Любил он небо, ловких птиц,Быть звёздным соколом – награда.Он верил в крылья, в свет зарниц,Спасая сердце Сталинграда.А город так пылал в огне,Что не обжечься было сложно.Такого слова, «осторожно»,По правде нету на войне.Пропеллер вспарывал бокаЛиловых туч, знобил планшетку,Когда вспотевшая рукаВдруг твёрдо жала на гашетку.Сегодня ты живой, ты – цел,И ты ещё сыграешь в покер.Какой восторг смотреть в прицел,Где зло дымит подбитый «фоккер»!До завтра – вечность… Да, крутаДорога
бед, нужды, сражений.А под крылом уж Хулхута —Для псов непрошеных ошейник.Здесь небо Родины в дыму,Не пробиваемом снарядом.Ведомый, дай же знак ему,Что «мессершмитты» где-то рядом.Кто из окопов не молил:Эх, верх взяла бы эскадрилья!Вот только свесил будто ИлСвинцом простроченные крылья.С полсотни вытянутых шей,В ладонях скомканы пилотки,Траншеи, высохшие глотки…И длинный – смерти чёрный шлейф.В час нескончаемых атак,Когда с землёй сродни останки,Направил он воздушный танкС небес на вражеские танки.Он верил в крылья, в свет зарниц,В ломоть ржаного, с печки, хлеба,В любовь к Отчизне без границ,Как это выстраданное небо.
«Алеет зорьки полоса…»
Алеет зорьки полоса,Мир солнца ждёт для поцелуя.Кругом роса. Звенит коса.Душа на выдох: «Аллилуйя!»Блестит роса. Поёт коса.И грустный дух готов смириться.Зелёных веток парусаВновь поднимает божья птица.На малахитовых лугах,Нам с самых ранних лет знакомых,Как разноцветная пурга,Слетелись стаи насекомых.И вот уж пух от ивнякаНе оставляет равнодушных —Того, кто ночь навернякаПровёл в покоях летних, душных.Трепещут небо и рекаИ орошают скопом землю.И облака, как берега,Чей нрав младенческий приемлю.И тут и там в траве шуршит…И сердце трогательно бьётся,Как солнце смолкнувшей души,Что вдоволь горечи напьётся.
«Повырастали, вижу, дети…»
Повырастали, вижу, дети,Не скрыть натруженные руки.И след их смело топчут эти —Ну, как их гордо кличут – внуки?!Конечно же, родные внуки,Чья доля – вечно огрызаться…И, если не с нуля, – с абзацаВновь претерпеть ходы и муки.Перелистать страницы детства,Вдруг перемелется-спечётсяИз перекупленного тестаПоходка новая, причёска.А повезёт – не за печенку —Проверить толк семи условий,Как горы гордую чеченку:Не преступать, не прекословить.Жалея, сердцу вправе жаться —Так в холоде вдруг жмётся птица.Ну что на вас мне обижаться?За всех вас впору мне молиться.Пусть где-то я сгущаю краски,А сказка на ночь, чтоб согреться…Душа никак щедра от ласки —А как от любящего сердца.Повырастали, пообжилисьИ тянут руки к солнцу детки,Как будто звёздам побожилисьВ лесу берёзовые ветки.Когда эмоции наружу —Абсурд, и всё на этом фоне.Дай бог им клятву не нарушитьИ строй отточенных симфоний.За это выдержу разлукиИ контрибуции с китайца…Ах, как их гордо кличут – внуки!Созвездье молодости, звукиИ поиск вечного скитальца.
«Приснились ночью ильмени…»
Приснились ночью ильмени.Осенний дождь кропит окошко.Тоска, ты чуть повремени,Ты задержись в пути немножко.На ум приходят имена,Чтобы с ума вдруг не свихнуться.И вдох, как капелька вина,Чтоб в мир, который спит, вернуться.Свет ускользает, как линиСквозь дырку в стареньком лукошке.Постойте! Это чьи огниВ далёком призрачном окошке?Я помню: снились куполаЦерквей утопленных, именье…Куда ты, юность, уплыла,Разбив сердца в одно мгновенье?В одно мгновенье выбит деньИз колеи, весь в позолоте.И снова бродит чья-то тень,Молясь усердно, на болоте.И грянул гром… и грянул гром,Блатного слова удостоен.Вот я, к примеру, строю дом,И он всё время недостроен.Углами вытравлен, как мышь,А ночь крадётся, словно кошка.Осенний дождь кропит окошко,И где-то зло скрипит камыш.
Астрахань (графика)
Астра…
Аст-Ра… Аст-Ра-Хань…Словно в осень – злую рань —Чернобровых чаек брань.Знатен в бисере росыЗвон отточенной косы.Звёздной ночи горб и дань.Дар божественный и грань.Грань земли, почти огранок, —Мудрость сердца астраханок.Соль земли – печальный лотосИ звезды далёкой голос.Голос трубный бога Ра,Светотени и играВ символ выплесканных зорьИ в судьбы иной узор.
