Заветные сказки

Ж.П.Сартр. «Экзистенциализм – это гуманизм».

Что Библии трагический сюжет,

Что мамонты в природном саркофаге?

Над снежной тундрой миллионы лет

Полярной ночи траурные флаги.

Что Иисус, распятый на кресте,

Что наши обличительные строфы?

Здесь сотни тысяч в вечной мерзлоте,

Как жертвы небывалой катастрофы.

Анатолий Краснов. «Вечная мерзлота».

Ложь – религия рабов и хозяев.

М.Горький. «На дне».

Мы и сами-то плутаем,

Чёрт-те где таскаем тело.

Только дело ли пытаем?

Не «лытаем» ли от дела?

Геннадий Угренинов. «Слобода».

Я не верю в бога, который награждает и карает… Я не верю также в бессмертие души после смерти, хотя слабые умы, одержимые страхом или нелепым эгоизмом, находят себе пристанище в такой вере.

Альберт Энштейн.

ХРИСТИАНСТВО.

Монументальная особа в развевающемся одеянии, пропитанном кровью. Голову венчает колючая золотая корона, на шипы которой насажены окровавленные головы патриотов, отдавших жизнь за свою родину: буров, «боксёров», филиппинцев. В одной руке ХРИСТИАНСТВО держит пращу, в другой – евангелие, раскрытое на тексте: «Помогай ближнему». Из кармана торчит бутылка с ярлыком: «Мы несём дары цивилизации». На шее ожерелье из наручников и воровских отмычек. Убийство и Лицемерие поддерживают ХРИСТИАНСТВО под руки.

Стяг с девизом: «Возлюби имущество ближнего своего, как самого себя!»

Эмблема – чёрный флаг.

Почётная свита – миссионеры и германские, французские, русские и английские солдаты с добычей.

Марк Твен. Из памфлета «Грандиозная международная процессия».

Вспомните: синий холм, крест, толпа. Одни – вверху, обрызганные кровью, прибивают тело к кресту; другие – внизу, обрызганные слезами, смотрят. Не кажется ли вам, что роль тех, верхних, – самая трудная, самая важная. Да не будь их, разве была бы поставлена вся эта величественная трагедия? Они были освистаны тёмной толпой: но ведь за это автор трагедии – Бог – должен ещё щедрее вознаградить их. А сам христианский, милосерднейший Бог, медленно сжигающий на адском огне всех непокорных, – разве он не палач? И разве сожжённых христианами на кострах меньше, чем сожжённых христиан? А всё-таки – поймите это, всё-таки этого Бога славили, как Бога любви. Абсурд? Нет, наоборот: написанный кровью патент на неискоренимое благоразумие человека. Даже тогда – дикий, лохматый – он понимал: истинная, алгебраическая любовь к человечеству – непременно бесчеловечна, и непременный признак истины – её жестокость. Как у огня – непременный признак тот, что он сжигает. Покажите мне не жгучий огонь? Ну, – доказывайте же, спорьте!

Е.Замятин. «Мы». Запись 36-ая. Конспект: ПУСТЫЕ СТРАНИЦЫ. ХРИСТИАНСКИЙ БОГ. О МОЕЙ МАТЕРИ.

…Христианство – как и все другие религии – это рабство, это смиренное самоубийство всего, что есть лучшего и самого дорогого и самого высокого в человеке.

И.Е.Репин. Из кн. Анатолия Варшавского «Крамольные полотна». М.:Детгиз, 1963.

Религия – это искусство одурманивать людей с целью отвлечь их мысли от того зла, которое причиняют им в этом мире власть имущие. Людей запугивают невидимыми силами и заставляют их безропотно нести бремя страданий, причиняемых им видимыми силами; им сулят надежды на блаженство на том свете, если они примирятся со своими страданиями в этом мире.

Поль Анри Гольбах.

Основополагающие сказки произносились уже сотни раз и крайне убедительно. Так что я и сам, по правде сказать, не особенно им доверяю. Равно как и евангелия – церкви это прекрасно известно: написаны толстенные тома, доказывающие, что никаких противоречий там нет и в помине.

Жорж Сименон. «Когда я был старым».

