Зелёный король

– А то, что искал, ты нашел, Реб?

– Почти да, – по-прежнему жестко сказал Климрод.

Они снова немного помолчали, думая каждый о своем. Неожиданно Байниш повернулся к другу и сказал:

– Ты должен помнить, что я всегда относился к тебе как к лучшему другу. Если тебе понадобится помощь, можешь на меня рассчитывать.

– Спасибо тебе, Байниш. Твоя помощь мне пока не нужна.

Свой путь они снова продолжали молча. Было понятно, что к теме возмездия нацистам они больше не вернутся. Байниш стал рассказывать о той стране, что создавалась на берегах Тивериадского озера и реки Иордан. По его мнению, у многих людей, уже приехавших и тех, кто еще приедет, будет свое место на земле, своя родина. С большим воодушевлением Яэль рассказывал о тех великих делах, которые предстоит сделать, чтобы создать страну счастливых людей.

Все это Реб внимательно слушал, а когда друг закончил, очень спокойным голосом произнес:

– Все это без меня, Яэль.

– Но почему, Реб? Ведь ты такой же еврей, как и я. Даже просто быть евреем тоже означает жизненный выбор.

– Пока я ничто, просто ничто. И давай закончим этот разговор и нашу встречу.

Яэль Байниш получил от Реба список фамилий, адреса монастырей и явок на двадцати страницах, исписанных мелким почерком. Эти ценнейшие сведения Реб собрал, «имея цель несколько иного рода». Байниш был удивлен и слегка смущен.

– У меня такое впечатление, что ты делаешь нам прощальный подарок.

– Похоже, что так, – все так же жестко ответил Реб.

И в этот момент Яэль Байниш увидел в огромных глазах Реба Климрода хорошо знакомый блеск. Длинной рукой Реб обнял друга за плечи:

– Я благодарен тебе за все.

Реб Климрод ушел очень быстро, перейдя Тибр по мосту. Он ушел и ни разу не оглянулся на друга, стоящего на площади де ла Роверра.

15

Аркадио Алмейрас мечтал стать художником. Сейчас ему было пятьдесят шесть лет. В начале двадцатых годов он вместе с Эмилио Петторути совершил поездку в Берлин, где состоялась их встреча с Клее. Он все время вспоминал о нескольких визитах к Кандинскому в Веймаре. Так что лет пять или шесть он все же успел побыть настоящим художником. В те времена он надеялся, что обладает хоть толикой таланта, пусть даже самой крохотной. Когда он оставался наедине с собой, то частенько восклицал: «Да нет у меня и этой крохи таланта! Я – пустыня Гоби».

Сейчас он разговаривал с молодым человеком:

– Кто, по вашему мнению, может быть автором этой картины?

– Это, по-моему, Кандинжки. Картина стоит довольно дорого, я в этом не сомневаюсь. Ее цена не меньше тысячи долларов, – ответил молодой человек высокого роста.

Говорил он на правильном испанском языке, но достаточно медленно, даже запинаясь.

– Вы француз?

– Нет, бельгиец.

Небольшой холст в красивой раме Алмейрас поставил на пороге входной двери в галерею на улице Флорида в Буэнос-Айресе. Картина сразу ожила даже под бледным светом аргентинского зимнего дня. Он продолжал внимательно рассматривать полотно и автограф автора. Дело в том, что художник Кандинский в собственной фамилии часто писал букву «s» на манер «j». Мимо прошла симпатичная молодая женщина, Алмейрас улыбнулся ей и сказал:

– Это произведение Кандинского, русского художника, умершего недавно в Париже. Вы правы, этот холст стоит дорого, больше тысячи долларов. Вы действительно намерены его продать?

– Да, и только потому, что мне нужны деньги. Вам не стоит беспокоиться, я не украл этот шедевр.

Молодой человек вытащил из кармана куртки документы, в которых было указано, что эта картина была приобретена в Мадриде в минувшем году у некоего Маурера и на законных основаниях доставлена в Буэнос-Айрес.

– Но вы упоминали и другие картины, – заметил Алмейрас.

– Да, целых четыре, – подтвердил молодой человек.

