Здравствуйте. Я – любовница вашего мужа

Ивана нет.

Что же это он? Заперся сычом в своем купе и нос не кажет? Боится меня, маленький… Ну, пусть боится. Не пойду же я его убеждать, что не собираюсь кидаться ему на шею и закатывать истерику на весь поезд?

Я переполнена внутренним сарказмом и пофигизмом.

Мне плевать. Понятно?

С кем-то на брудершафт. Кому-то про хорошее кино. Кто-то приглашает меня на танец. Смеюсь. Отказываюсь. Смеюсь. Выпиваю. Танцуем прямо в коридоре. Благодарю. Смеюсь.

Выхожу в тамбур. Ветер из всех щелей, стук колес, мелькание огней в чёрном окне.

А может выпрыгнуть сейчас с поезда? – думаю я.

И больше не будет у меня в жизни всей этой дряни.

Никакой больше дряни в моей жизни не будет.

Дверь вагона открывается. Оборачиваюсь. В тамбур заходит Иван.

Смотрим друг на друга молча несколько секунд.

Я отворачиваюсь к окну, как и стояла.

Он нервно щёлкает зажигалкой, стоит, курит.

Молчим.

Я, мысленно: ну, скажи, скажи, скажи хоть что-нибудь…

Молчим.

Смотрю на бегущие фонари за окном, но вижу только его напряженное отражение.

Скажи, скажи, скажи…

– Катя… – говорит он.

Я поворачиваюсь.

Смотрим в глаза друг другу.

– Во сколько репетиция завтра, не знаешь?

– В пять.

Он резко стряхивает пепел.

Дверь открывается. В тамбур заходит режиссёр Андрей:

– А я тебя ищу повсюду. Ты чего здесь? Тебя там не хватает…

– Да я проветриться вышла, шумно. И жарко очень.

– Ваня, ты чего не идёшь? Я там виски хороший поставил, иди, а то он тебя не дождется.

Иван, загасив сигарету, недокуренную и до половины, выходит в вагон. Андрей подходит ко мне вплотную. Глаза в глаза.

– Я весь вечер хочу остаться с тобой наедине…

– Правда?

– Пойдем ко мне в купе. У меня тихо. И не жарко.

– Нет, Андрюша. Я спать уже. Завтра работать.

– Тебе там спать не дадут. Пойдем ко мне.

Я усмехаюсь:

– Нет, я сегодня к себе…

Он вжимает меня в стену, пытается поцеловать:

– Ты же знаешь, как давно я тебя хочу…

Я уворачиваюсь от его губ:

– Ты женат. Хватит. Не надо. Хватит, я сказала! Всё. Ты женат, Андрей.

В тамбур вваливается пьяная команда монтировщиков. Андрей отступает. Я улыбаюсь монтировщикам, быстро ухожу в вагон.

Бокал, второй, третий. Я не помню, как шла умываться, как падала, споткнувшись о ковер в коридоре, как зависала на каком-то анекдоте у соседей, как добиралась до своих и с шуточками-прибауточками прыгала на верхнюю полку.

Проснулась посреди ночи с чувством внутренней беды. Тишину спящего купе разбавляли остатки пьяных голосов за дверью.

Лежала два часа в кромешной тьме, глядя в потолок.

Колеса выстукивали в моей голове: не думать, не думать, не думать…

Потом всё пропало.

А знаешь, всё ещё будет

По приезду выяснилось, что артисты будут жить в отеле рядом с театром, а вся техническая часть спектакля – то есть, мы – в придорожной гостинице, за тридцать километров от города.

Сей невиданный факт дирекцией был объяснен просто: именно в дни наших гастролей в городе Череповце проходят съезд любителей пчеловодства и сбор общества ценителей хохломы, поэтому все места в нормальных гостиницах выкуплены за месяц.

Это был удар.

Пьяная кутерьма совместного проживания и череда случайностей, которые могли бы меня вновь соединить с Иваном, теперь были исключены. Даже если бы он захотел возобновить то, что так и не было закончено, вереница трудностей, которая вставала на нашем пути, была почти непреодолима.

Надо было определиться с тем, что творилось в моей голове.

Итак. Он меня добивался.

Не надо ухмылок: он – добивался. Я отказывала. Он добивался. Я сдалась, всё случилось. На следующий день приехала жена.

Я получила в поддых, всё закончилось. Самый короткий роман в моей жизни.

Но.

Я ведь не блядь, не шлюшка, которая загуляла на одну ночь. Если я к нему пошла, значит, я что-то чувствую к этому человеку, и вот так – топором по мне – наискосок – нельзя.

Я всё еще не могу поверить про топор, что всё, перерубил.

Мне происходящее кажется каким-то диким недоразумением.

Жена – недоразумение? Нет, жена – разумение. Это я – недо…

Но я-то ведь – живая, нельзя по мне топором, мой дорогой товарищ…

Что делать? Что делать? Что-то надо делать…

И в первый вечер я его ждала. Репетиция закончилась рано, часов в семь вечера, так, пошатались по сцене, выяснили, кто откуда выходит, и решили, что хватит. Встал вопрос, что делать дальше. Иван посмотрел на меня:

– Ну что, в ресторан пойдём?

Я просияла как начищенный пятак:

– Пойдём…

Пока он переодевался, планы изменились.

Вышел из гримёрки хмурый. Я проходила мимо:

– Ну что, идём?

– Голова болит. Не сегодня.

– Ну, как знаешь.

Пошла дальше.

На улице собирали автобус из тех, кого поселили у чёрта на рогах. Надо было садиться. Если не ехать сейчас, потом возникнут трудности, как добираться. Иван с горизонта пропал, я не знала, где он. Не веря, что вечер вот так глупо заканчивается, я шагнула в салон автобуса.

Гостиница для технической части, то есть, нас, оказалась забытым в лесах санаторием, построенным в 60-е годы прошлого века. Душ и туалет – общего пользования – находятся в коридоре. Номера – не номера, а бывшие палаты. Стенки покрыты масляной краской, двери тяжёлые, грязно-белые, на ключ не запираются. «От кого запираться? – спросила дирекция, – здесь все свои». Чужой, и правда, в такую глушь не полезет. Если только специально – за нашими чемоданами.