Завидное чувство Веры Стениной

— Давайте её выбросим, — предложила бабушка Андреевна, но Евгения, конечно же, заплакала. Она любила скользкую гадину, как другие девочки любят бархатных котиков и плюшевых собак.

Решили выпустить Марину в Исеть — и через два дня действительно увезли и выплеснули вместе с водой, как младенца из пословицы. Безутешной Евгении подарили черепаху, назвали Дашей. Черепаха тут же уползла куда-то в дебри квартиры и появилась только через месяц — вытягивала шею в поисках еды. Потом бабушка Евгении куда-то сбагрила черепаху, придумав для внучки историю про Дашино бегство. Бедняжка Евгения написала объявления и развесила их по всему району — «Убежала черепаха!». И долго не понимала, почему все так смеются над этими грустными словами.

Как сложилась судьба Марины, неизвестно. В теленовостях через пару месяцев прошёл взволнованный репортаж о загадочном появлении в водах Исети таинственного зубастого монстра — и Лара, и Евгения очень надеялись, что монстром была Марина. На этом глава про домашних питомцев окончилась, а вот глава про Ереваныча — та, к сожалению, ещё только начиналась.

Глава тридцать шестая

Стиль — это душа.

Ромен Роллан

Мать переводила взгляд с Лары на Серёжу, как будто пыталась найти в них сходство — или отличия, как в детских задачках. А ведь мы правда похожи, подумала вдруг Лара — не с матерью, конечно, с ней-то у нас ничего общего, кроме того что мы семья. Но вот с этим чужим Серёжей, явившимся как бог из машины, действительно похожи. У него такая же белая кожа и волосы раньше были рыжими — кое-где в седине дотлевали огненные пряди. Что, если мать всю жизнь её обманывала и настоящим отцом Лары был как раз этот врач, к которому притягивает незнакомая, властная сила? Может быть, это и есть чувство родства, правда крови? Тогда всё становится по местам, как в чисто убранной квартире. Мать встретилась с отцом (какое приятное слово!), открыла ему тайну Лариного рождения — а всё остальное они придумали для того, чтобы познакомить Серёжу с дочерью. Евгения, которая почему-то не может сама добраться домой из аэропорта, тётя Юля, которая никогда не отвечает на телефонные звонки, — эти важные для Лары люди вдруг превратились в статистов, а на главную роль в спектакле внезапно утвердили её, Лару.

— Смотри, там Ереваныч! — вскрикнула мать. Лара повернула голову — и увидела крупного мужчину с квадратной стрижкой. Он быстро шёл к выходу, но его ещё можно было догнать. Лара вскочила с места, уронив недоеденный бутерброд, и побежала за Ереванычем, надеясь, что Серёжа (папа!) смотрит ей вслед и любуется тем, какая она у него быстрая и ловкая.

…Большая машина долго везла их по городу, а потом вылетела из Екатеринбурга, как ракета — и понеслась по тракту, мимо лесов и шашлычных. Водитель был молчалив, но в зеркале подмигивал. Его звали Марат — «как революционера», объяснила шёпотом Евгения.

Мать молчала, переживая за рваную юбку, а тётя Юля нервно болтала всю дорогу, пока машина не въехала под шлагбаум и не остановилась перед большим красивым домом за оградой, напомнившей Ларе заточенные копья. Двери открылись сами собой, где-то залаяла собака. Тётя Юля с проворством постоянной гостьи поднялась на крыльцо — и махала оттуда девочкам: что вы там копаетесь! Верка, не страдай из-за юбки — зашьём!

Марат тоже шёл следом, и Лару это обрадовало — мысленно она уже вышла за него замуж, наивно приписав водителю и обладание хозяйской машиной, и даже какие-то права на этот удивительный дом.

