Зайти и выйти

Спал он недолго и проснулся посреди ночи. Сознание заволокло нахлынувшими воспоминаниями. По одному и все вместе ему виделись погибшие парни. Кого-то он знал уже несколько месяцев, кого-то всего несколько недель, но они все для него оставались подчинёнными, за жизни которых он, как командир, нёс персональную и моральную ответственность.

Юра в своих мыслях возвращался к моменту, когда он мог отдать приказ об оставлении снайперской группой этого дома – чего он не сделал, и что привело в итоге к гибели пяти человек. Остро ощущая свою вину, Трофимов представлял, как он лично поедет с телами погибших воинов на их родину, как будет их близким рассказывать обстоятельства гибели героев. И как будет утаивать в этом свою непосредственную роль. Юра вспомнил маму Антона Ларина, приехавшую в часть, когда Трофимов ненадолго приезжал в бригаду с войны – она тогда привезла целый мешок вещей, которые попросил забрать Антон. Эта красивая женщина рассказывала Юре о том, как сын рос без отца, и как она верила в воспитательную роль армии, способной сделать «из мальчика мужчину». Безусловно, армия сделала из Антона мужчину, но и убила его. Юра хорошо помнил эти выразительные глаза его мамы, и представил, что будет с ними, когда она узнает о смерти своего сына…

Друзья – не разлей вода – Вова и Лёня, которые когда-то вместе остались на контракт после срочной службы. На войне они в полной мере смогли проявить себя в качестве воинов – надёжных защитников своей страны. Они были друзьями, но были они совершенно разными. Если Вова вырос в неблагополучной семье, и в армии искал разлуки с родителями-алкоголиками и прошлым образом жизни, то Лёня рос в семье вполне благополучной и обеспеченной, которая, как оказалось, могла себе позволить купить сыну очень дорогостоящий коптер ещё тогда, когда никто не верил в нарастающее боевое значение этих, казалось бы, игрушек. Парни крепко дружили, вместе постигали азы военной службы, вместе бегали к девчонкам в самоволки, и погибли вместе, буквально в обнимку.

Трофимов вспомнил, как Саша Чикунов рассказывал про двух своих дочерей, учащихся в школе, как он всю жизнь работал – там, где платили. Вспомнил, что жил он в небольшом селе в центре глухой уссурийской тайги. В жизни его окружала вечная нужда и безнадёга, и контракт на СВО он рассматривал, как возможность «немного подзаработать». Теперь в его селе поставят герою памятник, а дочери больше никогда не увидят своего папу.

У Андрея Шитникова тоже остались дети – мальчонка в детском саду и дочь в третьем классе. Юра понял, что совсем не знал этого человека – за суетой организационных вопросов, за вихрем происходящих событий, он не нашёл времени хотя бы раз поговорить по душам со своими подчинёнными, вновь прибывшими в подразделение.

Бессильная злоба затмила сознание – Юра злился на самого себя, не допуская виновности со стороны обстоятельств. Давило ещё и то, что группа, после уничтожения «капсулы», снова лишилась практически всего своего имущества – банально у них теперь не было спальников, приборов, снаряжения, газовой плитки, подменной одежды, кофейной турки и домашних тапочек.

Когда чувства достигли предела, он включил телефон и набрал своего шефа – Игоря Морозова, директора строительной компании, откуда Юра увольнялся, чтобы вернуться на военную службу.

– Игорь, привет, - нейтральным тоном сказал Юра. – Это Трофимов, мой местный номер…

Директор был не в восторге от решения Трофимова уйти на СВО, оголяя важнейший участок работы всего строительного холдинга, но в глубоком прошлом Игорь тоже, как и Юра, десяток лет отдал службе в армии, а значит, по-своему он всё же мог его понять.

– Ну, привет, Юра, - сухо ответил директор. – То-то я смотрю – номер с хохляцким префиксом.

Трофимов вдруг понял, что не знает, с чего начать разговор – все мирные «гражданские» проблемы, казалось, ничего не стоили в сравнении с тем, что случилось с ним за последнее время, но и для людей, живущих мирной жизнью, проблемы военных, несущих на себе бремя войны, были бесконечно далеки. Да и было ему совершенно не понятно, как Игорь воспринимает специальную военную операцию – относится к ней, и ко всему, что с ней связано отрицательно, или всё же в душе своей поддерживает действия правительства и военных…

– Как стройка? – спросил Юра первое, что пришло на ум.

