«Зайцем» на Парнас

— Пододвинься, поэзия. Проза пришла.

— О! Селям-алейкум курортнику! — приветствовал меня Ленька, прожевав, и зеленые косо поставленные глазки его оживились. — Ишь после Крыма… забронзовел. Как живой памятник. Цветешь?

— Встретил бы ты меня, Ленька, неделю назад — чистый арап был. В прошлую субботу сдуру пошли с Сережкой Кургановым в баню и там на цементном полу вместе с грязными обмылками оставили половину своего великолепного загара.

— С Кургановым? Вон какие знакомства заводишь! К восходящим звездам жмешься. Как же, «Карапет» вышел, видал, видал, поздравляю. В большую литературу выбиваешься?

Под речи Разживина кефир и без сахара показался мне необычайно сладким. До ночи слушал бы, да он опять набил рот французской булкой.

— Как у тебя с работенкой, Леня? Уцепился за Москву?

— Хрена лысого: жилплощади нет. Не знаешь ли какую холостую старушонку с отдельной комнатой? Черт с ней, пускай совсем беззубая, женился бы. А то МОНО [9] в Истру направляет.

— Это же всего километров сорок! — воскликнул я. — Чеховские, левитановские места. Заживешь, как на даче… на молочнице женишься. С коровой. Летом приеду к тебе снимать чердачок.

9

МОНО — Московский отдел народного образования.

— А это идея! — воскликнул Разживин. — Витька! Ты ведь вольный казак? Айда со мной в учителя? Обоснуемся на пару. Библиотека там должна быть во! — Он выставил большой палец руки. — Писать в провинции спокойно. Ты мне будешь читать свои новые рассказы, я тебе стихи… Советоваться станем. Знаешь, как завинтим?

Выйдя из молочной, мы побрели по Тверскому бульвару. Круглоголовые остриженные липы, цветочную дорожку вдоль аллеи изрешетили тени, прорезанные солнечными пятнами. Ленька продолжал меня уговаривать.

Я отказывался. Здорово мне это сдалось! А впрочем… Книжка-то моя на прилавках появилась, а деньжонки из кармана почти все исчезли. Что кусать? Сколько я ни перечитывал «Карапета», сытее от этого не становился. В сущности, как я собирался жить дальше? Вопрос был настолько грозный, что я боялся о нем думать. Рассказы мои по-прежнему не брал ни один журнал, очерки никто не заказывал, рукописи на читку издательства не давали, и надежда оставалась одна: слава. Если о «Карапете» появятся хвалебные рецензии, то его переиздадут, и я буду спасен. Да, но когда это случится? Вдруг целый год пройдет… а то и два? Обедать же надо каждый день. Ленька Разживин парень хороший, талантливый поэт, общаться с ним интересно. И чем плохо перетащить жену и дочку под самую Москву?

Может, и в самом деле рвануть с Ленькой? Он шел рядом, коренастый, похожий на кирпич, косолапо ступая нечищеными парусиновыми туфлями, и небольшие глаза его смотрели настойчиво, простодушно.

— Соглашайся, Витька? А? Давай пять! Завтра и дунем.

Он поймал мою руку, тряханул.

Молодость — пора метаний, быстрых и внезапных решений: я согласился. Ленька приподнял меня и, к удивлению прохожих, бегом протащил несколько шагов. Я еле вырвался из его цепких рук.

Утром на дачном поезде мы с Разживиным приехали в Истру. Из обмытой дождем зелени выглядывали уютные домики с застекленными верандами. За тихой светлоструйной речкой, в блеске высокого солнца лоснились стволы сосен, малахитово сияла пушистая, словно расчесанная хвоя. Сильно пахло еще мокрыми цветниками в палисаднике, синеголовый яркогрудый зяблик высвистывал свое негромкое «рю-рю-рю» на кусту сирени. По улице бродила коза, щипая травку у заборов и безмятежно позвякивая колокольцем.