Бабочка
Бабушка убила бабочку на глазах у внука.Что за трагедия?! Но малышу стало больно…«Бабочка, – говорила бабушка, – красива, но вредна.Летает как птица, а мыслит как червяк».Каприз природы! Но малышу было больно…Никакая конфетка не могла утешить его.Светит солнце, жужжат мухи… Всё как прежде.Своим детским чутьём он понимал: что-то случилось.Он готов был отдать любимую машинку, чтоб только…Почему стало вдруг так противно и неуютно?«Бабушка! Бабушка!» – вырывалось изнутри.Но припухшие губы пролепетали: «Ба-боч-ка…»Бабочка, наверное, тебе было больно?!Больно было маленькому мальчику,Больно было его огромной – как весь огород – душе.«Может, бабочка не любила бабушку?Я тоже иногда не люблю бабу… А если она меня?..»Холодок по спине породил мурашки,И короткий испуг отобразился на лице ребёнка.За что бабочке любить бабушку?Бабушка не кормила бабочку кашейИ не клала ей мокрый платок на голову…Бабочка, как два сшитых вместе лепестка,А бабушка большая, пятиконечная, как звезда.Малыш вытянул руки и расставил ноги,Представил себя маленькой звёздочкой.Потом резко подался вперёдИ с вытянутыми в стороны, как крылья, рукамиПобежал по тропинке вдоль забора.Чем не бабочка?!Он не думал заменить бабочку собой —Философия взрослых здесь не прокатит.Когда малыш нарезвился, напрыгалсяИ даже где-то отхватил царапину на коленке —Ему не было, как полчаса назад, больно.И только я опытным краем глаза заметил:Внук мой несколько изменился,Что-то в нём пробудилось и ожило…Вот только что это?!
Проза
Ольга Маркова
Отдушина
1
Когда Славка был маленьким, он большую часть года жил у бабушки ввиду постоянных командировок родителей. Бабушка любила своего единственного внучка самозабвенно и во всех его болячках, непрекращающихся простудах и возрастных капризах всегда винила свою непутёвую дочь, которую в неполных восемнадцать лет угораздило выскочить замуж за шалопутного папашку Славки – чокнутого научного сотрудника орнитологической лаборатории, вечно шастающего по своим никчёмным копеечным экспедициям «за синей птицей».
Если молодой отец семейства, сидя за обеденным столом в гостях у тёщи, вдохновенно веселил Славку бесчисленными птичьими прибаутками, имитируя то трели зяблика, то обворожительные флейтовые переливы иволги, бабушка сквозь редкие недолеченные зубы нашёптывала дочке Светлане:
– Скажи ему, пусть прекратит свои посвистушки. И так денег в доме не бывает.
Вскоре Славкины родители были приглашены на работу в дремуче-отдалённый западносибирский питомник. Мама – лаборантом, а папа – перспективным заведующим научным отделом. Славку бабушка им не отдала. Разве можно ему, такому слабенькому, в лютые морозы из нижневолжского тепла?! Да родители и не сопротивлялись этому. Тогда они ещё слишком были увлечены своими научными открытиями и романтическими приключениями.
Четырёхлетний Славка остался под бабушкиной опекой. В шесть лет он уже почти не помнил прибауток отца, но терпкий запах корицы, неуловимо исходивший от маминых каштановых волос, отпечатался в его памяти надолго. Голоса родителей, изредка звонивших ему и бабушке по телефону, оставались такими же весёлыми и притягательными, как прежде, а периодические посылки с кедровыми орешками, брусничным вареньем, сушёными белыми грибами и разными другими вкусностями на какое-то время возмещали недоданное ребёнку родительское тепло.
С навязчивым вниманием бабушки Таси к своей персоне шестилетний Славка смирялся с трудом. Она сопровождала его и на повседневных прогулках, и в походах на дни рождения к дворовым друзьям. Только Таисия Петровна знала, какие продукты необходимы подрастающему Славкиному организму, а какие наносят непоправимый вред. Но иногда и у него выдавались часы относительного покоя.
Славка терпеть не мог ходить по продуктовым магазинам и стоять в душных очередях. Однажды он умудрился упасть в обморок в магазине «Дары Каспия» при покупке бабушкой полуживых сазанчиков. Причиной тому были тошнотворный запах сырой рыбы и пузырящаяся кровянистая пена на поверхности огромного стеклянного аквариума с мутноватой водой, откуда этих бедолаг вытаскивали огромным сачком. С этой поры бабушка наложила вето на их совместные шопинги эпохи брежневизма. Отправляясь за покупками, она оставляла Славку домовничать.
Тщательно заперев на два замка обитую дерматином дверь на пятом этаже типовой двухкомнатной хрущёвки, добытчица-пенсионерка спешила по своим хозяйственным делам. Обратно бабушка возвращалась часа через два, изредка – через три. Для Славки это было время отдохновения и редкого ощущения свободы.
Оставшись один, он безудержно бегал с улюлюканьем вокруг огромного овального стола, изображая индейца, кувыркался множество раз через голову на старом потёртом паласе, затем взбирался на высокую пружинную кровать бабушки, как спортсмены на батут, где до изнеможения прыгал, пытаясь дотянуться руками до белёного потолка, а затем прицельно пикировал в мягкую гору пуховых подушек. Чуть передохнув и подкрепившись на кухне молоком с бабушкиными медовыми блинчиками, он предавался более спокойному времяпрепровождению – рассматриванию книжек с картинками.