Зазеркальная империя. Гексалогия

– Почему это рискнуть? – вскинулся лейб-драгунский ротмистр Щербатов, однополчанин Кирилла. – Какой здесь риск, господа? Да мы одним ударом свернем рыжему выскочке шею!

– Я тоже «за», – пробасил штаб-ротмистр Новосильцев. – Чего турусы на колесах разводить? Один раз живем…

– Погодите, погодите, – остановил всех худощавый и изящный граф Никита Романович Толстой, полковник и командир третьего батальона Измайловского полка, поправляя на переносице свои аккуратные очки в металлической оправе, делавшие его похожим на школьного учителя. – Мы же не можем на сегодня заручиться поддержкой ни одного из гвардейских полков, не говоря уже об армейских. Вот вы, Александр Павлович, сможете, к примеру, вывести из казарм своих «царицыных улан» с полной выкладкой и на боевой технике?

– Нет, – безмятежно ответил Бежецкий и улыбнулся. – Не смогу.

– Вот видите? – указал на него Толстой. – О чем же можно говорить, когда даже князь Бежецкий не может гарантировать поддержки своего полка?

Александр снова улыбнулся.

– Я не могу вывести свой полк на улицы, – он сделал паузу, – потому, что не считаю для себя возможным приказывать своим подчиненным в таком деле, в котором решающим фактором является честь и совесть отдельного человека. Но могу гарантировать, что мой полк не поднимет оружия против нас, если… подчеркиваю – если, мы, здесь сидящие, и наши сторонники решимся выступить против узурпатора. Я думаю… – В комнате поднялся ропот, и Бежецкий вынужден был повысить голос. – Я думаю, что мои однополчане, находящиеся здесь, это подтвердят.

С мест раздались крики «Да, да, конечно!», а экзальтированный поручик Лихонос даже зааплодировал.

– Более того! – Александр жестом руки призвал собравшихся к тишине. – Мне кажется, что большинство из собравшихся здесь офицеров гвардии может сказать то же и о своих товарищах…

Ответом ему снова были одобрительные выкрики.

– Но собравшиеся здесь офицеры представляют далеко не всю гвардию, князь! – снова взял слово граф Толстой. – К примеру, я не вижу здесь ни одного офицера из Флотского экипажа. Нет павловцев, литовцев, московцев, конногренадер… Не вижу ни одного гродненского гусара, да и гусар вообще…

– Врете, Никита Романович! – тут же откликнулся князь Багратион-Мухранский, поручик лейб-гусарского полка, откровенно скучающий где-то в задних рядах: сегодня, в отличие от привычных сборищ, вина не подавали. – Тут мы, лейб-гусары!

– Прошу прощения, Петр Сергеевич, – извинился Толстой. – Я вас не заметил.

– Охотно извиняем, – тенорком пропел штаб-ротмистр фон Граббе, тоже носивший красный мундир. – Всем известно, что вы, граф, слабы…

Никита Романович побагровел:

– Что вы имеете в виду, барон?..

– Зрением-с! – нахально заявил гусар. – Всего лишь зрением!

– Прекратите, господа! – вынужден был вмешаться Ладыженский. – Только ссор и поединков нам с вами недоставало!

– Нет, пусть он скажет прилюдно, что именно имел в виду! – продолжал кипятиться граф, натерпевшийся уже предостаточно от задиристых гусар. – Я, знаете ли, не привык терпеть от какого-то колбасника…

– Это кто здесь колбасник? – вскипел в свою очередь фон Граббе, действительно имевший немецкие корни, причем весьма сомнительного происхождения, не исключено, берущие свое начало и от упомянутой Толстым профессии, не слишком уважаемой в дворянской среде.

Забияк удалось утихомирить лишь общими усилиями, и то только когда Бежецкий с Ладыженским дали обоим забиякам слово дворянина, что выступят секундантами на поединке лейб-гусара с измайловцем, буде кто-нибудь из четверых останется в живых после «дела» и не потеряет к оной кровавой забаве интереса.

– Итак, определим цели… Александр Павлович, прошу вас.

Александр пошел «к доске», смущаясь немного, будто и впрямь вернулся в школьные времена, но на полпути его остановил недоуменный бас Новосильцева:

– Позвольте, господа, какие еще цели? Разве мы не идем прямо на Зимний?.. Все вместе, марш-марш!..

– Вы, Михаил Сергеевич, не забыли, что мы в двадцать первом веке живем? – язвительно спросил великолепного кавалергарда капитан Крестовский, один из составителей плана вооруженного выступления. – Не годятся сейчас методы века осьмнадцатого… Смелее, Александр Павлович!..

Обсуждение предстоящего и конкретной роли каждого из заговорщиков затянулось почти до двенадцати ночи.

В конце концов в горячих спорах, чуть ли не переходящих в потасовку (хотя горячительного сегодня так и не выставили), был определен состав ударных отрядов, которым предстояло занять ключевые точки города, розданы карты, сообщены позывные для связи…

– Так когда же конкретно выступаем? – в конце концов задал вопрос, волнующий всех без исключения, чей-то молодой, ломающийся басок.

Александр, стоящий с указкой у большого плана Санкт-Петербурга, прикрепленного к стене, улыбнулся.

– Вчера было рано, – по-ленински прищурившись, заявил он соратникам. Можно было бы и скартавить слегка, но, увы, никто из присутствующих все равно смысла шутки не уловил бы: анекдоты про Ильича остались по ту сторону незримой грани, разделявшей миры. – А завтра будет поздно… Нам кажется, – он обвел рукой «президиум», – что выступать нужно завтра… Вернее, уже сегодня ночью. Есть другие мнения?

Ответом ему был дружный возглас восторга, в котором отдельные возражения и трезвые резоны утонули без остатка…

* * *

Ночной город всосал немногочисленные крытые грузовики, заполненные вооруженными до зубов офицерами, уже не заговорщиками, а инсургентами, и легковушки, в которых разъезжались по своим частям вызвавшиеся поднять свои взводы, роты и батальоны. Время «Ч» было назначено на три часа ночи, разгар часа Быка, когда так сильны чары сна и ожидаемое сопротивление охраны объектов, подлежащих захвату, будет самым слабым. На внезапность выступления делали особенную ставку, и, по зрелом размышлении, все должно было сработать.

Александр с Ладыженским ехали в одном автомобиле, пятитонном армейском «мерседесе» путиловской сборки, направлявшемся к Санкт-Петербургскому и Новому арсеналам, второму из которых, по плану, предстояло стать штабом восстания. К тому же хранящиеся на складах Арсенала артиллерийские орудия крупного калибра при надлежащей их установке, за которую отвечал князь Георгий Васильевич Вяземский, капитан лейб-гвардии второй артиллерийской бригады, могли легко взять под обстрел и Зимний и Таврический дворцы, Петропавловскую крепость, в военном отношении ничтожную, но важную психологически, а также мосты через Неву, связывающие разные части города.