Завод войны

Запустив программу для рабов, он повернулся к ним спиной, сел и приподнял заднюю часть. Рабы приблизились, зажужжали пила и дрель. Сверло погрузилось в панцирь, и один из некогда наиболее чувствительных участков тела Цворна онемел. Он пытался не думать о том, что делают рабы, хотя сам же досконально изложил каждый шаг процедуры. Выщелкивая жвалами бодренький ритм, он окликнул наконец–то засунувшего труп в пристройку Врома:

— Закрой дверь и будь наготове.

Цворн и сам не знал, почему не хочет, чтобы Вром присутствовал здесь, по крайней мере в этой части операции.

В ход пошла пила — воздух наполнился запахом раскаленной костяной пыли. Цворн многое отдал бы, чтобы не слышать последовавших звуков. Что–то шлепнулось на пол, один из рабов поднял это и унес, а второй продолжал подготавливать отверстие. Не в силах устоять, Цворн проверил, как идет процесс. Глазами раба, монтировавшего нанонервный интерфейс, он видел огромную кровоточащую дыру в собственном теле. Глазами другого раба — уносимый осколок панциря с куском плоти, за которым тянулись вены и нервные волокна. На осколке выделялись вмятины, где когда–то находились два пениса и коитус–зажим. Изношенные, бесполезные половые органы Цворна предназначались на выброс.

Работа еще продолжалась, когда вернулся второй раб с хранившимися в холоде контейнерами с семенем Цворна. Контейнеры он опустошил в искусственное яичко, а яичко прикрепил на место старого, усохшего. Тем временем к двери святилища прибыл вызванный молодой самец — объятый ужасом, но неспособный бежать.

— Входи, Вром, — велел Цворн.

Отверстие было готово, рабы отступили, прижавшись к стене. Появился Вром со сверкающими атомными ножницами, вставленными в основание клешней. Цворн знал, что этими ножницами Вром мог в считаные минуты ампутировать конечности любого прадора. Когда молодой прадор войдет и его обездвижат, процедуру можно будет продолжить. Конечно, для более тонкой работы — удаления свеженьких и энергичных половых органов молодого самца — Вром воспользуется хирургическим телефактором.

Спир

Пока мы парили в вакууме, я видел, что «Копье» сильно пострадало, и размышлял, удалось ли Флейту выжить. Свёрл же сказал, это Флейт сообщил ему о нашем положении. Но получил ли отец–капитан информацию до удара атомного луча или после?

Нас окружили бронированные прадоры Свёрла, и Рисс наконец размоталась, освободив меня.

— Я, пожалуй, скроюсь.

Ее змеиное тело замерцало.

— Зачем? — спросил я.

Однако «хамелеонка» уже включилась, и Рисс полностью исчезла.

— Не знаю, как это вышло, но мы, похоже, там, где должны быть, — сказал я.

— Ты не спрячешься на борту моего корабля, паразит, — произнес по радио еще один голос.

Удивительно, как легко Свёрл вклинился в наш канал связи.

Вспыхнули шесть силовых полей, образовав нечто вроде грубого куба парой метров в поперечнике. Грани пересекались, а углы искрили. Я видел такие клети в действии, только обычно они использовались для поимки и удержания крупной дичи вроде прадоров — те не могли сбежать через неизбежные бреши между дисками силовых полей. По–настоящему пересекающиеся поля я встречал впервые: подобная близость обычно создавала петли обратной связи, отключающие проекторы. Во время войны искривление силовых полей считалось невозможным. Но ведь Пенни Роял укрыл Панцирь–сити целой силовой сферой. Выходит, технология еще не полностью раскрыла свой потенциал.

