Здравствуй, мишка!

Медведь был рассержен и, видимо, не желал мириться. Мне не оставалось ничего другого, как сесть в лодку и отправиться домой. Я оттолкнул от берега лодку, кинул в нос лодки рюкзак, взял весло, и Черепок тут же стих. Но я все-таки уплывал. Его шутки мне уже надоели, и я совсем не хотел, чтобы вот так, шутя, этот зверь ни с того ни с сего огрел меня своей тяжелой лапой. Я уплывал все дальше и дальше — и тут сзади, на берегу раздался настоящий плачь...

Не так давно на берегу точно такого же озера убили медведицу и медвежонка. Другому медвежонку удалось убежать. И на следующий день я услышал, как плакал оставшийся в живых медвежонок-сирота. В лесу, в диком безлюдном лесу, я услышал настоящий плач человека. Я тут же пошел на помощь, но увидел следы маленького медвежонка. Медвежонок мне не показался. Он ходил по кустам можжевельника, по зарослям елочек, ходил там, где только вчера бродила его мать, и плакал.

Сначала медвежонок просто голосил, повторяя подряд один и тот же тоскливый звук. Потом этот односложный крик остановился и сразу перешел в долгий и безнадежный призыв — лесной сирота звал свою погибшую мать и жаловался лесу...

И сейчас я не только услышал, но и увидел, как убивается в горе медведь...

Что-то причитая, Черепок опустил голову к земле и прикрыл ее лапой. Он был уже совсем взрослым медведем, в его голосе нет-нет, да и проскальзывали басовые нотки, но он все-таки по-настоящему плакал, как плакал маленький медвежонок-сирота.

Я повернул лодку. Медведь видел, что я плыву к нему, но остановить свое горе не мог. Потом Черепок, посапывая и пошмыгивая носом, понуро поплелся впереди меня к поляне. Я шел следом, и мне, честное слово, было очень неловко перед медведем.

Я окликнул своего реву. Он остановился и, глядя куда-то в сторону, послушно ждал, когда я развяжу рюкзак и положу прямо на тропу все, что принес ему сегодня.

С тех пор пенек на поляне редко дожидался нас. Мы чаще встречались прямо на берегу. Медведь здесь завтракал. Я разговаривал с ним. Потом мы расходились — медведь в лес, а я на озеро.

Овсы

В лесу я был не один — рядом со мной жили медведи, лоси, волки, белки, птицы, и все эти коренные лесные жители не могли не знать о моем присутствии — одни избегали встреч с человеком, другие внимательно следили за мной. Об этом я всегда узнавал по следам. Нередко мне удавалось и встретиться с лесными жителями. И мои встречи с животными в лесу были не так уж редки. Почему?

Почему посторонние, чужие для леса люди почти ничего не видят, почти никого не встречают на лесных тропах? Почему Петро и Иван Михайлович, одноногий, но сильный и мудрый старик, который иногда приходил к нам в гости, видят в лесу куда больше, куда чаще встречают тех же медведей, чем Василий, жадный и неуемный в добыче?

Я мог не всегда доверять отдельным деталям побед Василия, но Ивана Михайловича слушал с большим уважением и верил каждому его слову, и мы вместе с ним подолгу порой разгадывали разные медвежьи загадки...

Как-то Иван Михайлович решил сделать на дальнем озере новую лодку. Лодки делают здесь из осины. Подходящую осину рыбак подыскал, свалил ее, выбрал лишнюю древесину, распарил осиновую скорлупку над огнем — лодка получилась легкая, ладная. Лодку Иван Михайлович уже спустил на воду, а стружка осталась на берегу. Окончив работу, рыбак отправился домой, переночевал, забрал снасти и с утра пораньше вернулся на озеро. Подошел к берегу и видит — вся стружка с берега собрана в лодку, лодка качается на волнах недалеко от берега, а на том месте, где стояла лодка и лежала стружка, остались свежие медвежьи следы.

Что хотел медведь? Зачем натаскал в лодку стружку? Зачем отпихнул лодку от берега? Почему не испугался запаха человека?

Иван Михайлович объяснил это событие по-своему: «Не хотел хозяин, чтобы я там рыбачил — вот и решил меня прогнать».

