Завоеватели

— Да, — сказал Хильзен. — По-моему, этого больше, чем достаточно.

Норг наклонился над Синякой, взял его за волосы и обратил к себе смуглое лицо с воспаленными веками и пересохшими губами. Затем вытер руки об одежду и пристально посмотрел на Хильзена.

— Что это с ним?

— Жаль парня, — хмуро сказал Хильзен.

— Жаль — не жаль, — пробормотал Норг в растерянности, — но он-то один, а нас-то много… — Он немного поразмыслил и добавил: — Хотя лично мне это не нравится. Одно дело — в бою кого-нибудь…

Он пожал тяжелыми плечами и шумно вздохнул. Его хорошее настроение начинало улетучиваться.

— И котлы он всегда чистил, — сказал Норг, растравляя себя еще больше.

Вообще-то Завоеватели были людьми агрессивными и неуступчивыми, и синякина привычка безропотно делать любую грязную работу вызывала у них раздражение. Не могли они уважать такого человека. Но с другой стороны, это было очень кстати, ибо лень — одна из основных добродетелей истинного воина, а чистить котлы иногда все-таки надо.

Хильзен сказал рассеянно, все еще думая о главном:

— А ты знаешь, что он был тогда у форта?

— Да ну! — поразился Норг. — А я думал, что мы всех перебили… — Он взглянул на Синяку с новым интересом. — То-то он мне всегда нравился.

Синяка передвинулся на полу и прижался спиной к остывшей печке. Потом он попытался встать, но зашатался и рухнул на пол. Норг вспомнил о недожеванном пирожке, который оставался у него за щекой, и энергично задвигал челюстью.

— Ну так что будем делать? — спросил он с набитым ртом.

Синяка снова сел на полу и тупо попытался улыбнуться. Губа у него треснула, и на подбородок сползла капелька крови. Хильзен ощутил острое желание послать все в хель, к чертовой бабушке, и напиться. Бьярни на его месте вообще бы думать не стал.

— Ну вот что, — сказал, наконец, Хильзен. — Его нужно убрать отсюда. Да прекрати ты жевать! — рявкнул он на Норга.

Норг поперхнулся и побагровел.

Хильзен рывком поднял Синяку. При этом рукав синякиной куртки зацепился за край заслонки, ветхая ткань треснула, и рукав повис на нитке.

— Тьфу, — с сердцем сказал Хильзен.

Он поудобнее подхватил Синяку, оказавшегося на удивление тяжелым, и заметил, что на руке чуть пониже локтя у того выжжен знак: сова на колесе. Он попробовал вспомнить, где недавно видел этот символ, но не смог.

— Он все равно помрет, зря стараешься, — вздохнул Норг, но Хильзен счел его слова недостойными ответа.

— Его нужно отнести в город и найти кого-нибудь, кто будет за ним присматривать, — сказал он и вдруг вскинул на Норга глаза. — Может быть, твоя… как ее? Далла… Может быть, она согласится? Ты говорил, она добрая…

Норг помялся чуть-чуть, а потом сказал:

— Она-то, может, и согласится, да я не хочу. — Он опасливо покосился на Синяку. — Понимаешь, там девочка, Унн… вдруг с ней что-нибудь случится…

Хильзен посмотрел на свои ногти и сказал:

— Если Бьярни его увидит сейчас, он просто вышвырнет его вон.

— Потащили… — решительно произнес Норг. — Там придумается.

Хильзен понес Синяку вниз по лестнице. Синякины ноги бессильно волочились по полу. Норг подобрал с лавки свой теплый плащ и пошел следом.

Плащ у Норга был приметный: в свое время арбалетные болты его буквально изорвали, однако упрямый Завоеватель наотрез отказался расстаться с этими лохмотьями и поставил заплатки из лисьего меха. Заплатки торчали клочьями и придавали плащу сходство с облезлой шкурой.

— Погоди, — сказал Норг, нагоняя Хильзена уже на площади перед башней, — одень-ка его потеплее.

Хильзен завернул Синяку в плащ, и Норг взял его на руки, как ребенка.

— Какой горячий, — пробормотал он и огляделся по сторонам. — Ладно, куда потащим?

Хильзен переступил с ноги на ногу, слушая, как хрустит снег. Город, утонувший в сугробах, лежал вокруг, темный и безмолвный. Где-то в домах, уцелевших после осады и штурма, притаились люди, но они пережили достаточно страха, чтобы выдать сейчас свое присутствие. Уже начинало темнеть — дни были короткими.

— Вперед, — угрюмо сказал Хильзен. — В конце концов, кроме нас, в этом городе кто-нибудь еще остался.

— Сомневаюсь, — сказал Норг.

Развалины и снег — больше ничего. Норг вполголоса сокрушался о том, что не захватили с собой факел, хотя луна уже взошла и светила довольно ярко. Синяка вдруг надрывно закашлял, содрогаясь у Норга на руках. Норг прикрыл его рот огромной ладонью, царапая мозолями синякины треснувшие губы.

— Слушай, Хильзен, — сказал Норг. — Самая легкая смерть — замерзнуть.

— Он осмотрелся по сторонам и показал на огромный мягкий сугроб. — Это лучше, чем промаяться еще с неделю и все равно сдохнуть.

Хильзен молчал. Он понимал, что друг его прав, но Хильзену еще не случалось бросать беспомощных людей на произвол судьбы, и он не слишком хорошо представлял себе, как это делается.

Они стояли на улице Черного Якоря. Здесь было так же темно и пустынно, как и повсюду. Дома казались черными глыбами среди синего снега. И вдруг в одном окне Хильзен приметил свет. Окно было затянуто плотной шторой, но недостаточно тщательно, и бледная полоска от горящей керосиновой лампы пробивалась на улицу.

— Смотри, — сказал Хильзен.

Норг поудобнее взял Синяку и широким шагом двинулся к дому.

— Стой! — сказал Хильзен.

— Чего?

— Не ходи.

— То ходи, то не ходи… Тебя не поймешь, умник. Если в окне свет, значит, там люди.

— Мы даже не знаем, что там за люди, — сказал Хильзен.

Норг фыркнул, как тюлень.

— Какая-нибудь несчастная семья. После того, как мы их побили, эти горожане жмутся друг к другу, как котята в коробке, и дрожат…

— И взрывают наши склады, — напомнил Хильзен.

— Я не понимаю, чего ты хочешь? — разозлился Норг. — Сейчас мы постучим в дверь, проломим пару черепов, а тем, кто уцелеет, всучим нашего Синяку, вот и все.

— Чтобы они перерезали ему горло, — сказал Хильзен. — Давай его сюда.

Он протянул к Синяке руки, и Норг слегка отстранился.

— Что, все-таки в сугроб? — сказал он нехотя.

— Давай, — повторил Хильзен. Он опустил Синяку на снег, встал рядом на колени и принялся бить его по щекам и тереть ему руки снегом.

Синяка снова закашлялся. Потом хрипло прошептал: