Завод 2: назад в СССР

На сцене действительно было пусто, никакого инвентаря.

— Мне бы гитару, — ответил я. — Найдется?

— Аня, тащи гитару! — распорядился главред.

Аня сбегала в подсобку и вынесла оттуда гитару.

— Не знала, что ты музыкальное сопровождение запланировал! — восхитилась контролёрша, прижимая к груди руки в ожидании.

— Так ребята, ровно пять, пора начинать.

Главный редактор пошёл на сцену, объявлять моё выступление. Я проверил, насколько хорошо настроена гитара. Играть мне не доводилось со времён былой молодости, но придётся уж как-нибудь вспоминать на ходу — не бином Ньютона, справлюсь. Взяв пару аккордов, я остался удовлетворён звучанием. А по небольшому залу разнеслись аплодисменты, знаменующие мой выход.

Я вышёл на сцену, оглядел присутствующих и приветственно вскинул руку.

— Мужики, очень рад, что вы все сегодня здесь собрались. Я думаю, у каждого из вас есть варианты поинтереснее, чем слушать моё выступление после рабочего дня. Но надеюсь, что каждый из здесь собравшихся не пожалеет о своем выборе.

Я ударил пальцами по струнам, вспоминая мелодию, которая в свое время крепко запала мне в душу. Настолько, что я выучил аккорды — и до сих пор помнил их наизусть.

Зал замер, на меня устремились взгляды всех присутствующих.

Ну, погнали. Щас споем!

Глава 23

— Я вернулся с работы, — пропел я первые слова легендарной песни «Я устал» за авторством не менее легендарной группы.

Зрители сразу заинтересовались, потому что речь в песне шла о том, что каждому здесь присутствующему знакомо. Дальше песня вовсе поднимала те вопросы, которые хоронил внутри себя каждый работяга. Песня была про ту самую боль, что откликалась и оставляла на душе след, поэтому уже следующие слова были бурно приняты залом.

— Дорогая, я не пьян. Еле-еле опускаюсь я на жёсткий диван. Я сегодня за червонец две смены отпахал. И я устал, я устал… — пел я, поддерживая ритм.

Дальше подпевали хором.

— На меня начальник цеха целый день проорал! И я устал, я устал…

Песня зашла на ура. Когда я спел последние строки, зал ответил овациями. Просили повторить на бис, не отпускали меня со сцены. Я не гордый, принялся петь заново. К концу второго раза я с непривычки посадил голос. Третью просьбу на бис мне пришлось проигнорировать, низко поклониться и удалиться со сцены.

— Красавчик, Егор! — слышалось из зала. — Вот это мы понимаем, стихи с мужским лицом!

— И с яйцами!

Не менее был впечатлен главный редактор, который, перехватив меня на выходе со сцены, довольно тер руками, будто в предвкушении.

— Ше-девр! — он с ударением произнёс каждый слог, чтобы выразить свой восторг в полной мере. — Твои стихи взяли за самую душу! Давно мне такого не приходилось слышать.

Я, конечно, поулыбался ради приличия, покивал, попринимал похвалы. Не говорить же Вениамину, что стихи на самом деле мне не принадлежат, а парень Юра, который эти строки придумал, сейчас еще в школу ходит. Всё-таки, справедливости ради, я никогда не был поэтом и собираться не становился.

— Это было… свежо… оригинально и неожиданно, — подключилась к главному редактору Аня. — У меня аж мурашки по коже побежали. Ты… ты ведь полностью отразил один из тяжелых дней нашего советского рабочего!

Лютикович пошёл дальше, внимательно на меня посмотрел и, заговорщицки прищурившись, выдал: — Егор, а что если мы фонограмму запишем на эту песню? Соберём музыкальный коллектив, у меня кое-какие связи есть. Текст и музыка настолько сильные, что я, не побоюсь этого слова, готов ручаться, что композиция будет номинирована на «Песню года».

Предложение, конечно, было заманчивым, но я отказался.

— Спасибо большое, я не думаю, что это надо делать, — сказал я как мог твёрдо.

— Как же не надо! — Вениамин аж руками всплеснул. — Это шлягер, поверь мне, я в прошлом был редактором музыкальной колонки в журнале и могу отличить хорошую песню от плохой!

— Сейчас я к этому точно не готов. Да и кому как не вам понятно, что песня не будет пропущена цензурой, — я широко улыбнулся, давая понять, что вопрос закрыт.

Главный редактор ещё помялся, взял с меня обещание, что я подумаю, а потом мы к этому разговору вернёмся.

— Егор, а почему ты не хочешь записывать песню? — спросила Аня.

По всему виду контролёрши было видно, что девчонка, как и главред, мечтает услышать песню из динамика магнитофона и с голубого экрана. Знали бы они, сколько у меня ещё припасено шлягеров в загашнике. При желании смогу брать «Песню года» следующие лет этак пятьдесят. Но тут дело в другом, всё-таки не есть хорошо лишать успеха людей, которые по-настоящему этого заслуживают. Придёт время, и под «Я устал» будет зажигать другое поколение работяг.

— Зря, — разочаровано вздохнула Аня. — Такие проникновенные слова про начальника, такое можно спеть, только если сам что-то подобное переживал.

— Спасибо, дорогая, — хмыкнул я.

— Пожалуйста, — девчонка проникновенно на меня посмотрела. — Егор, а я ведь знаю, что у тебя непростые отношения с Климентом Александровичем, что он хочет тебя убрать.

— Как сказать, Ань, у меня как раз-таки очень простые отношения, а вот у него со мной… на самом деле это нормально, когда люди ругаются, — я не хотел посвещать девчонку в наши с начальником дела и ответил обтекаемыми фразами.

Аня помолчала, о чем-то задумалась.

— Егор, я тебе кое-что должна сказать.

— Ну-ка, я весь внимание.

— У меня есть сведения против Климента Александровича, — едва слышно прошептала она. — Я не хочу, чтобы этот человек тебя обижал.

— Даже так?

Девчонка огляделалась и, приблизившись, ко мне зашептала на ухо, обдавая тёплым дыханием:

— Начальник заставляет меня пропускать некоторые детали, где есть сварка, — выдала она «страшную» тайну.

Ну вот, не зря я ей духи купил. Коробочка пока лежала в комнате в общаге, в тумбочке. Все как-то не было возможности их подарить. А кому дарить — я почему-то понял сразу. Не Шевченко (хотя хотел поначалу), не сестрам-близняшкам, а именно Ане. Мне хотелось, чтобы эта девчонка улыбалась, и как можно чаще. Хорошие духи, которые довольно трудно достать, могли только этому поспособствовать.

— Ну пойдём, что ли, в общагу, по пути расскажешь, где там товарищ начальник напакостил, — предложил я.

Мы вышли, и Аня, видя, что близняшки не сводят меня глаз, вцепилась мне в руку, но не просто так, а с хитринкой — сделала вид, что поскользнулась.

— Ой, как тут скользко.

Я руку убирать не стал. А вот дальше во время нашей прогулки я узнал новые интересные подробности — они пригодятся мне, в копилочку компромата на Климента. Тучи над начальником цеха сгущались, и скоро должен был грянуть гром. Затягивать с этим я не собирался и в понедельник планировал перейти к новому этапу, который последует за сбором улик.