Зависимость от любви

– Да с чего это я должен умереть? Ничего я не умру! – весело говорил тот. – Я собираюсь жить долго-долго! Ты вот вырастишь, у тебя дети появятся, и я их еще понянчу! Вот как долго я буду жить!

Меня его слова немного утешали, но через какое-то время страх снова одолевал меня. А уж если дядя Дима задерживался вечером, то я начинал сходить с ума. Я даже звонил ему на работу, чтоб узнать, где он. Но, если честно, я не столько боялся смерти дяди Димы, сколько горя мамы. Я так этого боялся, что предпочитал лучше сам умереть, чем пережить весь этот кошмар снова. Жизнь налаживалась, мать была снова счастлива, а я все никак не мог поверить, что теперь все будет хорошо и жил в ожидании какого-то кошмара. Я постоянно требовал заверений от мамы и дяди Димы, что с ними все будет хорошо, что они будут осторожно переходить дорогу, будут смотреть по сторонам. При всем этом за самого себя я совсем не боялся. У меня была уверенность, что если я умру, то мне будет хорошо, вот только бы смочь как-то маме об этом сообщить, чтоб она не страдала. А еще в этот период я стал осознавать, что могу жить без матери и перестал бояться ее смерти. Ведь если она умрет, то страдать точно не будет, и наконец-то поймет, что зря мучилась из-за умершего отца. Она увидит, как на небе хорошо. А я с дядей Димой не пропаду. У меня даже в голове возник список значимости каждого из нас для жизни. Своей смерти я совсем не боялся, мамина смерть принесла бы мне облегчение, потому что тогда бы она никогда больше не страдала, и я бы тоже был спокоен. А вот смерти дяди Димы я боялся больше всего. Мать тогда снова начнет плакать и рыдать, а мне ее страдания хуже всего, хуже ее смерти. Это самое страшное, что может случиться. Я мог спокойно видеть слезы других людей, спокойно смотрел новости о всевозможных несчастьях, творящихся в мире – не трогало меня это все. И только мама с ее несчастьем и горем была для меня настоящей катастрофой. Но, кажется, я сам скоро стал для матери и дяди Димы катастрофой. Я то и дело просил отчима быть осторожным, чтобы с ним ничего не случилось. С матери брал бесконечные обещания, что она не будет плакать по нему, если он умрет, и будет веселая. Они мне все это обещали. Я ненадолго успокаивался, а потом снова лип к ним прося заверений и обещаний. А по ночам меня стали мучить кошмары. Я просыпался в слезах, а возле меня стояли и мама и дядя Дима – оказывается, я во сне кричал и будил их. Дядя Дима сказал матери, чтоб та сводила меня к врачу. И я помню этот визит. Мне было стыдно, потому что врач, к которому меня отвела мама, оказался психиатром. Разве я псих? Мне тогда было уже восемь лет, я учился во втором классе. Психиатр смотрел на меня поверх очков, и мне казалось, что он видит во мне что-то такое психически-ненормальное, и чувствовал себя совсем психом. Но ничего страшного не произошло. Врач, выслушав мать, с большим сочувствием поговорил со мной. Несколько раз сказал мне, что все будет хорошо, а маме моей сказал, что если у женщины есть дети, то она в любых обстоятельствах, прежде всего, должна думать о них, а не о своем горе, как бы тяжело не было:

– Это мы, взрослые, должны заботиться о детях и утешать их, а не они нас!

Он выписал мне какие-то таблетки, еще раз сказал на прощанье, что все будет хорошо, и мы пошли. А мне понравилось слушать этого доктора о том, что все будет хорошо. Я бы сотни тысяч раз слушал это «все будет хорошо!» А когда мы вышли из поликлиники на улицу, мать моя вдруг стала меня обнимать и целовать:

– Прости меня, малыш! Прости! Какая я была дура! Прости! – твердила она и плакала при этом. Мое сердце невыносимо сжала боль. Я не мог видеть ее слезы!

– Нет! Нет! Не плач! Все хорошо! Все хорошо! – гладил я мать по голове, и сам плакал.