— Ух, красотища! — воскликнул Разживин. — Да тут только поэтам и жить!

Городок понравился и мне: настроение поднялось.

Отыскали районе В полутемной комнате с засиженным мухами плакатом, изображавшим комбайн, нас принял инструктор в несвежей молескиновой рубахе с отстегнутым воротничком, в дешевенькой тюбетейке и тапочках. Его прыщавое, сонное и одутловатое лицо темнело свежими порезами бритвы, веки были красные, набрякшие. Он долго затачивал карандаш, с важностью отдув губы, рылся по ящикам стола, куда-то надолго уходил. И лишь после этого удивительно неторопливо принялся листать разживинские документы, точно ему надо было их изучить.

«Бюрократ», — сразу решил я. То же подумал и Разживин: это я увидел по его глазам.

— У вас… все в порядке, — наконец в нос и словно бы удивленно сообщил инструктор Леньке. — Русский язык и литературу будете преподавать? — Он с важностью сдвинул выгоревшие бровки. — Гм. Э-эм-да. Шестые-седьмые классы в городской школе еще пожалуй… э-э-э. Гм. Пожалуй, свободны. Да. Свободны. Предупреждаю! — И тут голос его опустился на целую октаву ниже. — Квартирами не обеспечиваем. Подыскивайте сами.

— Плохо вы встречаете молодых специалистов, — сказал Разживин. — Придется нам с тобой, Виктор Федорович, пока снять одну комнатенку на пару.

Для придания моей особе значительности и веса он величал меня по имени-отчеству.

— Повесим гамаки возле школы, — сострил я, а сам невесело подумал: в гамак семью не втиснешь. Что запоет теща?

— Жилищный кризис, — безучастно сказал инструктор. Он огладил прыщавое, в свежих порезах лицо и вдруг, оживившись, совсем другим тоном спросил: — Скажите, в Москве можно купить лезвия для безопасной бритвы? У нас совсем нету. Приходится старые точить о стакан… дерут.

— Достать лезвия можно, — в один голос ответили мы с Ленькой, — только за ними неделями надо гоняться по всем магазинам.

Инструктор опять куда-то уходил и пропадал минут пятнадцать, вернувшись, мелкими глотками напился воды из рябого стакана и лишь после этого, не торопясь, придвинул мои документы, долго их просматривал, изучал, тихонечко шмыгал носом. Ногти у него были плоские, обгрызенные до мяса, а на обоих мизинцах кокетливо отращены. Очевидно, здесь была такая мода, не знаю только, модно ли было содержать их грязными?

— Вас, товарищ, — наконец важно сказал мне инструктор, — мы в районном центре обеспечить работой не можем. Только на периферии.

Сюр-приз! Я-то делал снисхождение, отправляясь в Истру, а меня и брать не хотят. Как же так? А мне городок пришелся по душе, я уже смирился с мыслью, что комнату придется задорого снимать у местных обывателей.

— Почему это? Разживина берете…

— Сравнили, — снисходительно ответил инструктор и важно отдул губы. — У товарища Разживина направление МОНО. Притом у него высшее педагогическое образование, мы ему даем старшие классы. А у вас? Рабфак. И явились самотеком. Истра — место дачное, красивое, у нас от заявлений отбою нет.

Образование нужно? Бумажку? Знал бы ты, покорябанная чинуша, что перед тобой писатель. Правда, пока малоизвестный, но чего в жизни не бывает? Вот вышел «Карапет», и, глядишь, заговорит вся Россия. Еще сам будешь нахваливать. Гордитесь небось, что в Истре когда-то жил Антон Чехов, Исаак Левитан? А то поселился бы и Виктор Авдеев. Ну черт с вами, теперь и сам не хочу прославлять эти места своим присутствием. Обойдусь без вашей провинциальной дыры.

Незаметно для инструктора Ленька Разживин оттер меня от стола, придавив ногу. Я чуть не запрыгал по районо. Ко-со-ла-пый!