Заветы Ильича. «Сим победиши»

Вне зависимости от этого, Владимир Ильич попросил передать Александру Дмитриевичу, что сейчас он работает над статьей «Лучше меньше, да лучше», в которой еще раз вернется к реформе РКИ и обязательно покажет ее Цюрупе до сдачи в печать. Главное же, для себя Ленин твердо решил, что «вопрос о Рабоче-крестьянской инспекции он внесет на съезд»¹.

Вопрос о соотношении деятельности Главпрофорба с общепросветительской работой в массах Ленин много раз обговаривал с Крупской и, в конце концов, попросил ее написать об этом статью, пообещав свое послесловие. По словам Надежды Константиновны, его основная мысль сводилась к тому, что необходимо широкую производственную пропаганду, которой занимался Главпрофобр, тесно связать с ликвидацией неграмотности и общими задачами повышения уровня культуры народа.

Ленин считал, что нельзя рассматривать проблемы культуры как нечто изолированное, вне времени и пространства. Безусловно, культура вырастает на базе определенного экономического уровня развития страны, зависит от ряда других факторов и, в особенности, от существующего политического уклада. Она увязана со всеми сторонами жизни: от культуры управления госаппарата, до производительности труда.

«На II съезде политпросветчиков, — писала Крупская, — он говорил, что раз назвались политпросветчиками, то вам до всего должно быть дело. В стране процветает взяточничество. Если вы действительно политпросветчики, если вы по-настоящему поднимаете культуру, то вы должны поставить себе задачей борьбу со взяткой. Он говорил не об административной борьбе со взяткой, а о такой борьбе, когда создается определенное общественное мнение, которое делает невозможной эту взятку. Эту увязку со всеми сторонами жизни Владимир Ильич неустанно подчеркивал».

Крупская написала статью «База культуры». Ленин прочел ее и своей приписки-послесловия делать не стал, а посоветовал закончить обращением к рабочим и крестьянам о том, чтобы они сами брались за дело ликвидации неграмотности.

¹ См .-.Ленин ВИ. Поли. собр. соч. Т. 45. С. 483, 484.

464

«Вспоминается мне, — пишет Крупская, — один разговор с Владимиром Ильичем, когда он был болен. Я прихожу и рассказываю, что я прочитала в одном американском журнале, что американцы собираются к такому-то году [1927 — ВЛ] ликвидировать всю неграмотность. А когда мы ликвидируем — это неизвестно. Он говорит: “Мы можем к тому же сроку ликвидировать, только при том условии, если массы возьмутся”. Это “если массы возьмутся” характерно для всей точки зрения Владимира Ильича. Он смотрел на массы как на главнейший движущий фактор, который создаст нечто свое»¹.

Самым сложным из того перечня, который продиктовал Фотиевой Ленин, оказался «грузинский вопрос», ибо по нему уже состоялись решения сначала Оргбюро (21 декабря 1922 года), а затем Политбюро ЦК (13 января 1923 года), одобрившие доклад комиссии Дзержинского и постановившие отозвать из Грузии Ф.И. Махарадзе, П.Г. Мдивани, С.И. Кав-тарадзе и КМ. Цинцадзе. «Смена эта, — указывалось при этом в постановлении Политбюро, — ни в коем смысле не лишает доверия в глазах ЦК тех товарищей, которые… переведены на работу вне Грузии»^10661067.

О проступке Серго Орджоникидзе, в пылу спора заехавшего по физиономии А. Кабахидзе, обозвавшего его «сталинским ишаком», в решении даже не упоминалось. И, судя по всему, ни Серго, ни Коба на выводы комиссии в обиде не были. Во всяком случае Рождество 1923 года они вместе с Дзержинским встречали на квартире у Рыкова. А присутствовавшего там известного пианиста Давида Шора более всего поразило то, как Дзержинский танцевал перед «кавказцами» лезгинку¹⁰⁶⁸.

В позитивном решении «грузинского вопроса», как мы знаем, был лично заинтересован ряд влиятельнейших членов партийного руководства. Но Ленин из этого сделал лишь один вывод: для объективного решения необходимо заново провести тщательнейший анализ всех обстоятельств и документов, связанных с данным делом. И эту работу 24 января он поручает Фотиевой, Гляссер и Горбунову, не скрывая от них, что требуется это Владимиру Ильичу «для партийного съезда»¹⁰⁶⁹.

