Зазеркальная империя. Гексалогия

– Достаточно, – перебил медика Александр, не к месту вспомнив известный анекдот про Наполеона, отчитывавшего своего маршала за сдачу важной крепости. – Я вам очень благодарен, профессор. Надеюсь, что контакт не потеряется за то время, что мне…

– Это исключено. Часов двенадцать я вам легко могу гарантировать.

– Это даже чересчур, – вздохнул Бежецкий, с помощью ассистентов хирурга покидая кресло. – Что-то мне подсказывает, что управлюсь я гораздо раньше…

* * *

Маргарита появилась в «центре управления», по своему обыкновению, без предупреждения.

«Град Чудымушкино» опустел. Хотя ученые клятвенно обещали, что после взрыва на высоте одиннадцати тысяч метров над землей выброса радиации практически не будет, поскольку он должен произойти уже в «запределье», и переход схлопнется в течение каких-то долей секунды, меры безопасности были приняты в полном объеме. Все немногочисленные службы, что еще оставались, были свернуты и перемещены за «черту ответственности», а то, что перевести было нельзя, постарались защитить по максимуму. В частности, «центр управления» был переведен из обычного жилого дома в бункер, оборудованный в обширном подвале одного из бывших жителей. И уж тут специалисты развернулись вовсю. Обиталище «головастиков», как военные прозвали ученых, выдержало бы даже, если самолет Воинова-Бежецкого рухнул бы прямиком ему на крышу и ядерное устройство, смонтированное в фюзеляже – вещь вообще невероятная при тех супернадежных предохранительных системах, что в нем были предусмотрены, – сдетонировало.

Но пока что массивные двери, способные герметично отгородить «садок с головастиками» от остального мира, были открыты, и дежуривший рядом жандарм лишь отдал честь «ее высокопревосходительству», даже не попытавшись преградить дорогу. Через пятнадцать минут попасть внутрь можно будет лишь бестелесному духу – только против подобных субстанций не было предусмотрено преград…

Все были заняты работой. Отсутствовала лишь «ученая верхушка», напутствующая сейчас «камикадзе» в последний рейс, и здесь ее представлял один лишь доцент Смоляченко. Баронесса была даже несколько разочарована отсутствием приветствия, которым ее обычно встречали вымуштрованные Бежецким «научники».

«Да-а, начальник еще не отбыл, а дисциплина понемногу падает, – подумала фон Штайнберг, озирая спины ученых, склонившихся над приборами. – Ума не приложу – кем мне заменить его? Неужели придется брать человека со стороны? Проблема-а…»

И тут же одернула себя, устыдившись привычной практичности, давно уже вытеснившей почти все человеческие чувства.

– Сударыня! – подскочил на месте доцент, наконец почувствовав присутствие начальства каким-то шестым чувством, унаследованным от поколений предков и еще не до конца выветрившимся из его разночинной души. – Добрый день. А мы думали, что вы на аэродроме.

– Мне там нечего делать, – сухо ответила Маргарита, усаживаясь на свободный стул и сдвигая на столе чьи-то записи, судя по всему, лежащие тут не первый день. – Вы тоже не отвлекайтесь. Если что-то упустите – боюсь, следующий случай проверить свои теории представится не скоро.

– Вы думаете, что получится? – воровато оглянулся на коллег Смоляченко. – Я, лично…

– Не сомневайтесь, – холодно глянула на него женщина. – Получится. Не может не получиться. Иначе кое-кому придется срочно менять профиль деятельности.

– Понимаете…

– Я ничего не хочу понимать. Мне был представлен проект, под который я лично и мой… коллега с той стороны выбивали определенные средства и материально-техническое обеспечение, – слово «бомба» бывалая разведчица употреблять всуе считала недопустимым. – А теперь вы сомневаетесь, что все это пригодится?

– Пригодится, конечно… – смутился ученый. – Только вот какое дело…

– Докладывайте.

