Здесь русский дух...

— Не в том дело, — соврал полковник. — Твои хорошо знают те места, знают все подходы к крепости, а что мои? Будут слепыми котятами тыкаться и мыкаться, а время-то идет.

Толбузин с досады даже крякнул.

— Я хотел дать моим казачкам немножко отдохнуть и набраться сил, — произнес он. — Сколько лиха хватили! Не приведи Господи кому. — Мужчина вдруг замолчал и призадумался. — Ладно, раз просишь, так и сделаю. Эй, Васька! Подойди сюда! — позвал он своего холопа. — Давай, дуй за Федором Петровым. Пусть ко мне идет…

…На следующий день Федор Петрович с семьюдесятью разведчиками на пяти суднах отправились вниз по Шилке до устья Аргуни и дальше по Амуру. Боясь попасть в маньчжурскую засаду, казаки постоянно были настороже, но на пути им попадались одни только утлые лодчонки азиатских рыбаков, проверявших свои снасти.

Маньчжуры покинули и Албазин, хотя то, что они оставили после себя, мало походило на крепость. Албазин и все вокруг сожгли и разрушили, не тронули только хлеб на полях. Видно, враги уже не думали о возможном возвращении русских.

«Куда эти маньчжуры подевались? — никак не мог понять Федор. — Им не нужен оказался Амур? Тогда зачем они воевали, зачем сгубили своих и чужих людей?»

Позже выяснилось, что маньчжуры, оставив пятьсот своих воинов с четырьмя пушками в Айгуни, ушли на реку Нонни. Об этом, вернувшись через три недели в Нерчинск, Опарин и доложил воеводам.

— Говоришь, хлеб остался на полях? — призвав Федора в приказную избу и выслушав его, произнес Власов. — Много?

— Полагаю, с тысячу десятин наберется, — ответил казак. — Прибавь к этому еще огороды.

— Хорошо! — довольно ухмыльнулся нерчинский воевода. — Слыхал, Ляксей Ларионыч? — обратился он к бывшему здесь же Толбузину. — Готовься в путь. Хлеб, поди, уже в поре — знать, убирать его надо. Там и до холодов недалеко, поэтому надо еще успеть жилье построить. Не в прикопах же зимовать.

Вскоре для сбора хлеба в Албазин на легких суднах послали Бейтона с двумя казачьими сотнями и пушкой. В разных числах августа 1685 года на Амур отправились остальные казаки под начальством Толбузина, с ними ушли албазинские пашенные и промышленные люди. Баб с детишками решили не брать, но те вдруг заартачились. Как, мол, так! Кто вас кормить да поить будет? Нет, так дело не пойдет. Пришлось и тех взять с собой. Ладно, мол, уж если возвращаться, то всем миром. Чай, не в гости идем — к себе домой.

Петр еще не успел оправиться после ранения, и Наталья решила уговорить его остаться в Нерчинске. Вот, мол, поправишься маленько и вернешься. Он сначала взбрыкнул, но когда узнал, что вместе с ним останется Дашка, успокоился.

Ах, Дашка!.. За эти несколько недель Петр привык к ней, и когда не видел Дашку, начинал тосковать. Лежит, бывало, на примосте в заднем углу хозяйской избы и злится.

— Ты где была? — обычно с упреком спрашивал он ее. — Больше не ходи так долго.

Та смеялась:

— Разве я тебе жена? Если нет, так и не говори. Лучше вот молочка парного попей.

Чувства девушка не могла скрывать. Ее выдавали глаза. При виде казака они лучились, точно утреннее солнышко. Только в свои шестнадцать лет она еще не могла толково судить о любви. Да, ее влекло к Петру, но она даже в мыслях боялась признаться себе в этом, считая, что ей еще рано заглядываться на взрослых мужиков. Петр же все видел.

— Ты б пошла за меня? — однажды, когда Дашка в ответ на Петровы упреки вновь повторила свое привычное «Или я тебе жена?», не выдержал он.

Она не ответила, но щеки девушки зарделись румянцем.

«Вот возьму и зашлю к ней сватов, — подумал казак. — Только не пойдет она за меня. Я ей едва ль не в отцы гожусь».

— Так как? — взяв Дашку за руку, заглянул в глаза Петр.