Он вынул из кармана крошечный блокнотик, открыл его на нужной странице и протянул Алмейрасу. «Третье июля 1946 г., Мадрид. У Гюнтера Маурера, приехавшего из Берлина, куплено пять картин. П. Клее, В. Кандинжки, Ф. Марк, А. Марке, Ф. Марк. За все уплачено 1200 американских долларов».

– Вы действительно уплатили именно эту сумму?

– Да, именно эту, хотя он просил за картины пять тысяч, но вынужден был сбросить цену, потому что очень торопился уехать.

Алмейрас открыл глаза от удивления. «Всего тысяча двести долларов за столько прекрасных полотен: холст Клее, два холста Марка, холст Кандинского, холст Альбера Марке! Неужели эти европейцы не понимают, что это целое состояние!» – думал Алмейрас.

– Вы намереваетесь продать все картины?

– Я еще не решил, – ответил молодой человек. – Возможно, я сделаю это позже.

– Вы будете ждать более выгодного предложения?

Худое лицо молодого человека и его большие светлые глаза заметно смягчались, когда он улыбался.

– Именно так я и поступлю.

Они договорились, что Алмейрас оставит у себя холст Кандинского на несколько дней. Он также изъявил желание посмотреть и четыре других полотна, просто из любопытства. Однако парень сказал, что их нет в Буэнос-Айресе и даже в Аргентине. Они оставлены на хранение в Боготе у проживающего там брата. Молодой человек намеревался уехать к нему в ближайшее время.

– Вы говорите на немецком? – спросил Алмейрас.

– Я знаю всего лишь несколько популярных фраз: «Jawhol», «Kommen Sie mit mir» [21] и еще кое-что, – смеясь, ответил юноша.

21

Искаженное от нем. «так точно»; «следуйте за мной». – Прим. перев.

– «Der Blaue Reiter», – произнес Алмейрас. – «Синий всадник» – так называлась группа художников перед войной 1914 года. В нее входили Кандинский, Марке, Марк и Клее. Истинный ценитель будет заинтересован в покупке всех ваших пяти холстов. Ведь это уже своего рода галерея, так ведь?

– Да-да, – утвердительно произнес молодой человек.

– Такое предложение заинтересует больше всего аргентинцев немецкого происхождения. У нас в Аргентине появилось много немцев, особенно в последнее время, – при этих словах Алмейрас усмехнулся. – Франц Марк и Альбер Марке погибли во время войны 1914–1918 годов. Коллекционеры дорого ценят их холсты, ведь они погибли в расцвете творческих сил. Для тех, кто приехал из Германии, приобретение этих полотен равноценно какому-либо патриотическому поступку.

– Я согласен с вами, – сказал парень с улыбкой. – Все пять холстов я продам с удовольствием, если будет выгодное предложение. Я благодарен вам за искренность, буду это помнить.

Еще юноша сказал, что не может назвать свой адрес в Буэнос-Айресе, но обещает зайти в галерею при первой же возможности. На прощанье он назвал свое имя: Анри Хаардт.

Шел семнадцатый день наблюдения. Именно он и стал самым главным днем в задуманной операции – был обнаружен Эрих Штейр.

Диего Хаас родился в Аргентине. Его отец был выходцем из Каринтии, а мать – потомственной наследницей династии де Карвахаль, о чем она не уставала напоминать всем, кого знала. Маленький рост этого толстощекого блондина был обратно пропорционален его цинизму, который периодически достигал пиковых высот, а откровенная наглость граничила с откровенным безумием. Диего Хаас владел испанским, немецким и английским языками, изучал право, хотя сам был не в ладах с законом. Однако, невзирая на это обстоятельство, был принят в секретари к богатейшему немецкому иммигранту Эриху Штейру.

В сентябре минуло пять месяцев со дня его поступления на службу. Диего хорошо изучил своего хозяина и сделал вывод, что этот очень богатый, умный, образованный, с изысканными манерами и утонченным вкусом человек – самый настоящий негодяй. По части подлости ему не было равных даже в его окружении.

Диего всегда обращался к патрону с исключительной вежливостью:

– Сеньор, известно ли вам хоть что-либо о Кандинском? Лично я считаю его потрясающим художником.

Эрих Штейр бросил на картину абсолютно равнодушный взгляд, но воскликнул: