу.

— Умерла ведь Алла Иванна-то… — раздалось в спину.

Я обернулась.

— Умерла?.. Давно?..

Из-под надвинутого на лицо капюшона Света вперила на меня свои бесцветные глаза.

— Давно уж, лет десять назад.

Я остолбенела.

— Как это, лет десять назад?..

— Щас точно скажу, — принялась она подсчитывать что-то в уме, — как раз ее сын из армии в сентябре вернулся, а в ноябре она умерла. В девяносто втором году.

— Да как же это может быть? — горячо возразила я. — Если Надя снимала у нее комнату в девяносто девятом?..

— Как это не может быть?! — окрысилась наследодатель Света. — Когда все соседи ее хоронили?! Я прекрасно помню, это было в ноябре девяносто второго года. А сын ее еще раньше умер, в девяносто первом.