Зазеркальная империя. Гексалогия
Шрифт:
– Обещает в скором времени, – бодро доложил капитану Александр, предпочитая лучше быть «испорченным телефоном», чем омрачить, может быть, последние часы бравого пехотинца.
– Добро… Не забудьте, поручик, внести вольноопределяющегося в списки на награждение… – пробормотал Михайлов уже без стержня в голосе. – Я подпишу… И распорядитесь насчет обеда…
«Совсем плох, заговаривается…»
А награду Голотько уже заслужил. С правой рукой, перебитой в запястье осколком, он, не обращая внимания на хлещущую кровь, прикрывал огнем товарищей, пока бачи не откатились за скалы, и только после этого позволил себя перевязать. А уж каким образом
Еще одна пуля клюнула камень и отскочила прямо под ноги Александру. Он поднял сплющенную, еще обжигающую пальцы медяшку, брезгливо повертел и откинул в сторону. Никчемный мусор войны…
Подумать только: а ведь еще совсем недавно он, восторженный и наивный юнец, носился с подобным барахлом, как известно кто с писаной торбой! Затеял даже, теленок, коллекцию собирать из таких вот штуковин… Как быстро на войне рассыпаются в прах иллюзии. Значение имеет только одно из двух: пролетела данная пуля мимо или попала в цель. Все. Никакой иной ценности она в себе не заключает…
Выстрелы отсюда, сверху, звучали совсем нестрашно, будто щелчки пастушьего кнута или нестройная дробь барабана в руках барабанщика-неумехи. Да и трудно попасть куда-либо снизу вверх, не имея верного прицела. Так – развлекаются дикари, не испытывая, видно, недостатка в боеприпасах, заодно демонстрируя осажденным, как раз вынужденным патроны экономить, свои кровожадные намерения. Не испугать, так хоть навеять тоску.
А тоске было с чего навеяться. Патронов к полутора десяткам автоматов оставалось всего ничего – по полтора магазина на ствол, не более. К тому же три из этих стволов имели иной калибр, чем стандартные армейские «три линии».[37] Вот и не верь после этого в прозорливость командиров, строго запрещающих ношение трофейного оружия. Где сейчас добыть патроны под английский девятимиллиметровый «стен-хофпул» и две итальянские «беретты» с их 5,45 мм? И их «наличный» запас тоже к общему арсеналу не присовокупишь – восемь патронов в магазине «англичанина» и двадцать три «беретки». С гранатами вообще туго – семь штук. Есть, правда, полная сумка выстрелов к гранатомету, но где сам этот гранатомет? На головы засевшим в ущелье туземцам разве что попробовать сбрасывать. Авось парочка сработает…
Отдельный вопрос – вода, продовольствие и медикаменты. И если со вторым и третьим еще можно было как-то повременить, то без первого – не обойтись. Первыми жажда убьет раненых – и так все уцелевшие запасы переданы в импровизированный госпиталь – потом доберется и до остальных. Перспектива радужная – ничего не скажешь.
«А вот не дождетесь! – зло подумал Бежецкий, облизав сухие губы. – Расстреляем патроны, примкнем штыки и… Все лучше, чем попасть в руки дикарям одуревшими от жажды полускотами…»
Но это – на крайний случай. Потому что раненые при таком раскладе обречены: где это видано – идти в штыковую с беспомощным товарищем за плечами. Значит, ждать, надеяться и верить. Беречь силы и патроны, готовясь к самому худшему…
Где- то за камнями раздался болезненный стон, сменившийся яростным матом.
– Что там? – крикнул Александр.
– Ярцева зацепило, – донесся ответ. – Рикошетом, мать его!..
– Серьезно?
– Бог знает… Без сознания он.
Александр плюнул и пополз на голос, волоча автомат прикладом по камням.
Еще находясь в трезвом уме, капитан Михайлов приказал изъять из аптечек у всех солдат шприц-тюбики с обезболивающим и хранить при себе. Предосторожность нелишняя: перед лицом смерти любой способ взбодриться кажется иным слабым духом персонам подходящим. Так что он, поручик Бежецкий, теперь был един в двух лицах – отец-командир и ангел-хранитель.Стальной затыльник приклада гремел по щебенке, и Саша усмехнулся про себя, вспомнив, как трепетно он относился поначалу к оружию, берег и лелеял его. Теперь это уже третий его автомат здесь и бог даст – не последний. Железный друг, конечно, дорог во всех отношениях, но… Он все-таки железный.
Рядовой Худайбердыев осторожно обматывал бинтом руку бледного как смерть вахмистра Ярцева, беспомощно глядя, как кровь, пропитавшая уже весь рукав до самого плеча, сочится сквозь повязку.
– Кто так делает, орясина! – напустился на него поручик, отбирая моток бинта и отталкивая от раненого. – Руку надо перетянуть сначала! Кровь остановить…
– Остановишь тут, – буркнул фельдфебель Корнеев, безучастно наблюдавший за потугами бедного солдатика. – Плечо вспорола, зараза, да жилу перебила… Высоко очень – не наложить жгут. Я такие раны знаю. В госпиталь ему надо.
– Где я тебе возьму госпиталь?
– Тогда Илюхе кранты, – лаконично подвел черту фельдфебель и отвернулся.
– Оставьте… – простонал солдат, приоткрывая глаза, кажущиеся черными на восковом лице, покрытом пятнами запекающейся на глазах крови. – Дайте помереть спокойно…
– Ты это брось!.. Будешь плясать еще, – попытался успокоить его Бежецкий, но солдат только криво улыбнулся синеющими губами.
– Нет, вашбродь… Отплясался я…
Камни под ним были черными и скользкими от крови. Худайбердыев, по щекам которого струились слезы, забыв про субординацию, отпихнул плечом офицера и принялся зажимать ладонями кровяной родничок, упрямо находящий дорогу сквозь пальцы.
– Ты бы это, поручик… – глядя в сторону, пробормотал фельдфебель. – Вколол бы ему заразы этой, а? Чтобы не мучился парень. Сколько ему осталось-то? Ерунда. Так пусть хоть смерть как подобает христианину примет, а не скрипит зубами.
Александр помедлил, выгреб из кармана пригоршню оранжевых пластиковых стерженьков и положил два из них на камень. А сам пополз назад. Больше ему тут делать было нечего.
До его позиции оставалось метров десять, когда впереди вспух зеленовато-белый столб дыма, барабанные перепонки рвануло, а какая-то неведомая сила, бережно приподняв, опустила обалдевшего офицера на каменное крошево. Носоглотка заполнилась кисло-сладкой металлической дрянью, глаза защипало.
– Мины!!! – заполошно заорал кто-то. – Ложись! Мины!..
А разрыв следовал за разрывом, не давая дыму сгоревшей взрывчатки рассеяться и густо шпигуя все пространство вокруг яростно воющими и визжащими осколками.
Вжавшись лицом в колючий щебень и стараясь втиснуться в него поглубже, стать меньше, незаметнее, Саша твердил про себя одно:
«А если бы я не пополз к раненому?… А если бы я не пополз к раненому?… А если бы я…»
А земля тряслась под ним, будто от ударов исполинского молота, и смерть и ад царили вокруг…
Часть перваяЗеленый росток
Когда под утренней росой дрожит тюльпан
И низко, до земли, фиалка клонит стан,