Заявка в друзья
Шрифт:
– По стопам отца пошел, – подвела итог Полина перед смущенным Олегом, когда он доставил невменяемого друга на порог квартиры. – Отец его от белой горячки преставился, и дед по рассказам свекрови не агнец божий был, все норовил в голенище сапога бутыль самогона от бабки припрятать. Так тот хоть настоящий казак, купец первой гильдии! А этот…
Своими казачьими корнями Толик никогда не хвастал, отрубили ему корни еще в детстве под горн трубача и бой барабанов. Отрубили и забыли. Время такое выпало, не модно было раскулаченными родственниками хвастать. Только водилась в роду легенда, что все мужчины – долгожители, крепкого телосложения и забойного семени, хотя легенда ничем не подтверждалась. Отец Анатолия женился далеко за сорок, а прожил чуть больше пятидесяти, оставив молодую жену и трех малолетних детей
Упрямство казачье – черкасовское – из Анатолия моментами проглядывало, а иногда так натужно выпирало, что Полина в одночасье собирала чемодан, детей и уезжала на недельку к родителям, предоставляя мужу полный карт-бланш. Но все ее воспитательные методы действовали слабо. Анатолий, оставшись в гордом одиночестве, находил себе занятие по душе, принимался за старое и к возвращению жены оказывался в таком неприглядном виде, что Полине приходилось искать очередную лечебницу…
После на праздничные посиделки в открытую дверь зашли соседи по общему коридорчику – Маринка и Геннадий. Принесли куриный плов, голубцы со свежей капустой, две бутылки водки, и под тихий храп Толика пасхальный ужин продолжился, но уже без задорного угара и безбожного шабаша. От закуски ломился стол, выпивки хватало с лихвой, но Олегу водка не шла, не пилось, не елось.
– И чего сидеть в духоте, пойдемте лучше до парка прогуляемся, свежего воздуха дыхнем, – сетовала Маринка, – от вашего перегара голова болит.
– Вот поэтому лучше от прогулки воздержаться, – отнекивался Генка от предложения сожительницы. – Мусоров сегодня на каждом углу. Заметут в ментовку, последние деньги за меня выложишь.
– Да сейчас, разбежалась. Буду я за тебя еще деньги платить. Жди!
Изрядно выпившая пара с самого начала знакомства числилась у Олега в списке неблагонадежных. Внешний вид их вполне сочетался с окружающей средой обитания, но поведение порой зашкаливало за все мыслимые нормы человеческого существования. Маринка занималась по утрам пробежкой, сидела на раздельном питании, хранила фигуру и в пятьдесят четыре года молодилась до абсурда, заплетая две жиденькие косички, перехваченные цветными резиночками. Сидела она дома, нигде не работала и жила с единственной целью – вытрясти из сожителя, безвольного забитого существа, побольше денег. Генка имел золотые руки, брался за любую работу, но когда наличности не хватало, за стенкой в соседской квартире случался оглушительный скандал вплоть до мордобития, и Геннадий с периодическим постоянством оказывался за дверью.
Потом на праздник забегала Лизочка, выпросила Фурсика на прогулку с подружками. Олег с радостью позволил, пес давно намекал на выгул, жался к ноге. В благодарность он тайно от матери вложил в девичью ладонь смятую бумажку. На мороженое.
И вот в какой-то момент показалось, что пространственно-временной континуум под названием «первомай» плавно встроился в «пасхальный» с одной лишь поправкой, что вместо вазы с красными лопоухими тюльпанами посреди стола возвышалась несуразно огромная пасха, обложенная яйцами. Выпивка, закуска и праздные лица повторялись точь-в-точь в придачу к заезженным темам застольной беседы о погоде, ценообразовании и неминуемом мировом кризисе, дай Бог, последнем. И лишь когда нерешительными шагами в приоткрытую дверь на огонек зашла Татьяна Михайловна, Светкина соседка по правую сторону от лифта, у Олега отлегло от сердца – дежавю отменялось.
Учительница младших классов, Татьяна Михайловна, была тихая, интеллигентная, за выслугой лет давно на пенсии, одинокая, но не брошенная. Дочь каждый отпуск приезжала из Москвы, привозила на все лето внуков, и старый педагог жила от лета до лета в ожидании родной детворы, любимых кровиночек.
Она зашла на минутку с традиционным пасхальным набором, которым каждый раз поздравляла в этот день всех соседей по лестничной площадке и этажом ниже. Куличи пекла всегда
сама, не ленилась, на покупные, магазинные не тратилась. Пасочки получались у нее сладкие, пахучие, с желтым изюмом, с украшенным верхом. Никто из соседей от вкусного угощения не отказывался, принимали с благодарностью.– У вас, смотрю, веселье в самом разгаре, – соседка покосилась на спящего тут же за столом Анатолия, аккуратно присела на предложенную табуретку. – Всех обошла, всех поздравила. Вот только вы, Олег, у меня остались. Христос воскресе.
– И вас с праздником, Татьяна Михайловна. – В чистый бокал полился бордовый кагор.
– Что вы, что вы, я не буду. Никак. С утра давление еле сбила. Не обижайтесь, – пухлые пальцы в серебре колец осторожно отодвинули предложенный бокал, сложились на коленях в ладошки. – К Ирочке на могилку уже ездили? Хотела куличей передать, да не успела к обеду, с тестом долго возилась. Все забываю спросить, памятник установили?
При упоминании кладбища все присутствующие, кроме спящего Толика, притихли и насторожились. О том малоприятном факте, что четыре месяца назад в этой самой квартире, где последнее время соседская свора облюбовала место для торжественных сборищ, произошла смерть, все успели позабыть или делали вид, что на печальное событие наслоился временной слой, позволяющий не затрагивать щекотливую тему, не уместную к праздничному столу.
– Памятник мне посоветовали установить не раньше, чем через полгода, – пояснил Олег, – а лучше на годовщину. Думаю, по осени поставлю, чтоб зимой по слякоти халтуру не сработать.
– И то верно, – поддержала соседка, – морозец, хоть и небольшой, ударит, плиточка и отвалится. А по осени хорошо будет.
Дальше разговор не клеился. Светка молча громыхала в раковине посудой, головы не поднимала, чтобы не выдать личную заинтересованность. Но все соседи и без ее лишней скромности давно догадывались о житейской метаморфозе, произошедшей столь тривиальным способом. Осуждать не осуждали, дело-то житейское, но приличия блюли строго и пошлыми намеками не злоупотребляли.
– Ну да ладно, пойду я, прилягу. Давление измерю. А вы гуляйте, дело-то молодое.
Задерживаться в гостях Татьяна Михайловна не собиралась. Олег пошел провожать соседку до двери. Под тусклой коридорной лампочкой в пыли и паутине педагог с пятидесятилетним стажем, наклонившись к мужскому накаченному плечу, произнесла очень тихо, почти шепотом, с заговорщическим видом:
– Вы, Олег, на меня не обижайтесь, я старый человек. Жену вашу хорошо знала, познакомились мы с ней близко, часто вечерами чай вместе пили. И о вашей судьбе я имею представление. Но сейчас ваш образ жизни…
– Он вам не нравится.
– Не то чтобы не нравится, поймите меня правильно, так многие живут. Он вызывает опасение. Понимаете? Ведь вы неплохой человек, а трезвым я вас практически не вижу. Зачем же так себя изводить? Горе запивать, знаете ли, недолго и самому…
Она не договорила. В дверях мелькнул Светкин пестрый халатик, и, не желая быть подслушанной, Татьяна Михайловна поспешила домой.
В любой другой день такая забота умилила бы, но сегодня Олегу выпали нечетные кости, а вернее, пара зеро. Две пустышки. Все, о чем бы он ни подумал, сулило злость и раздражение, было до смешного глупым, бесполезным, и не давало желаемого спокойствия, внутреннего примирения. Ему хотелось, чтобы суматошный день, наконец, закончился, гости разошлись по своим норам, стихли за стеной голоса, а за окном догорающий закат. Но больше всего его тянуло к хлебному ларьку, чтобы купить хлеба, молока, сигарет, чего угодно, лишь бы посмотреть в глаза той, которая невольно вскрыла гнойный нарыв, обнародовав под коростой пустоту.
Светка под конец затянувшихся посиделок, захмелев от мартини с водкой, с бухты-барахты запела «Вот кто-то с горочки спустился». Тихо, протяжно, с душой, едва попадая в тональность, с закрытыми глазами она в образе «кого-то с горочки» представляла дорогого соседа в зеленой гимнастерке и отчего-то с генеральскими погонами. Песня вполне подходила для следующего праздника Дня Победы, который был уже не за горами, но певица преследовала определенную цель. Маринка подхватила песню со второй строчки, и два голоса в унисон полетели из распахнутого окна на вечерний простор, смешиваясь с потоками теплого воздуха, касаясь верхушек пирамидальных тополей.