Завтрашняя запись
Шрифт:
Директор Синего Дома. Она нахмурилась сильнее.
— Соедини.
— Да, сударыня, — пролепетал секретарь, и в динамике нервно зарокотал низкий голос Фела Уолни.
— Госпожа Белаконто?
— Добрый день, доктор Уолни, — спокойно отозвалась она. — Чем я могу быть сегодня вам полезна?
— Утро, сударыня. Доброе утро! Мне очень неловко вас беспокоить и все такое… Я понимаю, насколько вы заняты. Но дело в том, что, по нашим документам, вы — лицо, ответственное за Корбиньи Фазтерот?
Его голос замолк на откровенно вопросительной ноте.
— Да, это я. — Она чуть помедлила. — С ней что-то случилось?
— Ах,
— Доктор Уолни!
Речь прервалась. Потом тихий звук, будто он шевельнулся в кресле.
— Да, сударыня?
— У меня с вашим центром заключен договор. В нем особо оговорено проживание, уход и физиотерапия для моей… подопечной до того момента, когда она будет готова вернуться в мир. Мне следует понимать, что госпожа Фазтерот в столь ранний срок уже готова вернуться в мир?
— Нет, сударыня. — Он откашлялся. — То есть не совсем.
— Я была бы счастлива, — сказала она с едва прикрытой угрозой, — узнать, как мне следует все это понимать.
— Да, конечно. — Новое покашливание. — Госпожа Фазтерот — удивительная молодая дама. Она… она не только на несколько дней опережает развитие событий, ожидаемое при недавнем эгопереносе, но и делает значительные успехи в областях, которые мы некомпетентны оценивать.
— Вот как? — Она вздохнула, забарабанив пальцами по крайне неудовлетворительному финансовому отчету, который рассматривала в момент вызова. — Вы не могли бы конкретнее?
— Да-да, конечно. Я… Она… — Вздох и новый скрип кресла. — Обычно свежеперенесенный на третий день выпивает немного воды, работает над координацией зрения и движений рук, садится в постели — и, возможно, даже садится, спустив ноги на пол — где-то между третьим и пятым днем. В течение этого периода впервые возникают жалобы на чувство голода, и пациент получает небольшие порции желе и бульона, постепенно переходя на твердую пищу. Зарегистрировано несколько случаев, когда на пятый день клиент мог пройти из спальни в гостиную, посидеть в кресле и затем вернуться обратно в постель. И это, скажу я вам, удивительно быстрый прогресс, который наблюдается крайне редко.
— И мне следует понимать так, что госпожа Фазтерот прогрессирует значительно быстрее?
— Она ест сыр, хлеб, а также овощи. — Голос доктора Уолни внезапно перестал быть нервным. — Она не только ходит, но и делает упражнения. Сначала нам показалось, что она отрабатывает танцевальные па, и некоторые члены персонала начали строить догадки. Предыдущий обитатель тела была в некотором отношении мастером танцев… Как бы то ни было, доктор Моукер сказал мне, что эти упражнения вовсе не танцевальные па, а нечто, что он запомнил со времени своей службы в десанте.
Он замолчал. Саксони Белаконто заметила, что сидит совершенно неподвижно и пристально смотрит на переговорное устройство.
— И что? — рявкнула она.
— Доктору Моукеру, — нерешительно проговорил ее собеседник, — кажется, что госпожа Фазтерот отрабатывает… ну… приемы убийцы-профессионала.
Она выглядит… очень решительно, и очевидно, что имеет место немалый прогресс. Она соблюдает смены по два часа — тренировки и отдых. Во время отдыха она работает над координацией зрения и пальцев, тренируя мелкую моторику.Он еще раз откашлялся.
— Она угрожала моим сотрудникам, госпожа Белаконто. Она отказывается от лекарственных средств и помощи физиотерапевтов. А специалист по воскрешению вообще отказывается к ней подходить.
— Я приду и поговорю с ней, — с изумлением услышала она собственное обещание.
— Прошу прощения, сударыня?
— Я сказала, — отчеканила она, — что приду и преподам госпоже Фазтерот урок хороших манер, поскольку он ей требуется. Тем временем вы и ваш центр будете выполнять заключенный со мной договор, доктор Уолни. Я понятно выразилась?
В его ответе ощущалась явная неохота.
— Да, господа Белаконто. Я… вас благодарю. Когда мы можем надеяться вас увидеть?
Она еще раз пробарабанила пальцами по отчету, вспомнила жажду убийства в глазах Лала сер Эдрета и отодвинулась от стола.
— Я приеду немедленно, — сказала она и отключила связь.
Прихожая была освещена светом множества ламп, установленных вдоль всех стен, так что в ней отсутствовали тени. По комнате были разбросаны предметы одежды, некоторые — застегнутые на пуговицы, молнии и кнопки, другие — расстегнутые. Тут же валялись кусочки завязанных и заплетенных шнурков, спирали проволоки и несколько разных клавиатур.
В центре этого беспорядка и сияния перед большим овальным зеркалом туалетного столика сидела девушка бесподобной красоты, одетая в свободные блузку и брюки, аккуратно скрестившая ноги под обтянутой тканью скамейкой. Когда Саксони вошла в комнату, агатовые глаза девушки нашли ее в зеркале и стали следить за ее движением.
Три дня после эгопереноса, боги! Саксони воззрилась на нее, невольно вспоминая мучительно-медленное обучение, сопровождавшее ее собственный перенос восемь лет назад.
— Я — Саксони Белаконто, — объявила она, и в ее голосе прозвучало все высокомерие и самоуверенность предводителя Ворнета.
Тонкие брови выгнулись, а узкая рука секунду шарила среди безделушек на туалетном столике — и сомкнулась на гребне. Девушка подняла гребень и неспешно провела им по длинным волосам, сверкающим ручьем спускавшимся по ее плечу.
— Вот как? — сказала она, снова поднимая гребень.
— Да. — Саксони сделала еще пару шагов, чтобы оказаться на самом краю зеркального отражения. — Ваш кузен говорил вам обо мне?
Корбиньи аккуратно разделила волосы на три части, положила гребень и начала плести косу.
— Ты — капитан планетников, — сказала она равнодушно. — Ты занимаешься разрушениями и требуешь услуг от свободных людей. — Она подняла взгляд к отражению, и Саксони обнаружила, что не может отвести глаз. — Мне сказали, что здесь ты — моя покровительница.
— Тебе сказали правду, — сказала она, разрывая непонятно властный контакт взглядов и выходя из сферы влияния зеркала.
— Значит, — заметила Корбиньи, продолжая заниматься своей косой, — это тебя я должна благодарить за то тело, в котором я оказалась, потому что это твои прислужники избили мое собственное так сильно, что его невозможно было излечить.