А дом был правда удивительный. Лара в таких раньше не бывала — и полагала, что загородный дом должен быть похож на убогую хибарку тёти Эльзы в коллективном саду «Комсомолец». Дом Ереваныча состоял из десяти, а то и больше комнат, наполненных самой разнообразной мебелью, какую только можно было купить в те годы. Лару особенно потряс белый кожаный диван — она с удовольствием представила себе, как кто-нибудь садится на него в грязной одежде. Полы во всех комнатах были устланы мягкими коврами, а в гостиной, где стоял белый рояль, пол оказался прозрачным, как аквариум — и под ним плавали рыбы! Лара с Евгенией помянули добрым словом несчастную Марину, давным-давно издохшую в исетской клоаке, и тут их позвали в следующую комнату.

Экскурсию по дому вела тётя Юля на правах даже не постоянной посетительницы — а хозяйки:

— Обратили внимание, что свет во всех комнатах включается автоматически? Это он реагирует на наше появление.

— А почему хозяин на него не реагирует? — спросила мать. Она первым делом оглядела себя сзади в зеркале — и успокоилась. Разрез на юбке стал чуть глубже, ну и ладно.

— У него срочный разговор с Лондоном, — объяснила тётя Юля. — Прошу к столу!

Стол был накрыт как для парадного банкета в ресторане, куда Сарматов однажды водил Лару с матерью. Всё сверкало, искрилось и сияло. Еду подавала строгая женщина в белом, как раньше был у школьниц, фартуке — она поморщилась, увидев девчонок, а Евгения потом уверяла, что у неё ещё и задёргался левый глаз.

Тётя Юля называла женщину в фартуке просто по имени — Люда и вела себя с ней так, будто очень хотела этой самой Люде понравиться. Вообще-то тётя Юля всегда всем нравилась — у неё постоянно спрашивали дорогу на улице, а случайные знакомые в поезде обязательно давали ей свой адрес и телефон, чтобы она приехала к ним когда-нибудь в Москву, Воронеж и Череповец. Но на строгую Люду в фартуке тёти-Юлины чары почему-то не действовали — она раздражённо плюхнула на стол очередную тарелку (с печёночным паштетом) и ушла восвояси.

— Мало радости — жить в таком доме и не быть в нём хозяйкой, — заметила мать, а тётя Юля возмутилась:

— Люда здесь не живёт! Это домработница, Марат её привозит и увозит.

— Я не про Люду, — сказала мать, но тётя Юля в отличие от Лары её не услышала — вся вскинулась навстречу мужчине, который входил в комнату:

— Юрочка! Знакомься, Вера, Лара. Евгению ты, надеюсь, помнишь.

— Как тут забудешь, — задумчиво сказал Ереваныч, глядя на несчастную Евгению таким взглядом, что все поняли: он рад бы о ней забыть, да не знает, как это сделать.

Лара надеялась, что Марат сядет с ними ужинать — но в этом доме прислугу держали строго. Через минуту водитель мелькнул в дальних комнатах, за ним семенила непреклонная Люда. Дверь, мотор, шелест шин по гравию…

Ереваныч общаться не спешил, всем своим видом показывая, что мысли его заняты значительно более интересными и важными вещами, чем гости. К Юльке он обращался благосклонно, подливал ей вина, шептал что-то на ухо, и шея его становилась при этом тёмно-розовой, как ветчина. Мать почти ничего не ела, хотя на столе было много всего вкусного, а поужинать дома они не успели.

Наконец Ереваныч снизошёл до неё:

— Юля сказала, вы по части искусства?

Мать начала рассказывать о своей работе, но Ереваныч не слушал — ему достаточно было задать вопрос, а ответ его не интересовал. Ответы он и сам знал, на любые вопросы. Так что мать замолчала, на глазах вскипая возмущением, а Ереваныч тем временем принялся кормить тётю Юлю с ложечки — как маленького ребёнка. Это было невероятно противное зрелище, но тётя Юля послушно облизывала ложечку и открывала рот, как птенец.