Зеленый папа
Шрифт:
Закачались весы правосудия, замер звон часов, приглушенный стенами и голубыми бархатными портьерами; к руке гостя протянулся широкий обшлаг с золотым шитьем.
Шеф полиции, вылезая из-за стола, к которому его прижимало винтовое кресло, с трудом повернул сиденье, придержал рукой, проходя мимо телефонов, портупею и сделал несколько неуверенных шагов, разминая затекшие ноги. Затем, поправив револьвер, свисающий с портупеи, и все остальное, бодро просеменил по темно-бордовому ковру и плюхнулся на середину софы, растопырив ноги и пригласив Лусеро занять одно из кресел.
— Я заставил вас встать чуть свет, сеньор Лусеро:
Лино Лусеро попытался вставить слово.
— Вам не надо ничего объяснять мне, я не зря сижу почти круглые сутки в этом кресле, за этим самым столом. И я не преувеличиваю. Хотите кофе? Сейчас велю подать. Да, с пяти утра, вот так, как вы меня видите, сижу здесь и тружусь.
Шеф тяжело поднялся — звякнули шпоры, сверкнули сапоги, натянутые на темно-зеленые галифе, — и нажал пальцем одну из кнопок.
— Еще один кофе с молоком, — приказал он слуге, принесшему завтрак. Чрезвычайно вежливо, — упрекнул он себя, — завтрак заказал, а о вас и не вспомнил. Привычка, друг Лусеро, завтракать в одиночестве. Вам какого, пожиже или погуще? Я предпочитаю совсем черный, густой. Тогда от кофе пахнет полями, дружище. Эх, были времена! Иногда я даже пальцами шевелю, вспоминаю, как коров доят.
— У вас, наверное, хорошие земли, — отважился заметить Лусеро.
— Несколько участков… Так, ерунда… Сейчас хочу прикупить.
— О побережье не думали?
— Думал, думал, много раз.
— Иметь землю на побережье — дело хорошее.
— Вот я и дам, друг Лусеро, вам поручение… Присмотрите-ка усадьбу подешевле…
— Найти всегда можно, только поискать.
— Вот и возьмите на себя… Знаете, одна идея рождает другую: мы могли бы купить землю вместе. Шеф полиции допил кофе с молоком, стараясь не запачкать смоляных усов. — Образуем компанию и купим. Мне бы хотелось, чтобы вы об этом подумали.
— Просто не знаю, найдется ли время. Я по горло занят своими плантациями и другими делами там, внизу.
— Кто-то из моих предков говорил: «Хоть есть у тебя быки, не выпускай топор из руки». Этой дурацкой поговоркой он хотел сказать, что одно другому не мешает — в горах можно лес рубить, а в низине скот разводить.
С завтраком было покончено, и шеф полиции принялся ковырять себе зубочисткой зубы в строевом порядке: первая шеренга, вторая шеренга, а в конце — тяжелые орудия, коренные замыкающие.
— Давайте затеем что-нибудь подходящее для нас обоих. — Он в упор посмотрел на Лусеро. И после краткой паузы обратился к слуге, пришедшему за посудой: — Мои сигареты и зажигалка там, на столике…слуга вышел и тотчас вернулся в кабинет с коробкой в руках, — и скажи, чтобы мою фуражку хорошенько почистили! Черт побери, ни от кого тут толку не добьешься. Мой план таков, — снова обратился он к Лусеро, предлагая сигарету. — Безобразие, фуражку не могут почистить! Мой план состоит в том, чтобы купить хороший выгон и усадьбу на двоих, а вы оформите купчую.
— Мне трудно что-либо обещать. Мы ведь с братьями, кроме бананов, занимаемся и другими
культурами, например, ситронелой, лимонным чаем… Пустили фабрику для производства банановой муки. Но идея не плоха: развести на заливных лугах скот на убой. На убой! Чего не делается для наживы!— Знаете ли вы, что это значит — пустить в ход мою власть и ваши деньги? А жалобы Компании на вас и ваших братьев я постараюсь замять. От этого зависит, обернется ли вам столица тюрьмой или нет.
— Надо потребовать у «Тропикальтанеры», чтобы она уважала законы страны. Вот и все…
— Слово-то, друг Лусеро, улетает, а нужда за горло хватает. Легко говорить, слюни распускать, но не так-то легко брюхо набивать. Если бог, наградив нас чудесным даром — языком, уничтожил бы и нужду, то человек не лаял бы, а говорил. Он и хочет говорить, да инстинкт не позволяет, и потому он лает, лает, выпрашивая себе хлеб насущный у тех, кто его имеет, у сильных.
— Но когда-нибудь он перестанет лаять и укусит.
— Не перестанет. Когда-нибудь, лая, он, может, и куснет слегка, но это только подтвердит известное правило, что лающий пес не кусается…
— Нельзя, значит, трогать святыню…
— Самое лучшее, мой друг, — а в дальнейшем, думаю, и совладелец, — на многое закрывать глаза… Или вы полагаете, что мы, государственные деятели, не замечаем всех тех гнусностей, какие они творят? Не надо ходить далеко… Вчера я получил от одной умирающей старухи… Подойдите-ка поближе, я вам покажу. Смотрите сюда, в этом ящике я храню банкноты, которыми они заплатили телеграфисту на побережье, покончившему с собой, заплатили за какие-то сведения, которые он сообщил каким-то подводным лодкам. Парень продался, чтобы его старуха мать могла сделать операцию в США и вырезать страшную опухоль, которая ее вгоняет в гроб. Вы думаете, друг Лусеро, до того, как подкупить телеграфиста, они не знали, что он безумно любит мать? По настоянию сына сеньора поехала из столицы на побережье и вверила себя врачам Компании. А что было делать бедняге потом, когда старуха, вернувшись домой, должна была выбирать одно из двух: либо ехать оперироваться в Соединенные Штаты, либо умирать?
Шеф полиции поднял пачку долларов, тяжелую, как груз на полиспасте, и воскликнул:
— Вот на чем мир стоит, и вы можете считать себя счастливым, получив в наследство миллион долларов!
— И миллион идей! Мы, Лусеро, не взяли наследство, как наши бывшие компаньоны, лишь по описи имущества.
— Те-то знали, что делать. Отложили в сторону Библию, которую им читал сей погибший мистер, и отправились проживать богатство. Пророчества годятся для бедных да таких одержимых, как вы, сеньор Лусеро, простите за откровенность, которые думают, что мир может измениться… К счастью для вас, ураган покончил с пророком и его супругой.
— Но в наших сердцах бушует ураган, который сметет «Тропикальтанеру» и всю несправедливость…
— Я не хочу, чтобы столица стала вам тюрьмой, и, мой друг, лучше помалкивайте, помалкивайте, хотя бы до тех пор, пока разрешится пограничный конфликт, грозящий нам войной.
— Одно другого не касается; я обещаю вам молчать сейчас, но это не значит, что мы откажемся от борьбы в будущем. Борьба, правда, не означает насилие. Лестер Мид и его жена сочли бы себя победителями, если бы смогли мирными средствами бороться против гигантской Компании, ибо силища у нее преогромная…