Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Шрифт:

Я налил себе коньяку, а метрдотель уже тащил большой букет красных тюльпанов в расписном фаянсовом кувшине. Тюльпаны разместились на полу, рядом с нарциссами. Я сказал:

— А не открыть ли нам цветочный киоск? Куда нам столько цветов?

— Я уже подумала об этом, — ответила Ксения. — Но жалко продавать цветы, я их очень люблю. Лучше мы откроем книжную лавочку и начнем торговать твоими сочинениями.

— Не возражаю! — согласился я и, выпив коньяк, закусил чем-то невероятно вкусным. То ли это было мясо, то ли это была птица, но, кажется, это была не рыба. И снова приблизился неугомонный метр.

— Ксения Владимировна! Вы наше божество! Мы

все в вас души не чаем! Не откажите! Посетители ресторана слезно просят вас спеть романс, один-единственный романс, какой вы сами захотите!

— Придется петь, — вздохнула Ксения, — столько цветов надарили!

Она встала, поправила юбку и волосы и пошла к эстраде. Сияющий, величественный, вполне античный и вполне прекрасный Аполлон несся ей навстречу на квадриге великолепных длинногривых коней. За его плечами подымалось солнце, раздвигавшее клубящиеся облака. "Вот мужчина, достойный Ксении!" — подумал я. Сидевшие за столиками начали привставать и вытягивать шеи. Ксения шла медленно, опустив руки вдоль бедер и слегка покачивая плечами. Ее простая, будничная одежда среди нарядов ресторанных дам выглядела почти изысканно. Взойдя на эстраду, она что-то сказала музыкантам. Те понимающе закивали головами. В зале стало тихо.

— Романс "Мы одни", — объявила Ксения и запела:

Как благостны, прозрачны вечера! Как радостны, благоуханны дни! Как упоительна весенняя пора! Нас только двое в мире, мы одни!

Я сидел и слушал затаив дыхание. И все в ресторане сидели и слушали не дыша. Только официанты с переброшенными через руку салфетками и импозантный метрдотель в своем безукоризненном фраке слушали стоя у стены, но, разумеется, тоже затаив дыхание.

Послушай — что-то шепчет нам трава. А вот цветы нам улыбаются взгляни. О, как кружится, милый, голова! Нас только двое в мире, мы одни! И небосвод бездонно-голубой, И звезд полуночных бессчетные огни Все это, милый, лишь для нас с тобой. Нас только двое в мире, мы одни!

Ксения спела и поклонилась. Все сидевшие встали и долго хлопали. Я крикнул "браво!", и тут же со всех сторон понеслось: "Браво! Браво! Брависсимо!"

Ксения вернулась, и мы выпили за ее талант, то есть выпил я, а она лишь сделала глоток шампанского. Вслед за этим принесли сразу три больших букета — еще один из гвоздик, только розовых, еще один из нарциссов, только белых, и третий — из чайных роз.

Выбрав самую крупную розу, Ксения протянула ее барышне с усиками.

— Это вам! Вы очень милы! Вы мне нравитесь!

Девица вся зарделась, щеки и уши ее запылали, глаза увлажнились, рот приоткрылся. Видимо, она намеревалась произнести слова благодарности, но у нее это не вышло. Погрузив лицо в желто-фиолетовые лепестки, она замерла.

— Спасибо! — сказал за нее молодой человек. — Мы сохраним эту розу до конца наших дней!

Я позвал официанта. Он выписал счет. Я положил на стол несколько бумажек. Ксения взяла счет, пробежала его глазами, отобрала три четвертных, а остальные деньги сложила и сунула мне в карман.

— Откуда у тебя этот купеческий шик? — сказала она сердито.

— Найдите нам, пожалуйста, извозчика поприличнее! — обратился я к официанту.

— Будет сделано! — ответил тот и поспешно направился к выходу, но тотчас вернулся:

— А не желаете ли таксомотор? У гостиницы как раз стоянка.

— Так уж и быть, прокатимся разочек на автомобиле! — покорилась Ксения.

Шофер открыл перед нами дверцу. Уселись на мягкое сиденье с высокой, как у дивана, спинкой. Официант

притащил огромную охапку цветов и положил ее рядом с нами. Ксения зевнула и склонила голову мне на плечо.

— Я все пою и пою, — забормотала она в полудреме, — мне все хлопают и хлопают… И не надоело им хлопать… И не наскучили им мои романсы… И не противно мне еще петь… Куда мы едем? — спросила она, подняв голову.

— Ко мне, — ответил я. — Куда же нам еще ехать?

— И правда, — послушно согласилась Ксения, куда же нам еще ехать? А твоя матушка? — спросила она опять и опять подняла голову.

— Матушка на даче, уже неделя как на даче.

— У тебя славная матушка! — сказала Ксения.

Вошли в квартиру. Я положил цветы на стул в прихожей. Несколько тюльпанов упало на пол. Подойдя к Ксении, я снял с нее пелерину. Потом я обнял ее. Целуя, я почувствовал, как послушно ее тонкое мягкое тело. Провел Ксению в комнату, усадил в кресло.

— Я совсем засыпаю, — сказала она и закрыла глаза.

Пошел в ванную, взял большой таз для стирки белья, налил в него воды, принес из прихожей цветы и поставил их в воду. Получился гигантский разноцветный букет. Притащил таз в комнату, водрузил его на письменный стол. Ксения открыла глаза и вскрикнула:

— Ой, что это?

— Это твои честно заработанные цветы, — ответил я и принялся стелить постель на тахте. Постелив, поднял Ксению и поставил ее на ноги.

— Милый, — шептала она, — ты прости, что я такая сонная, такая квелая. Я так устала, я так нервничала там… в Павловске… на перроне. Я так перепугалась. Они ведь… они совсем обезумели, совсем… озверели… Какой это был ужас! Какой… ужас!

Дрожащими пальцами я стал расстегивать ее кофточку, но она почему-то не расстегивалась. Ксения тихо смеялась:

— Ну вот, какой ты у меня неловкий! Ты совсем не умеешь раздевать женщин! Это хорошо. Это значит, что ты чистый, что ты… не распутник. Сейчас я сама.

Ничуть меня не стесняясь, она принялась раздеваться, аккуратно складывая одежду на кресло. И вот на ней остались только чулки, черные ажурные чулки с узкими синими подвязками. Она повернулась ко мне лицом. Я прищурился — ее нагота слепила.

Глубокие ямки ключиц. Небольшие, совсем девичьи груди с розовыми сосками. Мягкая округлость живота. Маленький пупок. Упругие, но плавные линии бедер. Темный, ровный треугольник лобка. Чистая, гладкая, белая кожа…

— Ну как, не безобразное ли у меня тело, не старое ли оно? — спросила Ксения. — Может быть, тебе нравятся женщины в другом стиле?

…Ночь была бредовая, фантастическая, непереносимая. На меня обрушилась вся сила женственности — этой непобедимой слабости, этой необоримой мягкости, этой бесстрашной робости, этой неотразимой покорности. Я блуждал в знакомом и неведомом — натыкался на податливые преграды, проваливался в манящие пропасти, скользил по гладким пологим склонам, взбегал на крутые высокие холмы и повисал над бесконечными неоглядными равнинами. Я терял рассудок и обретал его снова. Я распадался на куски и тут же сливался воедино. Я покидал себя и тотчас в себя возвращался. Я исчезал и возникал заново. Во мне что-то вспыхивало и гасло. Я горел, как маяк над ночным морем. Я корчился от счастья. Хорошо знакомая мне грамматика любви вдруг усложнилась до невероятия. Мне открылось, что в сакральных текстах Эроса я читал до сих пор не главы и даже не фразы, а лишь отдельные бессвязные слова. Непостижимая сложность нежности предстала предо мною. И в этой непостижимости поджидало меня упоение на грани безумия и гибели.

Поделиться с друзьями: