Зеленая брама

Так я и сделал. Написал всем троим: прошу вас, доро­гие товарищи, сообщить мне о себе по возможности под­робно. Как вы оказались в одном селе? Призывались отту­да или после войны там поселились? Вообще, как сложи­лась ваша жизнь после августа сорок первого?

Через месяц прибыло письмо от секретаря сельского Совета: «Граждане, указанные вами по фамилиям на кон­верте, в списках жителей нашего села не значатся и рань­ше не проживали (проверено по книгам). Однако я обра­тила внимание, что все три фамилии (инициалы совпа­дают) красноармейцев написаны на памятном камне у обелиска в центре нашего села. Они были выявлены крас­ными следопытами. В братской могиле еще двести один­надцать безымянных героев. За братской могилой ведется уход учениками нашей средней школы».

Значит, я получил письма от своих сотоварищей по боям сорок первого года, от красноармейцев, погибших близ реки Синюхи! Как могло такое произойти?

А ведь почерк-то школьный! Несомненно, странная эта история как-то связана со школой, с ее коллективом, ухаживающим за обелиском.

Обратился к директору школы, послал ему подлинни­ки полученных писем, просил по возможности выяснить, в чем дело.

Вот несколько строк из ответа директора: «Я сразу узнала почерк ученицы 9-го класса Н. Она у нас самая аккуратная девочка, ей поручается всегда писать грамоты и дипломы. 9-й класс постоянно меняет цветы у обелиска на свежие.

Я не считаю педагогичным беседовать с Н., почему она послала Вам письма от имени погибших воинов, захороненных в нашей братской могиле. Но мой сын, ученик того же класса, объяснил, что это очень возвышен­ная натура, что девочка часто говорит, что три красно­армейца как будто хорошо ей знакомы, что она ясно пред­ставляет себе, как они дрались и как погибли. Надеюсь, что вы, как поэт, понимаете девочку и сочиненные ею письма не будете считать документом».

Буду считать документом, дорогой директор! Буду счи­тать благородным документом преемственности поколений!

Легенда о непреклонных

На Юго-Западном фронте рядом с моей 6-й армией обо­рону держала 5-я, которой командовал генерал-майор Михаил Иванович Потапов, известный в армии и вообще в стране как герой сражения на Халхин-Голе. Раньше он служил в 4-й Донской казачьей дивизии. Командиром ди­визии был будущий маршал Георгий Константинович Жу­ков, а Потапов и Музыченко командовали полками. Перед войной эти бывшие командиры полков оказались рядом — уже как командармы, и пришлось им принять на себя сокрушительный удар фашистских танковых полчищ.

Хотя танковый клин Клейста с первых дней войны, врезавшись в нашу территорию, отсек 5-ю и 6-ю армии друг от друга, судьбы этих армий оставались взаимозави­симы. Об этом напомнили мне строки из четвертого тома «Истории второй мировой войны. 1939—1945», вышедшего в 1975 году:

«5-я армия под командованием генерала М. И. Потапо­ва, нанося фланговые удары, сковала 6-ю немецкую ар­мию и 1-ю танковую группу. Первая из них была лишена возможности наступать на Киев, а вторая — высвободить свои дивизии для маневра по окружению 6-й и 12-й армий Юго-Западного и 18-й армии Южного фронта».

В первые недели войны именно в составе 5-й армии сражались соединения под командованием будущих мар­шалов Рокоссовского и Москаленко, многих других вско­ре прославившихся военачальников. Армия под командова­нием Потапова оказалась хорошей академией.

20 сентября 1941 года в бою возле рощи Шумейково на Полтавщине Потапов был ранен и контужен и в бес­сознательном состоянии схвачен фашистами...

О нем уже тогда, примерно в конце 1942 года, ходили легенды, неизвестно как прорвавшиеся через фронт. Го­ворили, что, прослышав, какой крупный советский воена­чальник находится в руках вермахта, Гитлер приказал во что бы то ни стало вылечить его и доставить в Берлин...

И вот еще не совсем оправившегося от ран командарма привезли в ставку Гитлера.

Михаилу Ивановичу было тогда тридцать девять лет. Он был тонок и строен, но перед Гитлером не вытянулся, по стойке смирно не встал, а небрежно и презрительно отвернулся. Гитлер, имея далеко идущие планы, стерпел это и стал грубо льстить советскому командарму, хвалить его воинское мастерство и мужество. Затем последовало предложение, облеченное также в комплиментарную фор­му,— для столь умелого и храброго военного в герман­ской армии найдется достойное место.

Дальше рассказывали, что Потапов слушал молча, иронически и не без любопытства поглядывал на Гитлера, едва улыбался сжатыми губами. Но в ответе его уже не было иронии, только презрение и гнев.

Гитлер, еще не теряя надежду, что Потапова удастся сломить, изменил свой подход и как бы вскользь заметил, что генерал находится в плену и может поплатиться за дерзость головой.

«Я это знаю,— сказал Потапов,— и не могу скрыть от вас некоторого сожаления по этому поводу».

Такого Гитлеру еще слышать не приходилось, и он предложил Потапову выражаться более определенно. И Потапов очень спокойно и деловито, не повышая голо­са, объяснил: «Сожалею, что не доживу до того часа, когда мы разгромим вашу армию, а вас в цепях повезут по Москве на Красную площадь».

Известный вспышками ярости Гитлер на этот раз су­мел сохранить равновесие. Он при Потапове громко и театрально отдал распоряжение адъютанту: «Генералу сохранить жизнь до того момента, когда я торжественно проследую по Москве. А его в кандалах привезете на Красную площадь, чтоб он видел наш триумф».

Мною воспроизведена здесь солдатская легенда. Обра­стая новыми подробностями, порою даже сказочного и фантастического характера, она передавалась из уст в уста. Как она возникла? Как прорвалась из Берлина че­рез фронт, проходивший тогда по центру России? Что в ней быль, что небыль? Неизвестно. Но она не забывалась, долго кочевала по полкам и штабам...

После Победы я узнал, что Михаил Иванович Потапов, освобожденный из плена, доставлен самолетом в Москву, что ему вручен орден Ленина — награда за первые два ме­сяца боев, что он удостоен новых высоких наград, что он вновь на командной работе.

Надо ли говорить, как я обрадовался, когда поэт Кон­стантин Симонов однажды познакомил меня со своим ста­рым другом — еще по Халхин-Голу — генерал-полковни­ком Михаилом Ивановичем Потаповым.

Тогда Потапов являлся первым заместителем команду­ющего Одесским военным округом и старшим воинским начальником в Одессе. Будучи в командировке на Одес­ской киностудии, я вновь встретился с Михаилом Ивано­вичем и провел с ним несколько вечеров на его даче за Большим фонтаном.

Надеюсь, читатель не осудит меня, если я признаюсь, что страсть как хотел выяснить, получить из первых рук подтверждение солдатской легенды о разговоре советского командарма с Гитлером.

Жена генерала предупредила меня, что наша беседа о войне может касаться лишь первых двух ее месяцев и не должна и краешком заходить за 20 сентября. Михаил Иванович все равно о себе ничего не расскажет, а вспо­минать о плене не желает.

Но я начал издалека и в порядке подготовки к своему маневру вспомнил о легендах, родившихся и, как говорят литературоведы и фольклористы, бытовавших на войне.