Здесь умирает надежда

Кроме рук Карсона.

Я ничего не говорила, не просила его обнять меня. Как бы отчаянно мне этого ни хотелось. Я нуждалась в нем.

Но это Карсон. Мне не нужно ни о чем у него просить.

Он снова подхватил меня на руки и понес в спальню. Не останавливался, пока не положил меня на кровать.

Я не могла не издать тихий протестующий стон, когда его руки ослабли вокруг меня.

Раздался глухой удар, затем еще один, его ботинки ударились об пол. Он, не теряя времени, забрался в постель и притянул меня обратно в свои объятия. Я прижалась к нему так близко, как только могла, желая расстегнуть молнию на его коже и погрузиться внутрь. Я довольствовалась тем, что наполовину распласталась на нем, вдыхая его запах и позволяя ему омывать меня.

Руки Карсона крепко обнимали, без слов говоря, что он не отпустит.

Мы долго не разговаривали, вокруг нас царила тишина, время от времени ее нарушало оседание дома.

Хотя я чувствовала себя в большей безопасности, чем когда-либо за долгое время, я все еще была напряжена, каждый мой мускул напрягся.

Я знала, что Карсон это чувствовал. Он понимал мое тело лучше, чем кто-либо другой.

Я услышала его быстрый вдох, и сдержалась, готовясь к тому, что он скажет, разрушит, заставит меня отползти, чтобы защитить себя.

Воздух казался густым, тяжелым, становящимся все более удушливым от всех невысказанных слов. Пороховая бочка, наконец, в нескольких секундах от взрыва.

Я зажмурилась, крепче прижалась к нему, готовясь к тому, что должно произойти.

— Спи, — приказал Карсон грубым голосом.

Я со скрипом открыла глаза.

Карсон убрал одну руку с моей спины, чтобы погладить меня по щеке.

— Спи, дорогая, — повторил он, на этот раз менее резко.

Команда прозвучала легко, плавно. Как будто кажущаяся простой концепция сна не была непреодолимой горой для восхождения.

Но даже горы свернулись перед лицом Карсона.

Так что я заснула.

КАРСОН

Я не расслабился после того, как Рен наконец заснула. Ее тело тоже не успокоилось. Все ее мышцы были напряжены, как будто она готовилась бежать, сражаться во сне.

Сегодняшняя ночь будет самой длинной, когда она спала с тех пор, как все случилось.

Я знал это, потому что она спала всю ночь только тогда, когда была со мной. И даже при том, что отношения между нами испортились, они не разрушились.

Рен, по понятным причинам, думала, что мы больше не вместе, потому что она была сломлена. До глубины души. То, что произошло, было бомбой, которая разрушила все вокруг.

Рен все еще была окружена дымом и обломками.

Я все еще был здесь. Все еще немного человеком. Но монстр внутри меня не контролировал себя.

Я наблюдал за лицом Рен в тусклом свете, все ее черты сморщились вместе. Мои руки скользнули по ее бедрам, по тому месту, где у нее была розовая, сморщенная рана, которая переходила в шрам.

У нее было два шрама на теле. Мое имя, написанное чернилами на бедре, и свидетельство пули, которая пробила ее тело из-за меня.

То, что она сказала в тот день в больнице, было правдой. Она не винила меня.

Она отталкивала меня, чтобы выжить. Вот так просто. Сам факт, что она не нашла во мне вины, давало надежду. Моя прекрасная Рен все еще там.

Где-то.

РЕН

Мы с Карсоном пролежали в постели весь следующий день.

У нас не было секса.

Мы смотрели кулинарные шоу. Я пила водку на завтрак. Карсон ничего не сказал, но он покинул кровать почти на час, вернувшись с большим подносом яиц, бекона, свежих фруктов и выпечки.

Он налил апельсиновый сок из кувшина в мою водку.

Не потребовал, чтобы я поела. Нет, он просто приготовил еду, разложил подушки на своей стороне кровати, а затем поел. Да, я все еще называла это «его» стороной. Там все еще была книга, которую он читал за день до того, как начался кошмар, и графин с водой. Очки для чтения, из-за которых я безжалостно дразнила его, но втайне считала дико сексуальными, что аж забиралась на него сверху, пока он читал.

Сейчас он сидит там, завтракает, смотрит по телевизору наше любимое кулинарное шоу. Все было так нормально. Такое до боли знакомое, но в то же время нечто, что уже никогда не будет прежним. Не после того, что случилось.

От этой мысли все стало кислым, включая апельсиновый сок, щедро сдобренный водкой. Я все равно его осушила. И положила небольшое количество еды на тарелку, которую принес Карсон, устраиваясь в постели рядом с ним.

Конечно, это было восхитительно. Еще одна вещь, в которой Карсон великолепен. Воспоминания о том, как мы были в его коттедже, пили вино и ели приготовленные им обеды, нахлынули на меня. Две недели подряд он готовил только картофельное пюре, это было единственное, что я могла переварить.

Я зажмурилась от воспоминаний, делая все возможное, чтобы прогнать их. Мой взгляд упал на Карсона, который изучал меня.

Он не пытался скрыть это, не пытался скрыть выражение своего лица, он просто смотрел на меня. Его брови были сведены вместе, а его улыбки, которую я обожала, нигде не было видно. Казалось невозможным, что на лице этого красивого мужчины могла когда-либо появиться радость.

Как будто он никогда не знал счастья, настолько глубоко запечатлелась в нем печаль.

Этот день тоже был невыносим для него. Эта жизнь. Этот кошмар. Очевидно, я это знала. Но была полностью погружена в свое собственное горе, тонула в нем так, что не осознавала того факта, что я не одна в этих водах.

Карсон казался таким сильным, таким непробиваемым. Казалось невозможно его уничтожить так же, как меня. Но сейчас все стало ясно.

Моя тарелка со стуком ударилась о приставной столик.

Мы оба двигались навстречу друг другу в тандеме, но вместо того, чтобы руки Карсона обняли меня и прижали к своему плечу, защищая меня, я взяла на себя эту роль. Его крупная фигура плавно скользнула в мою маленькую, его голова опустилась мне на грудь, когда я запустила пальцы в его волосы, прижимая к себе.

Он отдал мне весь свой вес. Всю свою боль. Я была благодарна за это. Я ненавидела себя за то, что так долго была эгоистичной в своем горе, заставляя любимого человека в одиночку переносить страдания.

На каждом шагу Карсон был рядом со мной. У него было полное право ненавидеть и обижаться на меня, но я знала, что он никогда не сделает ни того, ни другого. Он любил меня безжалостно. Он будет любить меня до самой своей смерти. Только меня.

Когда-то такая мысль была романтичной, волнующей, успокаивающей. Теперь это катастрофа.