– Это я виновата, во всем виновата я! Плакала при тебе, а ты так переживал! Какая я глупая!

– Нет! Нет! Ты самая умная! Самая лучшая! И я больше не буду переживать!

В растрепанных чувствах мы вернулись домой. Мама сразу же дала мне выписанную врачом таблетку, и вообще с того дня окружила меня неимоверным вниманием и заботой. И мне это нравилось. Я даже специально стал напускать на себя несчастный вид, чтоб мама побеспокоилась обо мне, пожалела, поняла как мне плохо. Помогали ли мне таблетки или нет – не знаю. А вот мой несчастный вид перед мамой всегда приносил свои плоды. Мама меня чуть ли не на руках носила, лишь бы только порадовать меня чем-нибудь. Кажется, наши роли поменялись. Раньше я не сводил глаз с ее лица, теперь же она постоянно тревожно смотрела на меня. Теперь я был королем. Но скоро я заметил, что вообще присутствие рядом мамы заставляет мою душу болезненно сжиматься. Мне было тяжело рядом с ней. Вот возле дяди Димы я отдыхал морально. Здесь не нужно было тревожиться, не нужно было корчить из себя страдальца. Дядя Дима постоянно вовлекал меня в свои дела. То мы с ним в гараже пропадали, ремонтируя машину, то он на рыбалку меня брал. А с третьего класса он записал меня в секцию русского рукопашного боя. Мое беспокойство из-за мамы и дяди Димы стало менее выраженным. Я перестал просить их заверений о том, что все будет хорошо, но я чутко улавливал их настроение и постоянно как бы держал их в поле своего зрения. Мне не нравилось, что мать постоянно что-то требует от дяди Димы, все чем-то недовольна. Дядя Дима мне казался очень хорошим, и мне было жаль его. В то же время, что бы мать ни делала, чтобы не говорила, как бы себя ни вела, она продолжала быть для меня человеком, от настроения которого зависело и мое настроение. Я очень чутко реагировал на все движения ее души.

В рукопашном бое у меня наметились успехи. В четвертом классе меня впервые взяли на соревнование, где я занял первое место. Это меня так вдохновило, что я еще усерднее стал заниматься и скоро стал одним из лучших в нашем спортклубе, и на соревнованиях неизменно занимал только первые места.

Глава 2

В шестом классе, почти в самом конце учебного года со мной произошло событие, которого я совсем не ожидал. Жизнь моя в то время протекала спокойно. Среди пацанов я пользовался большим уважением, учился хорошо, с родителями тоже, казалось, все было хорошо. В общем, жил себе жил, и вдруг… Пришла к нам в класс новенькая девчонка, и я неожиданно для себя влюбился, да так, что даже самому странно было.

О ее приходе наша классная руководительница сообщила нам за неделю до ее прихода. Я на это сообщение не обратил никакого внимания. Ну придет к нам какая-то девчонка, ну и пусть. А вообще к девочкам я относился дружелюбно, с некоторыми у меня с раннего детства были дружеские отношения. Особенно с теми, которые любили вместе с мальчишками лазать кругом. И в спортклубе у нас полно было девчонок, умеющих бороться не хуже мальчишек. Но когда я увидел нашу новенькую, то у меня в голове и в душе все перевернулось. Помню, как во время урока математики, дверь класса открылась, и директриса ввела ее.

– Дети, знакомьтесь, это Инесса Златозарная. Она теперь будет учиться в вашем классе, – сообщила нам классная руководительница, Анна Геннадьевна.

Наступила гробовая тишина, все просто замерли, пригвожденные красотой этой Инессы. А может быть, мне все это показалось, и это только я один замер. Я еще никогда не видел ничего подобного. Тонкая, высокая, смуглая, с черными длинными косичками – она была необыкновенна. Красивое, словно выточенное лицо с ярко синими заплаканными глазами. Она испуганно смотрела на нас и хлопала своими длинными, загнутыми ресницами. «Вот это да!» – пронеслось у меня в голове, и я сразу же в один момент понял, что в мое сердце ворвалась любовь.

