Заветы Ильича. «Сим победиши»

Г.Г. Хмуркин проделал огромную работу, изучив 35 диссертаций, освещавших данную проблему в самых различных регионах страны. Причем отдельным епархиям было посвящено по несколько диссертаций, защищенных уже в начале нашего XXI столетия. Так что более репрезентативного исследования пока не существует.

И что же?

В Москве судили и расстреляли 5 человек (4 священника и 1 мирянин), в Петрограде и губернии — 4, в Шуе — 3 (2 священника, 1 мирянин), в Смоленске — 5 (1 священник, 4 мирянина). К высшей мере наказания приговорили: в Новочеркасске — 5, в Новгородской епархии — 3 (2 священника, 1 мирянин), в Пензенской — 2, в Томске — 7, в Иркутской и Читинской областях — 2, в Ставрополье — 1.

И хотя часть этих приговоров не была приведена в исполнение, общая цифра не достигает и 40 человек. Конечно, и это ужасно, но одно очевидно: рассказы о «десяти тысячах невинно убиенных» являются не более чем идеологическим мифом.

Многие действительно полагали тогда, что проблема взаимоотношений с церковью в основном решена. Ленин, однако, не питал на сей счет никаких иллюзий. И когда в Нарком-юсте стали поговаривать о том, что теперь «церковный отдел» можно ликвидировать, ибо дело сделано, Владимир Ильич ответил: что касается отделения церкви от государства, то может оно и так. Но вот относительно отделения людей от религии, все обстоит совсем не так¹.

Впрочем, следует особо отметить, что с последней декады марта 1922 года Ленин прямого участия в церковных делах уже не принимал. 27 марта открывался XI съезд РКП(б) и ему надо было сосредоточиться на завершении подготовки отчетного доклада и других документов съезда.

Лишь 12 апреля он принял участие в голосовании членов Политбюро о включении епископа Антонина в ЦК Помгола для непосредственного участия в работе по реализации церковных ценностей для помощи голодающим⁶⁷¹⁶⁷².

Всего в результате их изъятия было получено 33 пуда золота, 24 тысячи пудов серебра, 14 пудов жемчуга и десятки тысяч драгоценных камней — гораздо меньше, чем предполагали. Еще меньше удалось реализовать, ибо спрос на золото и драгоценности на Западе в связи с кризисом резко упал. Но и то, что получили, было благом⁶⁷³.

Весна 1922 года, помимо так называемой «церковной революции», вписала в историю России и совершенно иную страницу, которую современники справедливо назвали «Великим севом».

К середине мая только в Поволжье завезли 25 миллионов пудов семенного зерна: 105 % задания. Елизавета Драбкина пишет, что немало было людей, убежденных в том, что уж они-то знают свой народ, которые уверяли, что «не меньше третьей его части, а то половину крестьяне съедят: “Это неизбежно, инстинкт жизни заставит ”. Эти люди не знали русского крестьянина, его чувства к земле: человек может умереть, но земля должна быть засеяна, в ней — жизнь…»

Та же деревня не услышала призыва Патриарха подняться против «миродержателей тьмы». Произошло чудо: «лежавшая пластом деревня собрала остаток своих сил и поднялась, готовая к новой схватке со смертью».

Елизавета Драбкина, побывавшая в наиболее пострадавших от голода районах, рассказывает: «На пункты раздачи семян потянулись не люди, а тени с мешками за спиной… Семена тащили на себе. Пахали на себе, впрягаясь в соху по десять человек Падали, лежали на земле, поднимались, снова пахали. Если не могли тянуть соху, ковырял землю лопатами. Ели ку-рай, помет, падаль, но высеяли все семена до последнего зернышка…

Весна в тот год выдалась не ранняя и не поздняя. Перед самым севом прошли обильные дожди. Зерно ложилось во влажную пашню. Быстро зазеленели густые всходы. К концу мая выколосилась яровая рожь. Пшеница пошла в трубку. Все обещало хороший урожай. И те, кто буквально кровью своей засеяли эти поля, мечтали теперь об одном: дожить до нового хлеба!»¹.

