Зелёный бакен
Шрифт:
… Его и взяли тёпленького на руки успевшие, догадливые, милиция, когда он вывалился из открытого окна в сад.
Потом его увезли и в доме снова тихо. Сокол только изредка залает и, гробовая тишина.
До утра никто не спал. Мать с отцом сходили в милицию, но толком ничего не узнали. Пришли осунувшиеся. Убитые горем. Долго сидели молча с погасшим светом, потом улеглись спать, но никто не уснул, ворочались, шептались, переговаривались. Что – то решали, недоумевали. Но толком ничего и не решили, не выяснили. Однако было ясно, случилось страшное, непоправимое. Это они, дружки, говорил же Андреич , не вяжись. Не вяжись Витька с ними, не вяжись. Весь этот дом 32 – дурачки, набитые. То нахулиганят, то говорят колесо где – то утащили от машины. Они уже давно на примете, эти
Всё было ясно, всё было понятно, это с ними он где то был. Но что они могли сделать? Был ли Витюшка с ними? Нет, он не мог. Не мог их сын сделать плохо. Украсть. Побить не за что человека. Не верилось, что он преступник. А невинных не берут среди ночи, вот таак прямо с постели. И скрипели кроватные пружины, слышался шёпот во всех комнатах дома. Отец ворочался. Зять тоже не спал. Одна Марина, его племянница спала, голенькая, разбросав ручёнки. Тихо посвистывая загорелым с копеечку пятачком. Спала так, как спал он всегда, спал на берегу моря, на жёстких камешках, или мягком песке, безмятежно и счастливо, ни о чём не думая.
Хорошо рано, рано, на рассвете на трассе. Ещё нет грузовиков, ещё не гремят Зилы и рефрижераторы, а мелькают быстрые жигули, нагруженные сверху тряпками, складными лодками. А то и прошуршит шинами Волга, с прицепом, катером на двух дутиках. И снова тишина.
Огромное солнышко встаёт слева от чёрной трассы. И весёлая братва поворачивает головы к солнышку, радуясь, что день начался хорошо, значит и сегодня и завтра будет хорошо и солнечно. И забудутся заботы – всё будет далеко. И, и не касаться его сознания. А пока он беглый, он удрал. Удрал от наказания. Суда, от следствия.
А сейчас на заднем сидении его племянница. Вот ведь лягушка путешественница, это так дразнит её папа, Утро раннее. Летнее утро, ещё нет пяти. Её пробудили, когда было ещё холодно, тепло одели – и странно, не ревела.
– Биби, биби, Марина, биби -, поедем сейчас, Папа Где машина? Марина хочет биби.
И Марина позволяла себя одевать, не капризничая, и не плача.
А сейчас все думали. заснёшь. А она встала, смотрит то на солнышко, то на огромные леса вдоль трассы. В отпуск, путешествия, особенно это чувствуется сейчас. Утром. По трассе едут одни отпускники. Вот и мотоциклисты пронеслись на явах, груженые чемоданами, закрытые очками, масками.
– Зря я не на мотоцикле поехал, подумал, потом пропел грустно Витька.
Но все промолчали. И он снова облокотился на дверцу, задумался. Урчал ровно мотор. Иногда машина катилась спокойно шурша шинами, на виражах повизгивали колёса, на ухабах и на наплывах асфальта что то постукивало, поскрипывало, а резина заднего моста так и гудела, словно самолёт рычал или ржавая турбина. Это колёса, от какойто сельхоз техники, вот и гудят, когда скорость идёт до предела – восьмидесяти, при затяжном уклоне дороги. Незаметно прошли сто километров. Оставалось, какихто сто пятьдесят. Решили сделать остановку, свернули в огромный сосняк, открыли все четыре дверцы, поставили океан, нашли хорошую музыку и вот оно, блаженство отпуска. Тишина. На полянке – покрывало, огурцы, куры отварные, картошка и, в термосе чай. Бросили, все разбежались по полянам. Но милый писк племянницы собрал всех в кучу. Витька вяло, как будто нехотя ходил вокруг машины. Измерял уровень масла – долил.
– Ну жрёт, этот твой каракодил масло.
– Ничего, пусть жрёт, только бы ехал. Открытым оставил капот – пусть сердце крокодила отдохнёт. Сейчас ведь жара начинается. А пока прохладно. Семь часов утра. Роса на траве. И след от машины, тёмнозелёный, а там, где капли росы, зелень серебристая, такой красоты он ещё не видел. Прибежала сестра, притащила полные руки грибов, красноголовиков и оставила Марине. Схватила нож, побежала за грибами. Беспечность, счастье свободы, как то и его постепенно забирали. То ли возраст, то ли перенесённые тяжёлые дни допроса, и вдруг поляна в росе, лес и курица. Он любил курятинку, но так получилось, что редко он мог их есть, вот так и взял и грызи. Зять привёз их из города штук десять. Где то заработал в птицесовхозе.