Анна Геннадьевна задумчиво посмотрела на класс, ища свободное место для Инесссы. Мое сердце сильно забилось. Я сидел один – моя соседка по парте болела, и мне очень хотелось, чтобы эту неземную красоту посадили рядом со мной. Но в классе было еще одно свободное место рядом с хулиганом и двоечником Степновым. Учительница решила, что с таким как я новенькой будет гораздо лучше, чем со Степновым и потому направила ее ко мне. Я чуть не подпрыгнул от радости. Инесса подошла ко мне, испуганно взглянула на меня своими яркими синими глазами и села рядом. «Вот это да!» – снова восхищенно подумал я. Мне показалось, что даже обычная школьная форма сидит на ней как-то по-особенному. И красный галстук у нее был повязан исключительно аккуратно.

– Ты не бойся, – прошептал я ей, – у нас хороший класс, а если что, то я тебя в обиду не дам.

Девочка подняла на меня свое точеное личико, улыбнулась, взмахнула длинными ресницами.

– Спасибо! – благодарно прошептала она, а у меня просто дыхание перехватило. Откуда же она такая взялась? Разве вообще такие девочки бывают? Я просто не мог отвести от нее глаз.

На перемене друзья позвали меня во двор играть в догонялки, и я впервые понял, что мне не хочется с ними идти. Мне хотелось сидеть возле Инессы и смотреть на нее. Но я оставил ее и пошел во двор. И все было вроде как обычно, мы гонялись, ловили друг друга, вопили, как ненормальные. Но мне стало скучно, и я, оставив пацанов, пошел в класс.

Инесса, не вставая, одиноко сидела на своем месте, а одноклассники и одноклассницы занимались своими делами. Никто не подходил к ней, никто с ней не общался, и было видно, что девочке неуютно и одиноко в новом классе. Я как вошел сразу оценил обстановку: все старались выпендриться перед новенькой. Одни девчонки неестественно громко верещали, другие носились друг за другом, показывая какие они тут боевые все. А двоечник Степнов театрально заламывал руки тихоне Ваньке Чернышову. И при этом все то и дело поглядывали на новенькую, проверяя, как она реагирует на их лихие выверты. «Какой же я дурак, что оставил ее одну!» – подумал я, приближаясь к Инессе, а она, увидев меня, вдруг с облегчением улыбнулась и вздохнула. Мне показалось в этот момент, что я вижу не девочку, а ангела.

– Хочешь, я покажу тебе нашу школу? – спросил я ее, думая при этом, что больше не оставлю ее одну. Никогда не оставлю.

– Хочу, – снова улыбнулась она и ее ресницы сделали такой очаровательный взмах, что я ахнул про себя, и снова в голове моей пронеслось: «Вот это да!»

Мы вышли в школьный коридор, и я повел ее по этажу, показывая все кабинеты, в которых у нас были уроки:

– Вот здесь кабинет физики, а здесь химия, а вон там, в конце коридора, биология, – я показывал ей кабинеты, а сам просто не мог оторвать глаз от нее. Она была очень тонкая, и оказалась не такой уж высокой, по крайней мере, я был выше ее, но я вообще всегда отличался хорошим ростом и был одним из самых высоких в классе. Инесса внимательно смотрела на двери кабинетов, которые я ей показывала, а потом неизменно с признательной улыбкой взглядывала на меня. И столько доверия было в ее взгляде, что я готов был умереть, но оправдать это ее доверие.

Прозвеневший звонок вывел меня из почти сказочного состояния, вернул на землю. Мы прервали экскурсию, и пошли в класс.

– А на следующей перемене, я покажу тебе все остальное, – заверил я девочку, и она в ответ снова улыбнулась доверчивой улыбкой.

На следующей перемене весь наш класс перешел в кабинет физики, а мы с Инессой продолжили экскурсию по школе. Я показывал ей все кабинеты, все закоулки и потайные закутки. И вот в одном из закутков, под лестницей Инесса вдруг доверчиво обратилась ко мне: