Зеленый папа

Утренний свет погружал комнату в светлую глубь прозрачной воды, нет, не воды, в одну лишь прозрачность, пустую и бездонную. На побережье свет совсем иной. Там, когда восходит солнце, он заполняет все — от лазурных просторов до крошечной каморки. Вещи и люди становятся пленниками искрометных сверкающих частиц, и надо приложить немало усилий, чтобы пробиться сквозь их плотный слой. Здесь — нет; здесь, в городе, на высоте почти двух тысяч метров над уровнем моря, солнце встает и ничего не заполняет; все остается полым, омываясь, как зеркало, солнечным блеском, и все будто сон, сон в пустоте сна, — ничего ощутимого, ничего реального, ничего явно существующего в этом свете, — не прямом, а отраженном.

— Я оставил его с Боби, пусть подружатся, — говорил, возвращаясь, Мейкер Томпсон, — но я так занялся вашим сыном, что даже не подал вам руки… Как дела, сеньор Лусеро? Как поживаете? Давайте сядем… Садитесь… Не знаю, курите ли вы?

Боби и Пио Аделаидо ворвались в комнату, когда Лусеро и Мейкер Томпсон, еще не успев сесть, раскуривали сигареты, точнее сказать, когда Мейкер Томпсон давал гостю прикурить от своей сверкающей золотой зажигалки.

Боби поздоровался с Лино и тотчас прильнул к уху деда; тот, повторяя вслух слова внука, не преминул заметить, что некрасиво шептаться в обществе.

— Он хочет, чтобы я попросил вас отпустить с ним вашего сына, — пояснил Мейкер Томпсон, хотя Лусеро и так уже знал, о чем шла речь, и повторение было излишним.

— Я в общем-то не против, — сказал Лино, — но мне не придется тут долго задерживаться, дел всяких много.

— Если только в этом загвоздка, не стоит беспокоиться. Пусть они пойдут погулять, а когда вернутся, я велю доставить вашего сына в отель.

— Слишком много хлопот.

— Абсолютно никаких. Мой шофер и так весь день бездельничает. А ты, Боби, береги приятеля.

— Платок у тебя есть? — спросил Лусеро у Пио Аделаидо и дал ему носовой платок и несколько песо.

— Счастливые годы! — воскликнул Мейкер Томпсон, когда мальчики ушли. Для них и для нас. Жизнь моя, друг Лусеро, не имела бы для меня никакого смысла без внука. Но оставим сантименты и займемся делом, которое побудило меня пригласить вас.

Светлячковыми искрами сверкали седые волосы в рыжеватой шевелюре старого Мейкера. Он нагнул голову, поднял правую руку с растопыренными рогаткой большим и указательным пальцами, дотронулся ими до закрытых глаз, погладил веки и сомкнул пальцы на кончике носа.

Затем решительно вскинул голову. Его утратившие блеск глаза, подернутые дымкой времени, доброжелательно смотрели на загорелое лицо гостя, которого он называл сеньор Лусеро, а не дон Лино. «Сеньор Лусеро» звучало почти как «мистер Лусеро», а «дон Лино» — это так провинциально, по-деревенски…

— Намерение продолжать дело супругов Стонер, или Мид, под этим именем вы их знали, сеньор Лусеро, и принципы, которыми вы и ваши братья руководствуетесь, достойны уважения… Создать сельскохозяйственные кооперативы…

Лино с удовлетворением кивнул, хотя не верил ни одному слову старого американца.

— К несчастью, сеньор Лусеро, богатство — это сплетение алчных мечтаний, отвратительный и грязный жгут, который можно расплести, но только так, как, скажем, разделяют гребнем волосы на голове. Создается видимость, что одна прядь отделена от остальных, однако корни ее ни на дюйм не отходят от других волос и прядь эта продолжает жить всем тем, чем ее питает кожа, всем, что есть хорошего и плохого под корнями. Акции, которыми вы, сеньор Лусеро, и ваши братья владеете в «Тропикаль платанере», вы стараетесь в порыве великодушия распределить, раздать, следуя по стопам Лестера Мида, но от этого все равно ничего не изменится, ибо, в сущности, через корни свои, они продолжают питаться тем, что питает все остальные акции.