При этом, пишет Мария Гляссер, — «он взял с нас слово держать все в строжайшей тайне до окончания работы… Именно потому, что он был болен и страшно подозрителен — ему все время казалось, что с ним уже не считаются (я так думаю), обмануть его доверие было для нас немыслимо»¹.

1 февраля 1923 года, узнав, что Политбюро разрешило, наконец, выдать материалы комиссии Дзержинского, Ленин диктует Фотиевой те вопросы, на которые он хотел бы получить четкие ответы.

«За что старый ЦК КГ1 Грузии обвинили в уклонизме… Что им вменялось в вину, как нарушение партийной дисциплины…

За что обвиняют Заккрайком в подавлении ЦК КП Грузии… Физические способы подавления (“биомеханика”)…

Отношение комиссии. Рассматривала ли она только обвинения против ЦК КП Грузии или также и против Заккрайкома? Рассматривала ли она случай биомеханики…

Настоящее положение (выборная кампания, меньшевики, подавление, национальная рознь)».

И еще один вопрос: попробовать сопоставить линию ЦК РКП(б) в данном вопросе «в отсутствие Владимира Ильича и при Владимире Ильиче».

Договорились, что Фотиева, Гляссер и Горбунов, во избежание какого-либо субъективизма, изучат все материалы комиссии, а потом составят общий обзор и сведут воедино свои выводы по тем вопросам, которые поставил и еще будет ставить Ленин. Дав необходимые рекомендации, Владимир Ильич заметил: «Если бы я был на свободе (сначала оговорился, а потом повторил, смеясь: если бы я был на свободе), то я легко бы все это сделал сам»^10701071.

Поначалу предполагали, что на всю эту работу уйдет недели четыре. Но уже 3 февраля Ленин сократил сроки: «Я думаю, — сказал он, — что Вы сделаете Вашу реляцию недели через три и тогда я обращусь с письмом». 5-го, обсуждая с Гляссер ход работы над материалами комиссии, «Владимир Ильич стал рассчитывать, сколько осталось времени до съезда. Когда я сказала, что осталось месяц и 25 дней, он сказал, что это срок, пожалуй, достаточный, но если понадобятся дополнительные сведения, то может оказаться малым, тем более если принять во внимание то соображение, что до Кавказа ехать еще больше… Сказал, что в случае нужды мы можем привлечь к работе Володичеву и Шушанику Манучарьянц». То есть бороться по данному вопросу он собирался всерьез¹.

То, чем занимался Ленин и его помощники, для членов Политбюро не было секретом. И на сей раз, не дожидаясь ленинского письма или статьи, они решают упредить его. 5 февраля ЦК РКП(б) направляет всем губкомам и обкомам партии секретное письмо, в котором соответствующим образом информирует и оценивает конфликт в Компартии Грузии.

На следующий день, 6-го, Сталин поручает ленинским секретарям доложить Владимиру Ильичу о содержании данного письма. А когда Мария Гляссер спрашивает, следует ли это сделать до доклада Ленину по «грузинскому вопросу», который ему представят недели через три, Сталин ответил, что вопрос этот теперь решается просто: сообщение о письме ЦК надо включить в готовящийся доклад^10721073.

Поскольку информацию, ушедшую на места, Ленин счел неполной и односторонней, он предпринимает весьма осторожные шаги для того, чтобы его позиция также стала известна партийному активу. 14 февраля вечером он вызывает Фотиеву. «Затруднялся речью, — пишет она, — видимо, устал. Говорил опять по трем пунктам своих поручений. Особенно подробно по тому, который его всех больше волновал, т. е по грузинскому вопросу. Просил торопиться. Дал некоторые указания».

Эти указания Фотиева тоже записала: «намекнуть Сольцу (член Президиума ЦКК РКП(б) — ВЛ.), что он (В.И. Ленин — ВЛ.) на стороне обиженного. Дать понять кому-либо из обиженных, что он на их стороне.