– Я все еще раз просчитал в нескольких режимах и выяснил, что имеется – небольшая, правда – вероятность, что силы, удерживающие устье тоннеля от схлопывания, в результате нашего воздействия просто изменят вектор.

– Извините, господин Смоляченко, – покачала головой Маргарита. – Я далека от ваших теорий… Объясните популярно и самую суть.

– Я считаю, что после двух одновременных взрывов тоннель свернется в кольцо. Некий внепространственный тор с не ясными до конца свойствами. Мерность в нем возрастет с трех, привычных нам, до шести и более…

– Короче, пожалуйста.

– И мы получим некий аналог черной дыры, – пожал плечами доцент. – Причем в непосредственной близости от Земли. Последствия этого я предугадать не берусь.

– Это опасно?

– Теоретически? Очень. Я бы рекомендовал отменить полет господина Воинова… пардон, Бежецкого.

– Увы, – взглянула на часы баронесса. – Это невозможно. Будем молить Бога, чтобы ваши догадки оставались лишь теорией…

28

Александр, сидя за штурвалом своего «Сапсана», молился.

Он совсем не отличался особенной религиозностью, хотя в этом мире вера была данностью. Посещая храм в установленные дни, он больше отдавал дань общепринятым традициям, чем следовал зову души – слишком прочно сидела в нем советская аксиома «Бога нет!», растиражированная в тысячах книг, сотнях фильмов и пропитавшая всю систему обучения от детского сада до военного училища. Да и сейчас ученые-материалисты как-то забыли позвать священника, чтобы тот проводил в полет их посланца. Наука и вера вступали в их логически-точном сознании в неразрешимое противоречие. И в этом, увы, представители самых разных конфессий, представленных среди них, были едины.

Однако теперь из глубин подсознания всплывало что-то слышанное давным-давно о том, что погибший с молитвой на устах попадает прямиком в рай. Увы, изо всего многообразия, собранного столетиями в «Молитвослове», в мозгу Бежецкого сейчас крутилось одно-единственное: «Спаси, сохрани и помилуй…»

Коротенькую эту молитву маленький Саша узнал от бабушки, но пронес через всю жизнь. И иногда, готовясь совершить, возможно, последний в жизни шаг – к примеру, за борт несущегося на огромной высоте самолета, имея за плечами крошечную и ненадежную страховку в виде куска ткани с пришитыми к нему нейлоновыми веревками, – твердил ее про себя. И пока что Господь был удовлетворен его стараниями… А может быть, и не молитвой, а тем, что он, Александр Павлович Бежецкий, бывший майор воздушно-десантных войск, свято блюл все его заповеди. Ну, разве что, кроме одной… Первой.

Бежецкий бросил взгляд на экран, где рядом с расстоянием до «грани» теперь горели рубиновым зловещим цветом цифры, отсчитывающие время до того момента, когда следует нырнуть в ничто, чтобы либо войти в историю, либо… Либо не найти на своем пути этой «грани», спокойно приземлиться и продолжить жить как и прежде.

«Может, близнец успеет первым? – мелькнула крамольная мыслишка. – Что мне стоит задержаться на какие-то секунды? Двигатель, мол, забарахлил!..»

Но Александр знал, что задерживаться он не станет. Наоборот, нырнет за невидимую грань РАНЬШЕ, чтобы тот, такой далекий и такой близкий его аналог продолжал жить. Ему и в самом деле – жить да жить еще.

Но точно так же знал, что там, на другой стороне, второй Бежецкий тоже постарается успеть первым. Уж из такого теста они были слеплены, чтобы там, где требуется подставить грудь под пулю – успевать первыми, а при раздаче всяческих благ – орденов и всего прочего – стыдливо мешкать, пропуская вперед других…

До перехода оставалось всего десять секунд, и цифры начали тревожно мигать, стремясь к полоске одинаковых нулей, когда ротмистр Воинов, когда-то звавшийся Александром Бежецким, направил послушную машину в самый центр призрачного полотна и, прежде чем раствориться в сияющем «ничто», успел еще прочесть про себя «Спаси, сохрани и…»