Делали с товарищем оформление парт кабинета, им выписали. Привёз, вывалил прямо на пол и хохочет. Спасу нет. Мы сразу не поняли, они падают, по одной вываливает их, а они бряк и бряк. Заработал, говорит. Вот наемся курочек сегодня,– Батя, есть выпить? Но сам привёз две бутылки сухого. Потом рассказал, как они с товарищем делили этих кур.
Ну, говорит, ладно, Толик, напарник, вместе работали. Ты, говорит, Бендер а я стулья делить буду. Будь здоров компания. Быстро вошли в роль. В самом центре областного города, подъехали к реке, Орлик, приток Оки. Стали у дерева, разложили кур, на переднем сидении и давай делить, моя. Это моя, и снова моя. Так всех кур и петушков и, вдруг ах! Один петушок не чётный, я, и схватил Толик, прикрыл его рукой, выдернул, потом снова
– А… а, ты куда лишнего!
Ты жирную курочку первый цапнул.
Схватили цыплёнка за ногу. Покрутили, покрутили и опять положили всё в одну кучку. Вопили, ужин, на ужин оставим, вместе сделаем у тебя. У тебя тёща добрая возрадуется. Толика усы торчком, нос шилом. Выпили, с пустых кулаков, скрученных как будто рюмки, ужин у Толика инсценировали, 36 зубов видны. Хохочут оба и бузят. Потом смешали снова всю кучу и снова стали делить. И уже, когда насмеялись до колик, взяли и спокойно раскидали на две кучки. Завернули, пожали друг другу руки, серьёзно попрощались. Тот пошёл домой, а зять на стартёр – газ, и снова серьёзность сдала. Захохотали оба и разъехались.
– Эй, где вы?! Пора завтракать. Грибникии! Ушли гдето за подосиновиками. Не дозовёшься. Витюшка дал Марине ножку курицы. Та принялась её сосать, а он всё ходил, ходил.
– Может вернуться, пока не поздно? Сашка с Юркой сидят. Да, плохо там. Как там ужасно, крутились, давили его мозги, вспоминая прошлое, вчерашнее.
– Вить, смотри. Витюш, глянь сколько грибов. Супчику сообразим сегодня.
Захрустели косточки. Пошли и огурчики, как легко всё это проходит на воздухе, и вот.
И вот всё снова уложено. Запущен мотор. Витюшка сидит спереди, на заднем сидении, девчата. Машина, отчаянно рыча и пуская синий хвост дыма, лезет на трассу. Но силы не равны, большой подъём, груз великоват, мотор захлебнулся, зазвенели пальчики, замерли на секунду, и спокойно так покатилась машина вниз. Все невольно оглянулись назад. Куда несёт, хоть глянуть. Но зять вертел резво баранку и дилижанс медленно сунулся на старое место. Вторая попытка была удачнее, все пассажиры бежали рядом и кричали, подгоняли, зять лёг на баранку, газовал, будто на мотоцикле, и, вот машина Моська, так её дразнил он, вышла из глубокого кювета, заехала одним колесом на асфальт и застыла. Команда беглецов быстро уселись по местам и, снова по асфальту. Зашуршали. Зашлёпали шины.
Солнышко быстро поднималось к голубым своим дорогам. Дремалось после завтрака одной Марине. Зять мурлыкал древнюю, как его машина песенку.
… Еду еду, еду я по свету,
У всех лягушек на виду.
Коль я на Моське не доеду,
Я на пузе проползу.
Точнее, пешком.
– А ты молчи, а то накаркаешь, и так, маршрут выбрали самый короткий, – 350 километров.
Не то, что в прошлом году, почти полторы тысячи в один конец. Вот юмористы были. По горам да ещё по старой крымской дороге поехали, помнится. Как глянет кто вниз, в пропасть, так и мурашки по спине. Слева скалы, справа море, и катишься, катишься. Потом шли вдоль побережья.
– Нырнём?
– Нырнём!
Кричала команда, бросали свою Моську, бросали тряпки и, сходу, лезли в море и вот оно блаженство. Вот они прозрачные воды Чёрного моря. Сзади ковыляла сестра, она была в декрете, и, потому бегать ей не всегда было удобно, а эти черти ещё и, подкузюкивали, дескать беги, беги, чего ползёшь!
– А что же в водичку не ныряешь, а, сестричка. Но она улыбалась и говорила,– подождите черти, вот родится Васька, мы тогда вас всех будем топить на этом самом месте. И она садилась у воды, дрыгала ногами по воде. Потом ходила по щиколотки, брызгая, повизгивая, и всё грозилась, ну погодите. И снова по коням. Все садились по местам и поехали-попрыгали дальше.