Но рыбак оказался упрямым и с таежного озера не ушел. Больше того: принялся рыбак строить избушку. Свалил ели, пообтесал бревна, сложил уже несколько венцов в срубе. Но устал и вернулся домой немного отдохнуть. Отдохнул, пришел на озеро и видит — избушки нет, бревна, что уже сложил в сруб, раскиданы по сторонам, а около избушки следы тех же самых медвежьих лап. Так воевали рыбак и медведь до тех пор, пока медведь не сдался и не ушел подальше.

Услышал я от Ивана Михайловича и о том, как ждал он однажды медведя на краю овсяного поля, сидел спиной к лесу, лицом к овсу. Ждал, когда медведь выкатит на овес и примется обсасывать овсяные метелки. Но медведь на этот раз шел другой дорогой и чуть не уткнулся носом в затылок охотнику. Иван Михайлович услышал зверя только тогда, когда тот был совсем рядом. Зверь ушел, не причинив человеку никакого вреда.

Неужели медведь заранее не узнал, что в кустах сидит человек? Мог бы узнать. А если этот сильный, не обиженный пока человеком зверь ходит по тайге так же уверенно и спокойной, как ходят по тайге Петро и Иван Михайлович, спокойно, не спеша, не очень задумываясь о том, что ждет его за каждым поворотом лесной дорожки...

Я долго учился легко ходить по лесу, старался избавиться от скованности, от напряжения. И не сразу узнал в себе это спокойное чувство. А когда узнал, то весь лес стал для меня настоящим домом. Теперь, когда я шел на озеро и нес тяжелый рюкзак, я думал только о том, как спущусь к воде, как умоюсь и спокойно покурю на берегу. Когда нес в лесную деревушку продукты, думал только о том, как увяжу свой дом, как затоплю печь, вскипячу чай и сделаю первый глоток крепкого, сладкого чая. А если и случались в пути какие неожиданные встречи, то они не пугали, не заставали врасплох.

Дорогу от людей в лес до нашей лесной деревушки я прошел уже много раз. К людям я ходил за продуктами, за письмами. В дороге я старался быть в одно и то же время у приметных, памятных мне мест, строго соблюдая график движения, чтобы не задержаться в пути и не брести потом по ночной лесной дороге. Вот во время таких путешествий мне и удавалось часто видеть того первого медведя, который как бы впустил меня в лес у Пашева ручья за Собольей пашней.

Я назвал этого медведя «Хозяином». Хозяин почти всегда был на месте — я или слышал его, или видел тяжелого, строгого, медлительного, пристально изучающего человека. Теперь от меня он уже не убегал, как тогда, когда я остановился отдохнуть рядом с его лежкой. Заметив зверя, я обычно останавливался, спускал на землю рюкзак и не спеша курил.

Мне казалось, что перед нашей встречей медведь всегда что-то делал около дороги, потом узнавал о человеке и выходил на дорогу проверять, кто я. Это предположение подтверждали и следы. Выяснение личности велось на почтительном расстоянии — медведь всякий раз выходил на дорогу впереди меня метров за тридцать-сорок. На дороге стоял недолго и уходил в лес, как бы открывая мне путь.

Как и всегда, после такой встречи-дознания Хозяин уходил с дороги вправо, в ельник по краю болота. Свою опрометчивую лежку он давно покинул — лапник высох, следов около постели не было. Но остальное хозяйство медведь сохранил.

Сначала могло показаться странным такое распределение зверей на дороге в лес. Почему первым встречал меня именно Хозяин, большой, старый зверь? Случайность? А может, и нет. Если допустить, что здесь, в начале дороги, куда нет-нет да и заглядывали люди, поселился бы менее мудрый и более трусливый зверь, то остался бы он здесь жить? А если бы и не покинул этого места, то по крайней мере не выходил бы на дорогу проверять, кто идет по лесу, и не стоял бы на дороге перед человеком так долго. Получил бы тогда другой, более трусливый медведь имя Хозяин? А сейчас на дороге в начале леса был именно Хозяин. И пусть объявился он на этой территории случайно, но остаться здесь хозяином получил право только он.