— Поглядим-посмотрим, — неожиданно улыбнулась та.

— Что смотреть-то? — удивился молодой казак.

Девушка покачала головой, заметив:

— Ты вначале на ноги встань, а уж потом…

Петр встрепенулся.

— Подержи-ка крынку, — сказал он, утирая рукавом рубахи испачканную в молоке бороду. Попытался встать, но тут у него закружилась голова, и, если бы не Дашка, мог рухнуть на пол.

— Лежи уж, жених, — улыбнулась она, поправляя под ним простынку. — Я тебе сейчас оладушек напеку.

— Не хочу я жрать! — поморщился Петр.

— Захочешь, — сказала ему девка. — Будешь есть — раньше поправишься.

— Скорей бы, — вздохнул казак. — Хочу быть там, где мои товарищи. Хорошо ли, если они без меня воевать начнут?..

…К сентябрю Нерчинск опустел. Из всего войска в нем остался лишь небольшой отряд казаков, да еще сотни посадских и пашенных.

Жизнь продолжалась. Воевода Власов по-прежнему объезжал свои владения, устраивал суды, брал пошлины. Его казаки ездили в налоговые волости за сбором налога, ходили в караулы, оберегали от неприятельского нападения город. Даурия снова жила надеждами и ожиданиями…

4

Прибывшие на Амур албазинцы первым делом сняли урожай с полей, а уже потом принялись заново отстраивать город. Вначале хотели строить его ниже по течению, но в результате раздумий решили оставить его на старом месте, откуда был хороший обзор. Трудились всем миром, поэтому к середине октября почти полностью восстановили разрушенные маньчжурами укрепления. Надо было спешить, так как враг мог появиться в любую минуту. Ранняя зима не смогла приостановить работы. Люди валили лес, возили бревна, отогревали кострами землю под постройки. Даже детям нашлась работа. Они ходили в ближний лес за хворостом, помогали своим матерям поддерживать огонь в кострах и всегда находились на подхвате у старших. То рукавицы кто-то попросит принести, то горячего кипятку, а тем, что постарше, даже доверяли управлять лошадьми. К примеру, едет санный возок с дровами, а на возке крошечный парнишка. «Пошевеливайся! — по-взрослому шумел он на лошадь. — Давай-давай, нечего баклушничать».

Больше всех, кажется, старался Федоров Степка. Что ж, аргамак к поре, меринок к горе, как говорили люди. Дескать, взрослый уже, можно и мужскую работу выполнять. Лес, правда, валить ему еще не дозволяли, но освобождать сваленные деревья или расчищать от завалов углубления в крепости — пожалуйста. Его и просить не надо — сам находил себе работу, и все делал споро, с желанием.

Казаки знали, отчего он так усердствовал. Хотел забыться в трудах и не вспоминать свою мать, за которую ему было стыдно перед людьми. Не она ли опозорила их с отцом, предала, бросившись в объятья врагу? Ему говорили: не переживай, ведь по гнилому сучку дерево не судят, но это его не успокаивало. Он уже мечтал о жестоких кровавых сражениях, где парню мог выпасть случай доказать всем, что он не похож на свою мать и любит русскую землю. Только бы успеть до прихода врага заново отстроить крепость.

Вот он снова бежит туда, где людям требовалась помощь. В последнее время Степана все чаще видели в крепости, где шло большое строительство. Он помогал плотникам тесать бревна, рубить углы и связывать венцы, а однажды ему с товарищами даже доверили одеть срубом колодец.

Чаще всего ему доводилось вместе с ребятней и бабами разбирать завалы на месте будущих построек. Работа нехитрая, но ответственная. Надо как можно скорее избавиться от страшных следов, которые оставили после себя маньчжуры. Сердце младшего Опарина замирало, когда среди куч мусора он находил знакомые с детства вещицы — остатки былой роскоши — бронзовые рукояти ножей, железные топоры, багры, острога, обломки стремени, наконечники ружейных шомполов, пряжки, стеклянные бусы, подковы для сапог, железные и бронзовые кольца от ремней, кремни для ружей, каменные грузила для сетей, обломки жерновов, точильные камни, обрывки кожи, берестяные туески, нательные крестики…