Я хочу узнать, как Бог создал этот мир. Меня не интересует то или иное явление, спектр того или иного элемента. Я хочу узнать, о чём Он думал, всё остальное – детали…

Что меня действительно интересует, так это вопрос, имел ли Господь Бог при сотворении мира хоть какой-нибудь выбор?

Альберт Энштейн.

Как легко мне жить с Тобой, Господи!

Как легко мне верить в Тебя!

Когда расступается в недоумении

или сникает ум мой,

когда умнейшие люди не видят

дальше сегодняшнего вечера

и не знают, что надо делать завтра, –

Ты снисылаешь мне ясную уверенность,

что Ты есть

и что позаботишься, чтобы

не все пути добра были закрыты.

На хребте славы земной

я с удивлением оглядываюсь на этот путь

через безнадёжность – сюда,

откуда и я смог послать человечеству

отблеск лучей Твоих.

И сколько надо будет,

чтобы я их ещё отправил, –

Ты дашь мне.

А сколько не успею –

значит Ты определил это другим.

Александр Солженицын. «Молитва».

Разговор о Боге либо так бесконечно сложен, что начинать его страшно, либо, напротив, очень прост: если ты хочешь, чтобы Бог был – он есть. Если не хочешь – нет. Он есть всё, включая нас, а для нас он, в первую очередь, и есть мы сами. Бог не навязывается нам, – это его искажённый образ навязывают нам другие люди, – он просто тихо, как вода, стоит в нас. Ища его, мы ищем себя, отрицая его, мы отрицаем себя, глумясь над ним, мы глумимся над собой, – выбор за нами. Дегуманизация и десакрализация – одно и то же.

Татьяна Толстая. «Квадрат».

Приступив к боковому жертвеннику, или предложению, находящемуся в углублении стены, знаменующему древнюю боковую комору храма, иерей берёт из них одну из просфор с тем, чтобы изъять ту часть, которая станет потом Телом Христовым – середину с печатью, ознаменованной именем Иисуса Христа. Так он сим изъятием хлеба от хлеба знаменует изъятие плоти Христа от плоти Девы – рождение Бесплотного во плоти.

Н.В.Гоголь. «Размышления о божественной литургии. Проскодимия».

Как и всё его поколение, он был воспитан в духе воинствующего, с оттенком невежества, атеизма, он твёрдо знал, ибо ему сказали об этом, что бога нет, и это вполне его устраивало – так же, как, похоже, и остальных. Он даже ощущал нечто вроде жалости к сотням миллионов верующих в разных концах света, которые до сих пор не додумались до такой простой вещи, и ему было совершенно непонятно, какое место в душах этих людей может занимать вера. Бога нет – и этим всё было сказано, с наступлением эпохи атеизма это место освобождалось. Конечно, можно было бы задуматься, чем заполнилось таким образом освободившееся место, ведь ясно, что оно чем-то заполнилось, но Чижов над этим не задумывался. Да и он ли один.

В.С.Тублин. «Заключительный период».

Сказано, наконец, как последняя и высшая степень моей виновности, что я, ругаясь над самыми священными предметами веры, не содрогнулся подвергнуть глумлению священнейшее из таинств – евхаристию. То, что я не содрогнулся описать просто и объективно то, что священник делает для приготовления этого, так называемого, таинства, то это совершенно справедливо; но то что это, так называемое, таинство есть нечто священное и что описать его просто, как оно делается, есть кощунство, – это совершенно несправедливо. Кощунство не в том, чтобы назвать перегородку – перегородкой, а не иконостасом, чашку – чашкой, а не потиром и т.п., а ужаснейшее, не перестающее, возмутительное кощунство – в том, что люди, пользуясь всеми возможными средствами обмана и гипнотизации, – уверяют детей и простодушный народ, что если нарезать известным способом и про произнесении известных слов кусочки хлеба и положить их в вино, то в кусочки эти входит бог; и что тот, во имя кого живого вынется кусочек, тот будет здоров; во имя кого же умершего вынется такой кусочек, то тому на том свете будет лучше; и что тот, кто съест этот кусочек, в того войдёт сам бог.