– Ты давай, не крути хвостом, - предложил Игорь. – Рассказывай! Только давай уже начистоту, я человек взрослый, всё пойму. Что случилось?

– Ну, если начистоту… Мне вчера посекло осколками ноги, но раны вроде не глубокие, кость не задета, нервы и сосуды тоже, так что заживёт. Ходить буду.

– Вот те раз! – сказал Игорь. – Впрочем, ожидаемое событие…

– Осколком от близкого разрыва перебило пополам мой «Манлихер».

– Ну, на фоне ранения ног это не опасно для здоровья.

– А ещё мина разнесла наш джип, который мне подарил замкомандующего армией, специально для моего мобильного отряда.

– Ну, беда в одиночестве никогда не приходит…

– Не приходит: ПТУР влетел в КамАЗ-«капсулу» и сгорело всё имущество. У меня теперь нет даже запасных трусов.

Собеседник слушал молча и Юра вдруг, не сдержавшись, всхлипнул, не в силах остановить слёзы:

– У меня сегодня погибли Лёня, Антон, Вовка Ладин, «Шило» и «Рыбак». Вася Федосов тяжело ранен, его увезли за ленточку… впрочем, ты их всё равно не знаешь…

– Юра, чем я могу тебе помочь? – прямо спросил директор, переварив услышанное.

В его голосе, наконец-то, Трофимов распознал участие.

– Я не знаю, Игорь, - Юра действительно не знал, что попросить – он позвонил только для того, чтобы поделиться с бывшим коллегой своими переживаниями, где-то в глубине души, конечно, надеясь на какую-то помощь, но в целом не веря в осуществление этой мечты.

Да и не знал Юра, как попросить материальной помощи, чтобы восстановить утраченное имущество, без которого был невозможен военный быт. Не умел он это делать – просить - жизнь не научила.

– Говори, - Игорь понял его затруднения: - Не стесняйся, чем смогу – помогу! Как ты помнишь, «народ и армия – едины». Вот теперь расскажи, как твоё здоровье – об этом поговорим в первую очередь!

– Ноги зашили, заживут. Доктор мне выдал таблетки, сказал десять дней пить, - произнёс Юра.
– Как это далеко – десять дней. От постоянных контузий я уже забыл, что такое нормально спать. Ночью работаем, а днём кто мне даст спать? Я же – старший офицер. Голова болит постоянно, таблетки помогают слабо.

Морозов молчал.

– Но если я сломаюсь, - продолжил Трофимов, – сломаются и все остальные. Мне никак нельзя ломаться – ведь я офицер.

– Юра, - сказал Игорь. – Я тебя услышал. Я всё сделаю, что попросишь. Давай, определяйся, что тебе надо, составляй список, я закуплю всё, привезу сам – в таком деле нашим тыловикам доверять нельзя – сам тылом командовал, знаю!

– Добро, - сказал Юра, чувствуя, как к горлу подкатывает ком – после недавней поездки в мирную жизнь его не покидало ощущение того, что идущая на Украине война полностью игнорировалась российским обществом, что гражданскому населению были чужды потребности военных, отчего оно самоустранилось от войны, но первый же «звонок другу» развеял эту убеждённость. – Спасибо, Игорь.

– Да не за что ещё, - ответил директор.

Проговорив больше часа, Юра почувствовал некоторое моральное облегчение. Осознание того, что ты не остался со своими проблемами один на один, стало его успокаивать, впереди забрезжили перспективы решения, казалось бы, нерешаемых вопросов. Через полчаса он уснул, и уже спокойно проспал до самого утреннего обхода.

***

На следующий день, после повторного осмотра у врача и перевязки, подручным транспортом Юра направился к дому на окраине Антоновки, где во время его отсутствия старшина организовал для мобильного отряда минимальный быт. Часть отряда, под руководством недавно прибывшего из ППД бригады сержанта Борзова, действовала в отрыве от основных сил вместе с первым мотострелковым батальоном на удержании позиций в Николаевке.