Зазеркальная империя. Гексалогия
Шрифт:
– Полковник! – снова, хрипя и кашляя, ожил наушник. – У нас тут внезапно образовалась бутылочка «шустовского»… Не желаете присоединиться?
– Пожалуй, воздержусь, поручик, – отказался после некоторой заминки Александр. – Да и вам не советую…
– Ерунда, Саша! Тут по рюмашке на брата и выйдет-то…
– Все равно, Кирилл. Моя голова должна быть ясной. Ладыженский невесело хмыкнул:
– А пуле-то по барабану, господин полковник, ясная голова или неясная. Она ведь, как Александр Васильевич покойный говаривал, дура… Ну, как знаешь…
Солнце едва-едва перевалило за полдень, а печет, словно в Африке. Даже не подумаешь, что находишься в Северной Пальмире,
Все планы летели к черту. Правильно говорят, что дай бабе, то есть женщине, волю… Увы, Маргарита, хоть и женщина выдающаяся во всех отношениях, все же женщина, и никуда тут не попрешь против непреложной истины…
Хоть так, хоть сяк разбрось карты (в нашем случае – автоматные магазины), а двусмысленному пребыванию Александра на «том свете», похоже, наступал предел… Нет, лично ему расстрел или виселица в результате пленения, конечно, не грозили. Стоит только удачливым «челкинцам» выяснить, что Бежецких на самом деле двое, причем абсолютно идентичных… Вот это-то и не устраивало больше всего. Как ни крути, а вы самозванец, граф!.. Тьфу, снова забыл, не граф уже, а князь… Что скажут соратники, так легко согласившиеся пойти за тобой под пули, если узнают, что Федот-то не тот? Нет, лучше уж пулю в висок или в штыковую против автоматов, на верную погибель… Да чтобы не враз потом покойника опознали…
– Господа инсургенты! – раздался громовой, с хорошо уже знакомой хрипотцой под Высоцкого, усиленной мегафоном, голос полковника Мерецкова, командира Двадцать третьего пехотного, изрядно приевшийся за прошедшие часы. Так и казалось, что сейчас служака по-жегловски добавит: «Здание окружено! Выходи по одному, оружие на снег, первым идет Горбатый…» – Сопротивление бесполезно! Буквально минуту назад подошел танковый батальон, посланный нам на помощь командованием. Во избежание никому не нужных жертв, из одного только христианского милосердия, предлагаю вам прекратить огонь и выйти с поднятыми руками. Честным словом офицера и дворянина гарантирую всем сложившим оружие приличное их званию обращение и помощь раненым…
– Слышите, полковник? Предлагает сдаться! – Ладыженский неслышно подполз к Александру, словно гранату сжимая в перемазанной подсохшей кровью ручище бутылку конической формы. – Слово офицера и дворянина дает… Подстилка челкинская, п… … … !
– Зацепило? – Бежецкий, сделав вид, что не слышит фейерверка Кирилловых непристойностей, кивнул на окровавленную кисть. – Сильно? Помочь перевязать?
– Да не моя это кровь. – Лейб-драгун отстегнул пропотевший ремешок каски, водрузил ее на ящик из-под патронов и, перевернувшись на бок, ловко откупорил бутылку, от которой, несмотря на пороховую гарь и сладковатый запах разложения, уже доносящийся со двора, потянуло знакомо и терпко. – Павлушку Воронцова перевязывал. Угораздило его, сопляка…
– Воронцова?..
– Да не серьезно, в мякоть, рикошетом от трубы, – успокоил поручик командира. – До свадьбы заживет. Если будет она, конечно, свадьба… Хлебнешь?..
В ожидании танковой атаки ясная голова уже и в самом деле была ни к чему. Для куражу, кстати, даже полезно… Александр от души приложился к початой бутылке.
Эх, все-таки настоящий коньяк ни в какое сравнение не идет с тем пойлом, которое доводилось пивать майору дома во времена оные… Все равно как хорошая магазинная водка против какого-нибудь самопального шнапса…
По жилам пробежал живительный огонек, стирающий усталость и оттесняющий на задний план зашевелившееся было отчаяние.