Рисс появилась снова — она извивалась внутри прозрачного куба. Не обращая на меня внимания, прадоры собрались вокруг нее — и вдруг метнулись куда–то в сторону, чтобы вернуться с чем–то, что они взяли с тянувшегося от пола до потолка стеллажа. «Что–то» оказалось ящиком, достаточно большим, чтобы вместить прадора: со стенками из щитостекла и ребрами из прочного кермета. Двигался он то ли на гравимоторе, то ли на магнитной подвеске. Прадоры установили ящик рядом с ловушкой и открыли одну из его стенок. Шипя и рассыпая искры — заметив это, я проверил изображение на дисплее визора и понял, что трюм быстро наполняется воздухом, — прозрачный куб сжимался, свернувшаяся тугим клубком Рисс едва помещалась в нем. Затем куб сдвинулся с места и вплыл прямо в стеклянный ящик. Один из прадоров закрыл «клетку», и силовое поле разбилось вдребезги. Впрочем, осколки испарялись на лету, превращаясь в ничто, не причиняя никому вреда.

— Обоих ко мне, — приказал Свёрл по корабельному интеркому.

Куб поднялся и поплыл к дальней стене трюма, в которой со скрежетом открывалась огромная дверь; поворотный механизм, вероятно, был поврежден атомным лучом — оттого и скрипел. Ящик застрял в проеме, но шедший впереди бронированный прадор сильно толкнул его клешней, вновь приведя в движение. А я ощутил странное удовлетворение при виде прадора, столь фамильярно обращавшегося с закапризничавшей техникой.

— Полагаю, пришел час расплаты, — сказала Рисс через форс.

— Расплаты?

— Свёрл — одна из моих прежних жертв, хотя ему удалось выжить.

Шагавший за мной прадор пихнул меня так, что я растянулся на полу. Поднявшись, я оглянулся — судя по размерам, обидчик был вторинцем, хотя броня не позволяла утверждать наверняка. Зато шедший следом первенец обрушил на спину собрата бронированную клешню с таким звоном, что что–то просто должно было сломаться. Но вторинец лишь чуть присел, проехав брюхом по полу, после чего метнулся в сторону. Первенец прощелкал ему что–то, потом повернулся ко мне и показал клешней на дверь.

— Иди дальше, человек, — велел он.

Определенно, вторинца только что наказали за жестокое обращение со мной, что было совершенно несвойственно прадорам и потому поразило меня. Но корабль принадлежал Свёрлу, и я знал, что отец–капитан странным образом изменился. Неужели я видел пример его деформированной морали, переданной детям? Вслед за тюрьмой Рисс я вышел из трюма.

— Да, ты уже упоминала об этом прежде, — продолжил я разговор с дроном.

— О да.

— Он узнает тебя?

— Он узнает, что я такое, и этого определенно достаточно.

Я хотел сказать что–то насчет изменившегося поведения прадоров и преображения Свёрла, но обнаружил, что у меня просто нет сил продолжать. Прадоры — жестокие ублюдки, но, как я уже отмечал раньше, данное определение подходит и людям, и ИИ. И любой из представителей этих трех рас был бы, скажем так, немножко обижен, если бы с ним сделали то, что Рисс сделала со Свёрлом.

Передо мной лежал совершенно стерильный коридор, по которому сновали государственные роботы–уборщики, и освещение было ярким, что весьма необычно для прадорских кораблей — я помнил это, только не своей памятью. Чужие воспоминания прорвались на миг в сознание, но я отмахнулся от них, и они угасли.

— Флейт, ты уцелел? — спросил я через форс, но в ответ услышал только шипение.

Наконец нас ввели в святилище, больше похожее на ботаническую лабораторию, чем на командный центр кровожадного отца–капитана. Ящик с Рисс опустился в центре помещения. Двое первенцев застыли у закрывшихся дверей в качестве охраны. Свёрл поднялся на ногах–протезах, оторвавшись от обычного ряда шестигранных экранов. Я мельком заметил хвост, напоминавший хвост амфибии, но внимание мое было сосредоточено на теле прадора, превратившемся в массивный череп.