Несостоявшийся отпуск

Ленин полагал, что его пребывание в Горках будет временным, ибо ни о каком отдыхе там не могло быть и речи. Деловая нагрузка оставалась той же, что и в Москве, прибавлялось лишь время на довольно изнурительную дорогу. Но и возвращаться в Корзинкино, откуда он уехал накануне съезда, Владимир Ильич не собирался.

На этом, в частности, настаивал Дзержинский. «Мне кажется, — написал он, — стоит Вам из Корзинкино уехать, и я думаю, что можно сейчас вернуться в Горки, хотя не произведены еще работы. Я опасаюсь Вашего пребывания сейчас в Кор-зинкино, так как враги наши об этом знают…»¹

Дабы не превращать Горки в проходной двор, ГПУ решило выселить оттуда находившийся по соседству санатории МК РКП(б). Однако, узнав об этом, 4 апреля Ленин выступил против, ибо он уже твердо решил сменить место пребывания. Вероятно, еще 31 марта он встретился с немецкими врачами О. Фёр-стером и Г. Клемперером, которые, осмотрев Владимира Ильича и выписав ему снотворное (веронал) и сосудорасширяющее (сомнацетин), посоветовали уехать куда-нибудь в горы⁶⁷⁴⁶⁷⁵.

6 апреля Ленин приезжает в Москву на очередное заседание Политбюро, а вечером встречается с Орджоникидзе и обсуждает с ним вопрос о возможности найти на Кавказе подходящее место для лечения и отдыха. О содержании их беседы говорит письмо Владимира Ильича Георгию Константиновичу от 7 апреля.

«Чтобы испробовать лечение всерьез, — пишет Ленин, — надо сделать отдых отдыхом… Признаться должен откровенно, что недоверия к “окраинам” у меня чрезвычайно много… Я прямо-таки ожидаю, что выйдет какой-нибудь “анекдот” вместо всякого лечения. Даже здесь под Москвой мне случалось видеть, как после кучи обещаний получались “анекдоты”, для исправления коих оставалось одно: уехать из означенного места назад в Москву… А из-под Тифлиса или из-под Новороссийска “назад в Москву” не уедешь. Боюсь я, признаться, дальней поездки: не вышло бы утомления, ерунды и сутолоки да склоки вместо лечения нервов»⁶⁷⁶.

В тот же день он обговорил вопрос о поездке с членом коллегии ГПУ АЯ. Беленьким, отвечавшим за охрану Ленина. Сошлись на том, что при выборе места необходимыми условиями являются: наличие телеграфа и радио, шифровальщики, охрана, возможность получения книг, документов Политбюро, СНК, Госплана, газет по экономике и т. д.⁶⁷⁷

Во время очередного визита в Горки профессора Гетье решили посоветоваться и с ним. Оказалось, что Федор Александрович прекрасно знал кавказские курорты. Крупные курорты Ленин отвергал: «Ну где в Ессентуках у нас хорошее лечении? Явный вздор! Будет хаос, бестолочь, неустройство, усталость, а не лечение, дерганье нервов, обращение местных работников». Перебрали Нальчик, Кисловодск, Боржом, Абастуман, Ба-курьяны, Красную Поляну. Выяснилось, что из-за базедовой болезни Крупской морское побережье исключается, нежелательна и высота более тысячи метров⁶⁷⁸.

17 апреля Ленин пишет Орджоникидзе: «Посылаю Вам еще несколько маленьких справок Они сообщены мне доктором, который сам был на месте и заслуживает полного доверия: Абастуман совсем-де не годится, ибо похож на “гроб”… Прогулок нет, иначе как лазить, а лазить Надежде Константиновне никак нельзя. Боржом очень годится, ибо есть прогулки по ровному месту… Наш доктор предупреждает против ранней поездки, де будут холода и дожди сугубо до половины июня. На этот последний счет я не так боюсь, если дом не протекает и отапливается…»²