Завещание Якова Брюса

Петр испуганно посмотрел на него.

— Дня за три управлюсь.

— А быстрее?

— Можно и быстрее, коли Настасья Платоновна позволит, — мужик опасливо покосился на хозяйку.

— Петр, займись окном, — устало распорядилась Настя, старательно отворачиваясь, чтобы слуга не заметил ее покрасневшие от слез глаза.

— Как скажете, барыня, — привычно ответил тот и поклонился. — Так я пойду?

— Иди.

— Хорошо, что окон много, — вздохнула хозяйка дома. — На этом пока ставни придется закрыть.

Она подошла к окну, вгляделась в темные тучи, собирающиеся над заливом.

— Надеюсь Саша ваш успел добраться до церкви. Гроза надвигается, — произнесла ведьма.

Настя вздрогнула. Что-то подсказывало ей, что Бутурлина говорила не только о погоде.

Глава 6

Гроза началась едва успели закрыть ставни. Не на шутку разыгравшийся ветер принес огромные темные тучи. Деревья в саду угрожающе скрипели, а на чердаке дома завывало. Из-за закрытых ставен молнии не было видно, но раскаты грома грохотали так, что казалось, дом подпрыгивал. Две девки, подметавшие пол от стекла, каждый раз испуганно вздрагивали и крестились.

— Да будет вам! — строго прикрикнула на них хозяйка дома. — А то вы раньше гроз не видали!

— Так ведь это — особенная, — возразила одна из горничных.

— И чем же она такая особенная?

— Громкая шибко. Говорят, в такую грозу нечисть просыпается, людей соблазняет на дела греховные.

— То-то ты и крестишься вместо того, чтобы работать, — фыркнула Анна Михайловна.

Девка ойкнула и послушно схватилась за веник. Вскоре все стекла были убраны и о явлении Ивана напоминала лишь гнутая оконная рама.

— Пойду, посмотрю, что там Аксинья делает, Александр Борисович борщ заказал на обед, — Анна Михайловна встала.

Задремавший в кресле Белов, заслышав шорох платья, тут же вскочил — сказалась давняя выучка.

Хозяйка дома с улыбкой взглянула на заспанного, слегка пошатывающегося гвардейца.

— Шли бы вы в постель, Гриша, — миролюбиво заметила она. — Друг ваш вряд ли в грозу вернется, а вот Александр Борисович может и попрекать меня будет, что я — ведьма и уморить вас хочу.

Настя невольно улыбнулась. Ей тяжело было представить, что Бутурлин может упрекать жену.

— Наверное вы правы, — Белов провел рукой по лбу, точно набираясь сил. Он сделал шаг, качнулся, но устоял и медленно направился в свою комнату.

— Ну слава богу! — перекрестились Бутурлина, когда гвардеец скрылся за дверью, — Вот ведь, что дети малые, глаз да глаз нужен!

Настя криво улыбнулась. В словах хозяйки дома ей вновь почудился укор за собственное поведение этой ночью.

Девушка посмотрела на Анну Михайловну, вовсе не торопящуюся на кухню.

— Вы, должно быть, сердитесь на меня, — прошептала она, желая внести ясность в отношения.

Бутурлина приподняла брови.

— Сердиться? На что?

— На… на… — как не старалась Настя, говорить с чужим человеком о случившемся между ней и Беловым было выше ее сил.

Анна Михайловна улыбнулась, прекрасно понимая все сомнения.

— Я не сержусь, — мягко сказала ведьма. — Глупо сердиться на то, что изначально предопределено.

— Но вчера вы я обещала… — в сердцах воскликнула Настя. — Я подвела вас, Анна Михайловна! Вы говорили мне, а я…

Раскат грома заглушил слова.

— Глупости! — махнула рукой хозяйка дома. — Уж я-то знаю, как трудно совладать с Силой. Тем более после полного завершения обряда.

— Полного завершения обряда? — переспросила девушка.

Анна Михайловна вздохнула и вновь вернулась на свое место. Расправила юбки, явно решая, с чего начать. Потом взглянула на Настю.

— Весь обряд преображения — это обретение власти. Власти над тем зверем, который у каждого в душе есть. Первая инициация пробуждает этого зверя. И вот тут-то самое главное — сущность человеческую не потерять, чтобы во век зверем не остаться. Страшно это, потому и сделал Яков Брюс так, чтобы преображенцы государю законному подчинялись. А вот вторая инициация страшнее. Зверю надо пару свою найти, чтобы могла душу из тьмы к свету вывести. А это лишь ведьме природной подвластно. Во волки за ведьму и готовы горло друг другу перегрызть.

Вспомнив волчьи тела, лежащие на поляне, Настя невольно вздрогнула.

— И что, они всегда так сражаются? — прошептала девушка.

— Сражаться не сражаются, да только преображенцу в испытании умереть приходится, чтобы ведьма могла душу человеческую вывести, да зверя усмирить. Обряд жестокий, и не все к нему оказываются готовы…

— А если ведьме не под силу будет душу вернуть? — девушка смотрела на наставницу широко распахнутыми глазами.

— Тогда человек погибнет. Да и зверь долго не проживет.

После этих слов в комнате стало очень тихо. Не было слышно даже шума дождя.

— Так что, Настенька и в голову не бери. Что у вас с Гришей случилось — воля Божья. Пара ты его изначально была. А все остальное — так, наносное оно, — Бутурлина подошла к окнам, распахнула ставни. — А вот и гроза прошла!

— И правда прошла… — эхом отозвалась девушка, бросая взгляд в окно.

Деревья, все еще влажные от дождевых капель радугой переливались на солнце. Вместе с грозой ушла и тревога. Во всяком случае, теперь Настя не опасалась гнева хозяйки дома и на душе стало легче.

Правда, оставались еще родители Белова, да и сам Платон Збышев. Настя до сих пор не знала, как папенька отнесется к столь скоропалительному замужеству единственной дочери, полюбит ли зятя так, как любила его сама Настя. Скорее всего, любить не будет, но и презирать не станет…

Дойдя до этих мыслей, девушка вздрогнула и слегка ошеломленно моргнула. Затем скосила глаза на Анну Михайловну, все еще стоящую у окна. Ведьма внимательно осматривала сад на предмет ущерба, нанесенного грозой, и не заметила смятения своей гостьи.

Настя отошла вглубь комнаты, пытаясь совладать с чувствами. Самым понятным из них была растерянность. Девушка просто не ожидал, что действительно сможет полюбить навязанного насильно жениха. Тем не менее это случилось.

И теперь Настасья просто не знала, что же ей делать. К тому же сам Григорий ни разу не признавался в любви, и даже вчерашняя ночь могла значить для преображенца слишком мало, памятуя его прежние амурные дела. Конечно. Анна Михайловна утверждала, что волка всегда тянет к ведьме, но ведь помимо волка был еще и человек. А вот что творилось в душе у Белова Настя не догадывалась.