Он сделал паузу и продолжал:

— А под их корнями, сеньор Лусеро, в это самое время затевается сражение не на жизнь, а на смерть, которое может развязать войну между вашей страной и соседней, легко и просто ввергнуть вас в кровавую бойню.

— Вы думаете, мистер Мейкер Томпсон, что дело дойдет до этого? Я говорил сегодня утром с моими адвокатами, они считают, что вопрос о границах будет разрешен мирным путем в арбитраже, в Вашингтоне.

— Я боюсь другого; события ныне развиваются так, что арбитражное решение может быть вынесено не в вашу пользу, а если проигрываете вы, то все мы в «Тропикаль платанере» окажемся под пятой у «Фрутамьель компани», которая в Карибском бассейне является самым страшным и прожорливым дочерним обществом нашей Компании. Она, «Фрутамьель компани», раздула пограничный конфликт не потому, что ее хоть скольконибудь волнуют территориальные притязания соседней страны. Намерения ее иные: прижать к ногтю «Тропикаль платанеру» и стать вершителем судеб всей Компании…

Карие глаза старого плантатора вновь обрели утраченный огонь и блеск, прощупывая каждую морщинку на лице Лусеро и допытываясь, какое впечатление произвели на гостя его слова. Он продолжал:

— Весьма сильная группа акционеров старается не допустить самого худшего, и они через мою дочь Аурелию просили меня приехать в Чикаго. Надо так сманеврировать, чтобы ваша страна не потеряла по решению арбитража большую полосу земли и мы не попали бы под контроль «Фрутамьель компани». Вот и все.

— Тогда вам надо ехать в Чикаго…

— Посмотрим… там будет видно… — И лицо его, размякшее при воспоминании о родном городе, снова напряглось и отвердело, стало тем, чем было всегда, сгустком энергии.

— Сеньор Лусеро, — он перешел в решительное наступление, — я имел смелость просить вас приехать срочно потому, что нам понадобятся ваши голоса, как акционеров, для моего избрания президентом Компании; если у меня будет уверенность в вашей поддержке, я сделаю все, чтобы избежать войны, главное ведь — избежать войны, и постараюсь добиться решения арбитража в вашу пользу.

Лусеро поднялся и протянул ему руку; минуту назад он был еще настороже, но теперь горел воодушевлением.

— Не надо трубить победу раньше времени, и не говорите об этом со своими адвокатами, — сказал старый Мейкер, отвечая на его рукопожатие. — Любая обмолвка с вашей стороны может оказаться роковой в этой игре; страна ваша потеряет добрый кусок территории, а мы полностью будем зависеть от «Фрутамьель».

— Отныне рассчитывайте на наши голоса. Черт знает что творится! Как только вернусь на побережье, повидаюсь с братьями и расскажу им обо всем.

— Да, о таких вещах надо говорить с глазу на глаз и не слишком распространяться о конечной цели, которая в итоге сводится к тому, чтобы обставить «Фрутамьель компани» в вопросе о границах, — если состоится арбитраж, — и во что бы то ни стало избежать войны. Адвокатам скажите, что я пригласил вас с целью скупить ваши акции.

— Они так и полагают.

— Тем лучше.

— Когда же вы отправитесь в Чикаго?

— Я жду лишь телефонного звонка; скажу вам в знак доверия, которое вы мне внушаете, — вижу, вы человек открытый, как ваша ладонь, — что нынешний президент Компании — большая помеха в нашем деле. Он слишком симпатизирует группе «Фрутамьель», и нельзя допустить, чтобы он подложил нам свинью. Было бы чудесно, если бы вы поехали со мной в Чикаго, но кто сможет оторвать вас от побережья?