Зеленый луч №4 2020

И всё это рычит, гремит, задыхается в адской жаре. Соляркой пахло, как могло пахнуть на нефтебазе или в угаре крупного танкового сражения.

А сколько раз мы получали от взрослых подзатыльники за ротозейство – и не сосчитаешь. Проще простого было угодить под колёса и гусеницы тяжёлой техники.

В то же самое время и отец где-то спасал область от разгулявшейся стихии. Работал на экскаваторе. Грузил глину в самосвалы. Смены затягивались далеко за полночь.

Детская память мозаична. Хорошо помнится забор. Собачья будка с нашим Дружком, которого пришлось переселить с заднего двора ближе к дому. Соседи с заплаканными глазами. Их-то огороды ушли под воду.

А на пути к реке, в ложбине старого русла, стояла одинокая ива. Так вот она так сиротливо торчала из воды, что это навсегда осталось в твоей памяти.

Ведь это дерево было для нас убежищем, где мы умудрялись даже разводить костёр в тёмное время суток или осенью. Настрадалось, одним словом. Непросто исполнять роль штаба, когда детишки балуются со спичками.

Что было потом – не помню. Наверное, наводнение кончилось. Забор восстановили. А через год мы и вовсе перебрались в город, где наводнения случались лишь из-за обильных дождей. Да и то на локальных участках.

* * *

В твоём (то есть в моём) детстве ребёнок, уходя на улицу погулять, практически уходил на фронт. Мог задавить КамАЗ, когда ты летел на тачке с шарикоподшипниками вместо колёс с асфальтированного уклона кирпичного завода; ты мог утонуть в солёном озере карьера, прыгая в воду вместе с велосипедом; погибнуть на заброшенной карьерной узкоколейке, разогнав с пацанами вагонетку, запрыгнув на неё и не успев спрыгнуть, когда она, набрав скорость, улетала под откос; быть задавленным в глиняных лабиринтах пещер, выкопанных в отвесной стене того же самого карьера.

И это не говоря о бутылках шампанского, заправленных карбидом, кровельном шифере в костре, лопавшемся от нагрева и разлетавшемся плоскими осколками в разные стороны, скитаниях по огромным свалкам в поисках «золота инков».

Мы были худые, сгоревшие на солнце, с цыпками на ногах от постоянного лазания в грязных лужах, водогонах и реках.

Ели от силы два раза в день: утром и вечером. Чаще когда попадали под домашний арест. В основном питались ворованными фруктами, рыбой и ракушками, арбузами и яблоками со свинофермы.

Бактерии и микробы в то время ещё не существовали. Дезинфекция добычи проводилась в ближайшем водогоне или луже. Пили из многочисленных колонок или в госучреждениях. Зайти домой попить означало плен.

У тебя в кармане всегда были спички. Лучше всего – увеличительное стекло. Перочинный нож, гвоздь 200 мм, чтобы сделать гарпун для накалывания раков, которых потом можно сварить в любой подходящей по размеру консервной банке, кои и тогда в бесчисленном количестве валялись по берегам рек. Можно было таскать с собой леску с крючком и поплавком. Найти удилище не проблема. Толстая камышина или отломанная ветка, пойманная для наживки муха или кузнечик, и ты не останешься голодным. Рыбы в те времена было гораздо больше, чем теперь.

Главное было – не распороть ногу о стекло или ракушку. Вот тогда начинались проблемы. Подорожник хорош, если тебе никуда не нужно идти. А порезы случались, как правило, в самый неподходящий момент, когда солнце садилось и нужно было пройти пару километров до села.

Вспоминая тогдашние улицы, где мы и проводили в основном летние каникулы, невольно подмечаешь, насколько американцы угадали в киноленте «Роман с камнем» наше отношение к своему жилью, хоть и были те кадры сняты про мексиканцев. Попадая сегодня в какое-нибудь отдалённое село, словно возвращаешься на тридцать пять лет назад. Разбитые дороги, замусоренные улицы и берега рек. Всё как в кинокартине об охотниках за изумрудом. Разруха и упадок. Но стоит зайти во двор, всё встаёт с головы на ноги. Ухоженные грядки, цветы, овощи. Тропинки, выложенные плиткой или камнем. Вся цивилизация – внутри. За забором – ничейная земля.

* * *

Наступает день, когда ежедневные походы с военным рюкзаком за плечами и автоматом в руках надоедают маме. К тому же у тебя серьёзный возраст. Скоро семь. Надо становиться умнее. А тут чуть ли не ежедневные рыбалки и шатания на улице.

Чёрный от загара. На ногах цыпки от ежедневного лазания в воде. И как ни отмывай анчутку в бане, он всё равно в лес смотрит.

Именно по этой причине мама, недолго думая, принимает решение, что ты обязательно должен стать умнее всех. Красивее всех стал, станешь и умнее. Вот те прописи, вот те букварь. Давай!

И вот уже мама моет раму. Всё как надо. Некоторое время спустя ты уже читаешь по слогам. Вот уже и слоги проплывают мимо. Текст почти отскакивает от зубов.

Но случаются катастрофы. Без катастроф нельзя.

Ой, собачья мойя.

Так было прочтено тобой одно предложение в грустной повести «Каштанка». Кажется, что тут такого? Ой, собачка моя. Все понятно написано. По-русски. Но на дороге к знаниям образовалась пробка…

Контролирующий орган указал на недопустимость вольностей при прочтении чеховского текста. То есть уже в 78-м году прошлого столетия в астраханских сёлах люди понимали, что Чехов – это Чехов. Всё было очень серьёзно.

Несмотря на указивку, фраза не шла. Будь ты проклята, собачья мойя!

Кстати, это словосочетание имело длительное хождение в родственных кругах.

Случались подобные катастрофы и с детскими стихами советских поэтов.

Увешана штанга стальными кругами.Стальные круги называют блинами.

Детская логика сломалась на первом слове. Ну нельзя понять, кто такой Вешан и почему предложение построено в идиотской форме, без глагола. Ну и что, что у Вешана штанга стальными кругами?

До слёз.

Горьких.

Беспомощных.

Полнейшая катастрофа.

И чем дальше человек соприкасается с образованием, тем чаще и горше повторяются эти катастрофы.

Во-первых, пришлось целый год ходить в нулевой класс. Там не ставили оценок. Там была атмосфера полнейшего благоприятствования. За это время тебя научили читать ещё лучше, так что никаких проблем с этой дисциплиной, ставшей для многих просто Гималаями трудностей, у тебя не существовало. К тому же учительница была добрая-предобрая и годилась тебе в бабушки. Тут-то и была ловушка. Казалось, что вся школа будет вот такой безобидной.

Первый класс разрушил стереотипы.

Как ни странно, но тебя и в школе никто не собирался любить. Как и на улице. За редким исключением. И это опять же не потому, что вас, русских, в классе человек пять. Нет.

Будучи подготовишкой, ты не попадал под тяжёлый пресс школьной иерархии. Ты был просто туристом в этом храме образования. Став первоклассником, ты попал под ревнивый, с оттенками махровой дедовщины взгляд второклассников. Конечно, шестиклассница Рузалина могла оказать тебе протекцию, но это же ненадолго. У неё ведь тоже была личная жизнь.