Зеленая брама

Передача отрядам СД означала уничтожение (после пыток).

«На Украине борьба закончена; кто воюет дальше, тот «бандит» — это из приказа от 28 ноября 1941 года, рас­пространенного в Полтавской области.

Вот приказ фельдмаршала Вильгельма Кейтеля о пре­доставлении войскам права применять любые средства в борьбе с партизанами и населением, оказывающим им поддержку (16 декабря 1942 года):

«Противник использует в бандах фанатичных, воспитан­ных в духе коммунизма бойцов, не останавливающихся ни перед каким насилием. Здесь, более чем когда-либо, речь идет о том, «быть или не быть»...»

Подумайте, как кощунственно использован фашистом монолог Гамлета!

«...Если эта борьба против банд как на Востоке, так и на Балканах не будет вестись самыми жестокими сред­ствами, то в ближайшее время имеющихся в распоря­жении сил окажется недостаточно, чтобы справиться с этой чумой.

Войска поэтому имеют право и обязаны применять в этой борьбе любые средства без ограничения, также против женщин и детей, если это только ведет к ус­пеху».

Колхозников, укрывавших красноармейцев и команди­ров, расстреливали, вешали, сжигали, но по-прежнему на чердаках и в клунях находились раненые воины; по-прежне­му выздоровевших снаряжали в дорогу к фронту или свя­зывали с местными партизанами.

Я был свидетелем этого торжества дружбы наро­дов нашей страны не на расцвеченной флагами и зву­чащей оркестрами площади, а в обездоленных селах Ук­раины.

В народном музее Подвысокого, в окрестных селах, ну, а теперь и в моем архиве сотни писем о бесстрашии и благородстве колхозников. Цитирую одно из них:

«Дождавшись ночи, я с большим трудом, неоднократно теряя сознание (был тяжело ранен, потерял много крови), дополз до села Копенковатого, где укрылся под кустом лозы, росшим у ручья на краю огорода Цвигуна. Благодаря Борису Цвигуну, его матери Пелагее Никоновне, Дарье Антоновне Гевель и ее дочери Оле, которые, рискуя жизнью, приноси­ли мне продукты и медикаменты, я остался жив.

Пильщиков Федор.

Калининская область

Хочу подчеркнуть — в родительские хаты, домой мало кто вернулся. В селах оказались преимущественно не сыны, а усыновленные.

Северянин Александр Зыков, бывший тогда красно­армейцем, сообщает: «После ранения я выздоравливал у Ковалей, Игната и Прасковьи; их дочери и сыновья считали меня за брата, погибшего в самом начале войны». Семья Ковалей выходила парня из Пинеги после первого ранения. Он прорвался через фронт, а по поводу второго и третьего ранений, полученных потом, в Крыму, лечился уже в госпи­талях...

Но знаю я и случаи, когда в окружении оказывались здешние жители. Они воевали у родного порога...

Вот что рассказала Мария Левшанова (девичья фами­лия Довбенко). Она в сорок первом в Новоархангельске только что окончила восьмой класс, а брат ее Антон служил вблизи границы.

В начале августа, когда округа гремела боями, многие местные жители прятались в овраге. В такое время возни­кает и гаснет много разнообразных слухов; вот один из них: в соседнем селе видели старшего лейтенанта Антона Дов­бенко.

Под обстрелом и бомбежкой побежала сестра искать брата, да опоздала — он ушел в бой. Знакомые из ближнего села потом вспоминали, как предлагали Антону переодеться и остаться: ты ведь в трех верстах от своей семьи, а враг одолевает...

Но старший лейтенант сказал, что лучше погибнуть на поле боя, чем стать дезертиром; передал для родных часы, деньги и короткое письмо, в котором просил про­стить, что не сумел оборонить родной дом, и предупреж­дал, чтоб не признавались врагу, что сын — коммунист и политрук.

Так и неизвестно, дошел ли Антон до Днепра или погиб вблизи родного порога... Больше не было о нем ве­стей...

О нем, о защитнике отчего дома, помнят в селах на Ятрани и Синюхе.

Не канул он в безвестность, а шагнул в легенду...

Память боевой дружбы не гаснет!

В газете «Сильски висти», часто углубляющейся в исто­рию 1941 года, 14 мая 1981 года опубликовано следующее письмо:

«...Хочу разыскать Антона Михайловича Сорочана (ро­дился в Каменец-Подольске в 1905 г.). Когда в 1941 году в районе Подвысокое наши воины пробивались из окружения, этот боец перепрятывался у меня, связался с партизанами. В Зеленой браме было закопано оружие, которое доставляли в партизанский отряд под командованием Лисняка. После освобождения села Сорочан вновь встал в ряды Советской Армии, воевал близ Котовска, имел звание капитан.

Силенко А. Я., село Вербово».

Ятоже включился в поиски Антона Сорочана. Пока они безуспешны, но верю — сам капитан или след его еще обнаружится!

Тот дикий лес, Дремучий и грозящий

Второе утро я был занят разбором писем и документов Подвысоцкого музея. В дверях неслышно появился учитель Дмитрий Иванович Фартушняк. Он забрел с почты и держал в руках пачку писем, среди которых выделялись яркие международные конверты с замысловатыми марками. Полу­чена очередная корреспонденция в адрес Клуба интернацио­нальной дружбы.

Марки — моя давняя и неизбывная страсть, попросил хоть посмотреть, понимая, что в селе и без меня достаточно филателистов.

Болгария, Корея, Франция, Чехословакия, Италия.

— Школа и с Италией в переписке?

В ответ сельский учитель прочитал:

Каков он был, о, как произнесу, Тот дикий лес, дремучий и грозящий, Чей давний ужас в памяти несу!

Я не вспомню, откуда эти строки. За жизнь в голове накопилось столько разных стихов, что, когда не знаешь точно, что цитируют в твоем присутствии, лучше помалки­вать, чтобы не оконфузиться.

Вежливый учитель не хотел ставить меня в неловкое положение, размеренно и торжественно прочитал ту же терцину на итальянском языке. Теперь пора и дога­даться.

— Данте Алигьери?

Фартушняк улыбнулся: так точно. «Божественная коме­дия», глава «Ад», вторая терцина. А написано словно про Зеленую браму, не правда ли?

Невольно возник вопрос: были ли здесь в сорок первом итальянцы?

Мы вытащили из папки список частей противника, вы­писанный школьниками из «Военно-исторического журна­ла» и скорректированный по всевозможным переводным книгам.

Да, одна итальянская дивизия упоминается.

Участвовала ли она в боях?

Давайте разберемся.

Согласно вышедшей в Риме в 1950 году книге А. Валори «Русская кампания», до 20 августа итальянцы только шагали по размытым дождями дорогам и, выйдя к Днеп­ру, «еще не участвовали в боях, но выглядели потрепан­ными».