–
Благодарю, Кирилл. – Бежецкий вернул сосуд, в котором булькало еще где-то с полстакана благородного напитка, лейб-драгуну. – Вещь бесподобная!– Как думаешь, нас прямо тут, на месте, порешат или выслужатся – «рыжему» на забаву доставят? – Сделав добрый глоток и занюхав покрытым кирпичной пылью рукавом, князь протянул бутылку обратно. – Я бы лично, знаешь, не хотел…
– Да и я тоже, надо сказать…
В этот момент за воротами взревел мощный двигатель.
– Началось… – спешно выхлебав остаток коньяка из вернувшейся к нему емкости, Ладыженский запулил ее куда-то не глядя, нацепил на вихрастую башку каску и подтянул к себе за ремень автомат. – Сейчас попрут…
Из ворот в облаке кирпичной пыли, вселяя в душу какой-то атавистический страх, уже перло размалеванное в защитные цвета стальное чудовище, походя снесшее броневым «плечиком» одну из воротных створ и размалывающее гранитную брусчатку в труху тяжеленными траками широченных гусениц…
Ни к селу ни к городу Александру вспомнился памятный «новогодний» штурм Грозного, когда он, тогда еще капитан ВДВ, лежа под сгоревшим дотла, развороченным прямым попаданием автобусом, корректировал минометный огонь и внезапно увидел такие же вот махины, которые, повинуясь чьему-то сумасшедшему или преступному приказу, выходили на рубеж атаки неизвестно против кого, прямо под свои же мины…
Местный аналог советского еще «Т-80», в пику германским «Леопардам» и шведским «Драконам» ласково именуемый здесь «Топтыгиным», тем временем неторопливо развернулся и выполз на середину двора, лениво поводя длинным стволом шестидюймового орудия. Сидевшим внутри танкистам, похоже, было хорошо известно, что ничего сколь-либо существенного противопоставить пятнадцатидюймовой путиловской броне инсургенты не смогут при всем желании.
– Гродненские гусары, с-с-суки… – протянул Кирилл, указывая стволом автомата на пестрый значок, любовно намалеванный каким-то полковым умельцем на башне. – Твоего дружка покойного, Бекбулатова, собутыльники… А я – то, дурак наивный, все надеялся, что гвардия против своих не пойдет…
«И из могилы вы, штаб-ротмистр, меня достаете…» – пронеслось в голове у Александра.
– Гранатомета нет под рукой случайно? – безнадежно поинтересовался Бежецкий у поручика, уже отлично зная ответ.
Тот молча покачал головой:
«Вот тебе, Саша, и повод, и метод достойно сложить голову! – подумал Александр, сгребая к себе все пять ручных гранат и прикидывая, как бы удобнее скрепить эти непривычно круглые железяки в компактную связку. – В моторное отделение… Наверняка хватит. А второму в ворота уже не пройти – узковаты ворота-то, позапрошлого века еще… Может, ребята смогут…»
– Не валяй дурака, Сашка! – Ладыженский, внимательно наблюдавший за манипуляциями товарища, покачал головой. – Напрасный труд, скажу я тебе… Да и не подберешься ты к нему, срежут из башни спаренным, как перепелку…
В этот момент башенный люк танка с лязгом откинулся, и из проема кто-то отчаянно замахал белой тряпицей, явно привлекая внимание осажденных.
– Ну не иначе сдаются! – иронически заключил лейб-драгун. – Гусары ведь, полковник, оне такие… Нагонят жути, а потом сразу сдаваться… Анекдот слышал, Саша?..
– Господа! – заорал тем временем осторожно высунувшийся из люка человек в танковом шлеме, убедившись, что стрелять по парламентеру не будут, но не переставая демонстрировать свой импровизированный флаг. – Нет ли среди вас, господа, некоего графа Сашки Бежецкого, стервеца?!! Имею к нему пару слов!..